Парни смотрели на него с нескрываемым интересом: похоже они со вчерашнего вечера, с того момента, как их и Илью представили друг другу, терпеливо ждали этого момента. Ладно, они уже ввязались в эту кашу, скоро сами увидят и сами почувствуют. Так что, лишняя правда уже никому не помешает. Да и правда ли эта история, что началась почти полгода назад и до сих пор больше похожа на страшную сказку из которой он никак не может выбраться, завязая в ней всё глубже и глубже?
Ладно. Начнём:
С чего началось.
Они тогда всей бригадой — пятеро здоровых мужиков-геологов, кто семейный, кто ещё нет, но с видами, на видавшем немало прибайкальского бездорожья Surf-е Михалыча отправились на исконно мужское и понятное одним только мужикам развлечение — на рыбалку. Место у них было отличное — до ближайшего жилья ( малюсенькой староверской деревушки ) почти десять вёрст по непуганой тайге, вокруг скалы, елово-пихтовая жуть непролазная, выбрасывающаяся из узкой расщелины маленькая, но чрезвычайно яростная речушка, с упорством хорошего маньяка грызущая теснящие её скалы. Таймень, омуль, чир — квинтэссенция рыбачьих грёз и мечт. И всё это благолепие только для них — за такое счастье люди огромные деньги платят, а у них оно вот, под боком. Два часа тряски по камням и корням, аж стук стоял в салоне от бьющихся друг об дружку плечей и даже голов, стоят того. Зато потом четыре-пять дней незабываемого отдыха и водка тут ни при чём, хотя куда ж без неё, чего скрывать. Но она тут лишь маленькое дополнение, и без неё впечатлений через край, как ни крути. Вот и тогда они отдохнули на славу — рыбалка в тот раз им особенно удалась. Один полутораметровый таймень, которого Гришка водил на леске минут десять, чего стоит.
  Короче: ехали они обратно довольные удавшимся набегом на рыбную речку, счастливые как никогда. Уже и немногоизбный староверочий Ступаново, с его аккуратными пятистенками и на удивление ровными заборами-челюстями без единой щербинки, остался позади; до накатанной лесовозами таёжной "трассы" осталось километров пять, уже показались вдали Чинаковские скалы, торчащие почти по центру Долины чёрно-белыми кольями трёхсотметрового великанского частокола, когда они остановились на краю здоровенного оврага-урочища ради маленькой, но чорт возьми, необходимой любому человеку малости — в кустики захотелось. Илья тот момент потом сотни раз прокручивал в памяти, так что картина и сейчас у него стояла перед глазами во всех своих мельчайших подробностях: как он отошёл к краю обрыва и захотел по-мальчишески созорничать — пустить струю вниз, с двадцати, примерно, метровой высоты. До основания обрыва он, конечно же не достал — под ним оказалась хоть и крутая, но всё-таки не отвесная каменная осыпь и затея не удалась. В последней попытке забросить струю как можно дальше он практически встал над самым краем обрыва и, не удержав равновесия, покатился вниз, громыхая ожившим ковром разномастных булыжников. Было обидно и больно одновременно — он судорожно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, приостановить всё ускоряющееся скольжение по высоченному и крутому склону, а в это время ширинка-то была расстёгнута и последние капли щедро разбрызгивались вокруг, орошая и джинсы, и камни, и куртку незадачливого креативщика. И в середине этого беспорядочного и наверняка комичного со стороны спуска, землю и небо тряхнуло так, что они мгновенно поменялись местами и голова будто лопнула слепящим взрывом...
...Сначала была боль. Болело всё тело, болело так, словно его пропустили через мясорубку и ещё долго вручную перемешивали. Перед внутренним взором встала картина  измочаленного в кровь тела и Илья застонал. Стона не получилось — рот оказался чем-то залеплен или набит какой-то режущей и сухой дрянью. Попробовал пошевелиться и снова взрыв боли. Пришлось прекратить попытки и собраться с мыслями, скрипя зубами от вспышек в глазах при каждом движении. Спасибо, хоть дышать можно было относительно безболезненно, хоть и чувствовалось на груди какое-то режущее давление тяжёлых и острых граней — "камни?", подумал он и сразу же вспомнил, что с ним случилось. Шевелиться было трудно и больно, но он, стиснув челюсть и сдерживая рвущиеся из груди стоны, всё-таки нашёл в себе силы пошевелить руками и ногами и понял, что лежит вниз лицом.
  Медленно, по сантиметру, стараясь не бередить разбитые в кровь конечности, Илья попытался подобрать под себя руки и ноги и, когда это наконец удалось, спиной вверх приподнялся, опираясь на саднящие и содранные чуть ли не до костей ладони. Удалось: со спины скатилось несколько некрупных камней, прошуршала ещё какая-то мелочь и удалось распрямиться. Он ещё раз открыл глаза и огляделся, с трудом поворачивая помятое, но похоже не переломанное в каменной дробилке тело. Перед взором плыли камни и изредка  торчащие между ними небольшие крепенькие ёлки. Никак не удавалось сфокусировать на чём-либо взгляд, сознание плыло и чётко ухватить какую-либо мысль не получалось. "Где мужики-то? — всё-таки смог удивиться Илья.
"Неужели они не видели падения?"
Он всё-таки сумел выпрямиться, но стало ещё хуже — голова кружилась со страшной силой и болела, болела, болела. Он сделал несколько нетвёрдых шагов, споткнулся об коварный булыжник, коварно подвернувшийся под левую ногу, и, хватая воздух в поисках опоры, упал навзничь. Над ним кружилось сразу в двух направлениях украшенное серыми дождевыми тучами хмурое и неприветливое небо. Илья ещё успел подумать: "Сколько времени я уже валяюсь тут?" и опять потерял сознание.
Очнулся он во второй раз уже ближе к вечеру. Тучи трусливо разбежались, открыв глазу всю глубину южно-якутского майского неба, солнце ощутимо клонилось к западу, открывая в небе красно-бордовые, всегда скрываемые днём краски. Вокруг стояла поразительная тишина. Голова почти не болела и только тело ломило от тянущей и тупой боли. Илья вспомнил, как рухнул в обморок, как всё кружилось и металось перед глазами и не стал торопиться с перемещением себя в вертикальное положение: решил двигаться помедленнее, на всякий случай. Аккуратно оттолкнулся правым локтём от каменной, колющей даже сквозь толстую куртку каменной крошки под собой, приподнял тело, сел. Голова не кружилась и хуже себя чувствовать он не стал. Ну что ж, поднимаемся. "Но где же мужики-друзья-попутчики?" Он поднял голову, посмотрел вверх, туда, откуда упал по собственной глупости и никого на верхнем срезе склона не увидел. Никто его не звал. Вообще ни звука. "Они меня не искали, что-ли? Быть того не может! Они там что, забыли про него?!".
Илья крикнул "Эй, аллё!", но вместо крика из груди вырвался какой-то смешной и тусклый сип, да и рот до сих пор был забит каменной пылью. Такое впечатление, что связки ( пока он лежал зарытый в гранитном крошеве ) высохли и растрескались. Ладно, хоть руки и ноги двигаются, работают. Надо выбираться отсюда, посмотреть, что там наверху — неужто и вправду без него уехали?
Оступаясь и скользя подошвами по шуршащему и шевелящемуся от каждого движения склону, Илья полез наверх. На подъём ушло минут пять минимум, шуму он наделал изрядно — камни скатывались, стучали на весь небольшой распадок, эхо так и гуляло между темнеющими в преддверии ночи скалами, но никто сверху так и не выглянул, не поинтересовался источником громких звуков. В сердце Ильи закрались самые нехорошие мысли — уехали, бросили, забыли! "Нет, не может быть!" — никак не мог он поверить в бессердечие своих многолетних друзей и напарников по бригаде. "Не могли они так поступить! Должно быть, с ними что-то случилось и помощь им нужна не менее, если не более, чем ему самому."
Наконец, верхний край осыпи оказался уже рядом, в паре метров — один хороший рывок и Илья, собрав все силы, выбрался на дорогу. Увиденное поразило его так, что про свою боль в суставах и сбитые в кровь руки он забыл моментально и надолго: на дороге стоял и тихонько тарахтел как ни в чём ни бывало "Toyota-Surf" Михалыча — основательная такая махина на здоровенных экстремальных шинах прочно стоящая на любой поверхности. А рядом с ней лежали, полусидели, качая в разные стороны головой и пуская слюни четверо здоровых и крепких на вид мужиков, беспорядочно размазывая по лицу и телу блевотные массы вперемежку с дорожной пылью. Увиденное настолько поразило Илью, что он не сразу понял, что мужики не притворяются, что они действительно впали в полуобморочное состояние. Увиденная картина окончательно вышибла его из душевной колеи — он растерялся. Надо было что-то делать, но что? Он кинулся на гудящих ногах в салон, к аптечке. Достал из неё нашатырь, кое как откупорил, вылез из машины и присел к первому, кто оказался рядом — Андрюхе Стогову. Резкий запах из бутылька , сунутого чуть ли не в ноздрю, откинул рано облысевшую голову назад, её обладатель что-то невнятно простонал, замахал в воздухе беспорядочно руками и снова сник, опустив голову на грудь и громко сопя. Не подействовало . Не нашатырь, что-ли? Илья поднёс пузырёк к носу, резко вдохнул и аж глаза заслезились от резкой вони. Он вскочил на ноги, выхватил из глубины салона аптечку и стал в ней рыться, сам не понимая, что ищет. Ничего подходящего там и не было — если уж нашатырь не привёл в чувство.
Не сдаваясь, он стал тормошить и кричать в уши: "Очнись, посмотри на меня!"— всем четверым по очереди. Орал на них матом, бил по щекам, тряс за плечи — всё бесполезно. Все четверо бессмысленно вращали глазами и бестолково тряпичными манекенами дёргались в разные стороны. Через минут тридцать, Илья, собравшись с силами, усадил всех четверых в машину ( Никто не сопротивлялся — вели себя как дети: надо идти — идут. Надо стоять — стоят где поставишь ), пристегнул ремнями словно здоровенных, играющих во младенцев, озорников и, развернув на узкой дороге машину, с максимально возможной скоростью понёсся по едва заметной среди скал и деревьев дороге к ближайшему жилью, где могла найтись хоть какая-то помощь — Ступаново. Там хоть и староверы, люди себе на уме, но неужели не помогут, не оставят поди в беде. В крайнем случае, вызовут спасателей, любую другую помощь — не зря же старосте чуть ли не в приказном порядке вручили несколько лет назад спутниковый телефон.
Смеркалось. Мужики в салоне вели себя тихо, хоть машину и бросало немилосердно из стороны в сторону на камнях и торчащих из земли корнях деревьев. В свете ксенонок мелькали еловые лапы, стволы валежника, Илья чудом успевал входить в неожиданно возникающие прямо перед носом повороты, но скорости не сбавлял. Через двадцать минут гонки по вечернему лесу наконец показалась долинка реки Чуйгы и деревня, гордо прикрывшая подступы к высоченному утёсу в излучине. Люди здесь, они помогут.
Илья замолчал.
-Помогли? — поинтересовался после полуминутного молчания ( не вынимая зубочистку изо рта ) широкоплечий рыжий Повар — радист и механик группы.
Илья ещё немного помолчал и ответил потускневшим голосом: -Волна и по ним прошла тоже. Деревня стоит выше того распадка, да и место открытое. Никто не спасся... Да и выжили только четверо.
Перед его глазами как живые стояли картины того вечера: женщина лежит на траве, вокруг неё и опрокинутого ведра ходит и недовольно мычит в пространство недодоенная корова... Лохматая двухцветная собака возле упавших в обнимку с чердачной лестницей двоих подростков. Стоит над ними и воет, не обращая ни на что внимания... Озорно и раскидисто горящая посреди двора летняя куxня и торчащие из огня мужские ноги в новеньких кроссовках и холщовых, дымящихся от близкого жара потёртых, костюмного сукна штанинах... По пояс выбравшийся из погреба мужичок с аккуратной бородкой, загребающий медленно, как во сне, под себя траву. Загребающий на удивление равномерно, двигая руками словно хорошо отлаженный механизм и от этого ещё более нелепый и пугающий... Куры, с криком и остервенением, рвущиеся на волю из огороженного с двух сторон сеткой-рабицей немудрёного, но прочно сколоченного курятника... Пьяной походкой слепо бредущий по единственной улице ухоженый козёл с блестящим колокольчиком на шее... На Илью не бросилась ни одна собака. Во всей деревне вообще не нашлось ни одного адекватно себя ведущего живого существа — такое впечатление, что сошли с ума даже птицы...
Спутниковый телефон в доме старосты он так и не нашёл — может спрятали его хорошо и надёжно, а может староста его, поразмыслив, выбросил-таки, как порождение сатанинских сил? Теперь уже не узнать — лежал он под своим крыльцом со свёрнутой шеей и молотком в руке — видать чинил перед дождём крышу. Никаких лекарств он тоже не нашёл — у староверов их отродясь не водилось, люди успешно лечились травами, на дух не перенося официальную медицину с её дурацкими таблетками и уколами.
Место в багажнике джипа ещё было и Илья стал стаскивать к машине чудом выживших деревенских — сердцем хотел спасти всех. Хотя умом уже тогда начал понимать, что в Долине пострадавших от непонятного, смертоносного явления должно быть куда больше. Пока он суетился по дворам, разыскивая живых, возле машины осталась дышать только невысокая, сухонькая женщина лет пятидесяти. Остальные умерли... Кое-как загрузил её на откидное сидение в задней части салона. Женщина постоянно вздрагивала и что-то неслышно шептала себе под нос. Тоже оказалась послушной и податливой, все перед собой видела, помогала себе руками при посадке, но совершенно очевидно делала это неосознанно, её мысли, если они у ней ещё оставались, были где-то очень далеко отсюда...
Потом была дорога до города, попадавшиеся на пути автомашины с мёртвыми людьми — одни успели остановить свои автомобили перед смертью, другие умерли мгновенно: либо слетели с трассы на обочину и перевернулись, либо врезались в скалы и деревья. По всему было видно, что свалившийся на голову ойонхольцев Апокалипсис глобальнее некуда.
Несколько раз над головой пролетали вертолёты, но очень высоко и привлечь их внимание не было никакой возможности. Пару раз на дороге встретились армейские БТРы — никого из выживших рядом не было. Трупы, трупы, трупы...
-Это я уже потом узнал, что было две волны излучения. Повторная прошла через два часа и добила оставшихся после первой. Как видно, её я проспал без сознания, пока валялся под осыпью в том распадке. Повезло, ага.
  Он помолчал, пошевелил догорающий костёр веткой и добавил уже не к месту:
-А расстёгнутую ширинку я заметил уже в городе. Хорошо, что никто не видел...
В наступившей тишине двое из его спутников неуверенно улыбнулись.