Главка сия локализирует дальнейшее происходящее. Маркер — как всегда, с вашего позволения, Айэм — Енот Великолепный (идёт апробация нового титула)

Начнём, благословяся

     Енот удобно развалившись утречком на груде битых кирпичей что-то записывал в толстую тетрадь, когда раздались вздохи, сопение и из-за бугорка не сразу и понемногу показался
    Виталька
    Алибабаич
    Сталкерштейн.
       Именно в таком порядке.
       Так что енот мог некоторое время мстительно и с удовольствием позволить себе думать: «И что это за .лядь такая печально вздыхает и сопит ну точно как дикобраз»,— совершенно при этом не имея ввиду своего игложопого друга. Ну разве что краешком сознания.
       Тем, что спозаранку отвечает у енотов за Потсдамщину.

       Нетвёрдым, так-таки жидковатым (от "жидко") шагом, осилив бугорок, взошедший посеменил сначала влево потом посеменил и вправо.
       — «Семенит. Канешно...Штормит, ведь, цуко,— прокомментировал себе енот, — ща бум канаты рубить!».
       — «Хрен головой красен»,— неизвестно к чему сказал Бабаич и, повернувшись спиной к распространявшему ехидство еноту, сел. Пошевелил локотками. Рывком выпрямил спину. Запрокинул голову. Забулькал. Резко провёл локтём. Отрыгнул. Развернулся и довольно уверенно проалибабаил прямо к еноту.

       — Прива полоссатый! Ранняя пташка борозды не испортит! Есть чё пожрать?
       — А чем Вы, фольклёристы, предпочитаете закусывать самогон в это время суток? – енот был сама любезность – поляна накрыта!

         Глаза у Витальки заблестели и он забавно и потешно как умеют только Дикобразы закрутился, оглядываясь и, так ничего и не увидя, уставился озадаченно на енота.

        — Я вот тут выписал, побеспокоился, наметрдотелил — думаю, — ведь на закусь Бабаич точняк придёт сюда. Итак:
        В меню дикобраза входит до 150 видов растений, как диких, так и культурных.     
        Более доступны ему подземные части — корни, луковицы, клубни. Очень любит чертополох.

      — Прошу, мои друг – и Енот поднявшись гостеприимно обвёл руками заросшее мутировавшей флорой и аномалиями пространство перед вагончиком, — все подземные части в Вашем распоряжении!
   
      Виталька обиделся из последних сил и повернул мордочку к еноту.

      По запаху, а запах при всей гигиене полоскуна, таки шёл, Дикобраз понял, что на завтрак у полосатого были яйца с кетовой икрой, тёртая на мелкой тёрочке морковка со сметанкой, сахарком и изюминкой сверху
      — Вот рассоси таблеточку, вкусныииии… – енот протянул Бабаичу – пачку с надписью Validol
      — Не знаю…— засомневался Виталька, — я тут давеча с голодухи сапог рассосал, кирзовый. Большой сапог. А таблеточки что-то мелковасты, от голода что-ль?
      — И от голода тоже. Если много съесть. Ты соси – у меня ещё две пачки есть. Со стихиры стырил. Там ежели кто бровь с кровью рифмует – бесплатно выдают. Как молоко, за вредность.
      — Не…Виталька протянул таблетки обратно – это химия одна. А мне гастрономии нужно.
      — Да чо-т вы всё перебираете. Капризы одни, старик – это я точно говорю,— енот в предощущении неизбежности насыщения дикобраза аж забегал,—
     — Ну вот, например, ты не всеядный – да так написано. Но мало ли что пишут! Вот про меня , например, есди верить всему что пишут, да тот-же дед Макар, можно подумать, что я вообще не просыхаю. Дык я –б, е.и вашу машу, завялился!

    — ...и что тут хорошего, — енот перескочил к потерянной мысли, — ты вот просто не представляешь, как мне тяжело, как хреново быть всеядным! Вот хочется чего-то такого пожрать! А чего — хер, цуко, поймёшь — я тут недавно... — енот сел и почесал за ухом, — ну да!...взял морковки, потёр с капусткой
           — ну нормуль,
     — погоди, картошечки потушил отдельно,
           — с артишоками? — дикобраз аж закатил глаза
      — с ними...
           — на кедровом маслице?
      — на сосновом, мля — огрызнулся енот, — и тебе бы этого – под завязку было-бы – ты травоядный. А я? Я вот всё это сделал – и озверел — снорк пробегал, так ему ногу отгрыз — и успокоился!

     -Ррасчленёночки тебе захотелось, дикобраз попытался поймать енотов взгляд.
    — Голода, цуко, ты не знал, Енот сел и отвернулся.

     — А знаешь ли ты, млекопитающее, что вреднее всего для здоровья? — спросил Бабаич.
     — Нет, — енот уже подозревал подвох
     — Отмороженный енот – низкое гадкое, мерзкое, подлое зрелище!

     Абр покраснел так что аж слёзы выступили на глаза и румянец на мохнатые щёки
      — Какое я в сущности животное? – подумал он, —  я членистоногое.

     — А знаешь ли ты Енот, читал что нибудь или может быть слышал, да хоть от Владимирсона, о социальной справедливости, взаимопомощи, о том что нужно помогать своему ближнему даже тогда – тут голос у Витальки задрожал и носик зашмыгал, — даже если у него не красивая полосатая шкурка а,— он закричал, – одни колючие иглы.

      — Енот не знал куда деваться от стыда

      Выпитое вдохновляло, Виталька чувствовал себя не стоящим перед железным домиком перед отмороженным енотом – ему пекло в голову солнце Палестины, он взором своим проникал века, прободал расстояния, в его сердце говорили, перебивая друг друга, сливаясь в один гул, голоса всех униженных и оскорблённых, всех страждущих и жаждущих, всех, кому не хватало в этом мире сочувствия и закуси.

     Он смотрел на енота, копошащегося уже где-то внизу подножия воображаемого креста, уже другим, изменившимся, всепрощающим и всевидящим взором. Он даже раскинул лапки и бессильно склонил набок голову.
     — Что я сделал тебе, брат мой что ты отворачиваешься от меня – слова эти хватили енота обухом и загудели в черепе.
     
       Енот зарыдал и бросился в распростёртые Бабаичевы объятия.

       Они стояли, обнявшись и рыдали и благость переполняла их сердца.

     — Собсно на этом можно было бы и закончить – шепнул чёртик внутреннего голоса прямо в сердцу еноту – но он, к его чести, не стал даже обращать на него внимания.

      — Сейчас брат, сейчас – енот кинулся к своему рюкзачку, бормоча – социальная справедливость, а как-же, исполать, как говорится, не пощади живота своего,– он запустил лапу в мешочек, но как назло под руку лезли вещи не имеющие к социальной справедливости никакого отношения – как-то маленькая баночка чёрной икры, любимый плавленый сырок «Дружба», бутербродик с дрогобычской колбаской, удачно и тоже не без душевных мук, стыренный у ССМ, куриный окорочёк, за который Сидорыч проклял всю сталкерню вовдоль и впоперёк, два уже почти доспевших банана – наконец-то – енот поймал на дне палку «Практической» и полубатон, и протянул дрожащими лапами дикобразу: вот брат – закуси, то есть — вкуси!

     — Сказал бы лучше, выкуси – мелькнуло в голове у Бабаича, чей орган обоняния исполнял во время енотовых поисков фугу № 1 для органа обоняния с оркестром, от ароматов, вылетавших из рюкзачка как демоны из ящика Пандоры.

     — Со слюнями-то вкуснее будет!! – енот с удовольствием наслаждался картиной торжества иделов социальной справедливости, длившейся как и всё из этой эфемерной области буквально с пару десяток глотков дикобраза.

      Виталька даже не сразу понял, что всё съедено.

      Он отказывался в это верить . Что угодно – индуизм, иудаизм, православие, но только не то, что вот пару мгновений назад его лапы держали ЦЕЛЫЙ батон колбасы Практичной – и уже не держат!

     — Где же твоя практичность? – завопил Виталька, оглядываясь оземь вокруг себя.

      Акт милосердия завершён,напротив него стоит счастливый, как получивший индульгенцию, Енот а голод – голод не ушёл.

    — Кушать хочу – слова эти сами сказались и Бабаич им удивился одновременно с енотом.
Тот сел и стал чесать дапой за ухом.

    — Ладно, Виталька, бормотал енот, решившийся на очевидно непростой и важный для него поступок, ладно…— всё-же ты пока не поешь растительного – не животное.

    — Сейчас пойдём, только не говори ни кому куда. Миксанихе главное не проболтайся.

    — Пошли – будет тебе счастье, — енот скрылся с рюкзачком под бетонными плитами буквально на минуту, вылез уже без рюкзачка и с криком «Беги за мной!», угрожающе вереща на пробегающих мимо кагбэ незаинтересованных и типа ну совершенно слепых собак, припустил через дорогу прямо к колючке.

       — Что за енотские приколы – рассуждал меж тем и немножко этим Алибабаич, не в силах оторвать взгляд от таинственного нагромождения бетонных плит – енотового бункера.

      Он неединожды лично лазил в самую гущу наваленных плит, простукивал их когтями, обнюхивал каждый уголок, даже рыл землю – но енотовых закромов найти не мог и вылезал, чувствуя себя одураченным и проклиная всех знакомых енотовых мододелов, начиная с Ренса.

      Енотов хвост последний раз мелькнул на дороге и исчез – и Виталька бросился следом. Он нагнал Абра возле груды валунов, валунившихся у колючки в месте исхоженном всеми новичками и истоптанном детьми респавна до пикселей.

     Ничего не могло быть в этом месте. Просто ничего! Опять как и у бетонных плит в душе у дикобраза начали топоршиться колючки против пронырливого енот. Енот-же уже пыхтел сдвигая с места валун. Обнаружилась нора.

     — Лезь за мной! – головная половина енота была уже в норе
     — Куда? – спросил Виталька енотовы мохнатые ягодицы
     — Жопой дёргать провода – гы-гы-гы , — енот исчез
     Виталька засунул голову в нору – кромешная чернота и там в этой черноте утихающая дробь енотовых быстрых лап.
     Виталька, прижав поплотней иглы, обрушился вниз.

     Они вылезли из какой-то ржавой мокрой и скользкой трубы на свет. Света было столько, что они долго стояли прикрыв глаза лапами и медленно, постепенно привыкая, открывали веки. Сверху лился даже не свет а расплавленное до жёлто-белого золото. Жарко было так что хотелось скинуть шкуру.

     Щуря глаза Виталька огляделся.

     Они сидели на выходе дренажной трубы,проходящей под дорогой разделяющей два поля.   
     Поле на той стороне дороги было до краёв как банка полевыми цветами забито жёлтым подсолнухом. Прямо перед ними на краю дороги стояла табличка На табличке было написано «Обережно з вогнем» от таблички и до посадки — в 50 м от дороги чернела выжженная земля с уже пробивающейся зелёной травкой.

        Дикобраз вопросительно уставился на енота.

     Виталька не читал толстых книг и даже свою бухгалтерию он вёл гвоздиком, мелком, сожжённой спичкой на каких-нить подходящих двумерностях – и только основнючие сделки – с Сидрычем и матёрыми торговцами он записывал в потрёпанную как-то по пьяни тем-же Енотом тетрадку.
      Поэтому Виталька, при всей его начитанности, которой он поддерживал свой авторитет у костерка во Флейме, вовремя съехидничав или цитируя классиков ( «Бе-бе-бе-бе» — это была любимая цитата Витальки из позднего Ленина, так и не вошедшая в сборник трудов Ильича), прочёл не так чтобы уж очень много.

     Он, например очень удивился-бы, узнав что в его Германии за глаза его все называют жалящая свинья (Stachelschwein), а в глаза – конечно Ффитальеим Аллялябаимtschим
   
     Как-то он, не оставляя надежды разобраться в родословной, набрался смелости и напросился к Алибабаю Сидорычу на сеанс интернету – почитать «Тierleben» fon Alfred Edmund Brehm.

     Подозреваемый в отцовстве хмыхнул, потрепал Витальку по хохолку на голове – Брэм, говоришь – ну, ну! Тебе по-молодости пол-часа хватит! – и вышел до ветру пропердеться.

     Виталька погуглил и уставился на экран. Чтение не задалось с самого начала.
     Появилась какая-то Семенович и предложила Витальке узнать, как она вырастила себе бюст. Бюст у Семенович действительно смотрелся результатом кропотливого труда макробиологов.
     
    — Эва! куда наука шагнула, — подумал Виталька,— жаль времени нет, — и стал читать биографию автора.

     Сшибки незамедлили обнаружиться. С одной стороны Эдмундыч души не чаял в животных, с другой стороны — коллекция в несколько тысяч шкурок и чучел, — одни страдания от такой любви, — подумал Бабаич.

   История с любимой верной львицей и неизвестной науке женой Брема, заставила Алибабаича почесать репу. Он подумал – мало-ли, вдруг и Сидорыч, познакомимшись где-нить в Пиндосии с симпатичной дикобразихой (Виталька аж закрыл глаза, вспомнив какими милыми и обаятельными бывают отдельные экземпляры) – воспылал под бутыль.

    Ведь не мог-же, в самом деле, нисхера в той-же Флориде появиться закон на запрет сексуальных контактов с дикобразами. Значит? — были контакты!!

    Получалось, что если связать эти три составляющие в кучу – Пиндосовское прошлое бати, закон, строго-настрого, даже по мнению Витальки излишне сурово, запрещающий пиндосам е..ть дикобразов и самого Витальку – причём связать это неотразимым обаянием Флоридских жизнерадостных porcupine, — то это гены привели Витальку в торговлю!
 
   Виталька задумался было о вкусах пиндосовской Фемиды, о том, почему она закрывает глаза на пиндосовские сношения с остальными более 80 видами наземных млекопитающих не говоря уже и о рептилиях и осетровых, — но решил не заморачиваться и побрёл задумчиво к выходу.

       — Ну чё? – встретил его на ступенях бункера возвращающийся Сидрыч, — как там Семенович? Растут?
      — Растут, что с ними сделается, — пробурчал Виталька, проходя мимо,— как ВВП…

Далі буде)))