Последние две недели обернулись для Любы настоящим адом: котята достаточно повзрослели и начали выбираться из коробки, повсюду совать свои любопытные носы и, конечно, гадить. Мурочка, обременённая материнством, вместо того, чтобы приучать своих пушистых малышей к порядку, всячески поощряла их смелые вылазки и игры. К тому же шипела и огрызалась на Любу, стоило той войти в комнату и попытаться снять кого-то из котят с дорогой бархатной шторы или спинки кресла.
— Ой, ну вот права же оказалась Верунчик! Надо было перетопить всех вас к чертовой матери, — в сердцах говорила хозяйка, и тут же жалела о своих словах. Малыши, не смотря на проказы – ну такие милашки. Но причина, по которой сейчас все кошачье семейство резвилось посреди гостевой комнаты, была совсем другой. Имя ей – Анюта.
Как только приходящий логопед-психолог заканчивал уроки с Любиной дочкой, та вприпрыжку неслась в комнату к своим пушистым друзьям и играла, играла, играла…  С нежностью и осторожностью, избегая резких движений и громких звуков, иногда засыпая прямо на ковре рядом с котятами. Мурочка относилась к Анютиному появлению спокойно: запрыгивала на широкий подоконник и наблюдала оттуда за происходящим, словно передавая на время свои материнские обязанности  пятилетней девочке. И эта возня явно шла Анюте на пользу, она наконец-то начала реагировать на окружающих, иногда разговаривать предложениями, а не короткими словами-восклицаниями, как это обычно бывает с детьми-аутистами. Вот и сейчас внимание девочки было полностью поглощено ниткой с бумажным фантиком на конце и лихими атаками на игрушку то одним, то другим котенком. Она что-то тихонько приговаривала себе под нос, иногда опускалась на четвереньки, пытаясь копировать движения  своих маленьких друзей, или мяукала тихонько и нежно, как Мурочка.
Немного постояв в дверях комнаты, Люба, вздохнув, отправилась в гостиную, где сидя в кресле, перебирал увесистую стопку корреспонденции муж.
— Ну, что пишут? – Люба присела на подлокотник кресла.
— Реклама, счета и прочая ерунда, — Мик отложил бумаги на кофейный столик, — Как там наша Анютка?
— Самозабвенно играет с котятами. Кстати, дорогой мой, с ними надо что-то решать. Скоро они вырастут, а мы не можем держать в доме семь кошек.
— Безусловно. Думаю, найти для котят хозяев не сложно, правда? Сфотографируй их, выложи снимки в Интернет, отдам даром и всё такое…
— Мик, не валяй дурака! – Люба порывисто встала с кресла и зашагала по комнате, — Дело не в поисках хозяев, а в нашей дочке. Тебе проще, через неделю опять умчишься в дипломатическую командировку куда-нибудь в Зимбабве, а что делать мне? Как я заберу у Анюты её друзей?
Мик встал, ловко поймал Любу в свои объятия и посмотрел ей в глаза:
— Обещаю. Мы решим этот вопрос до моего отъезда! – и, увидев, как слипаются от слез её ресницы, крепко прижал к себе.

Еще раз проверив содержимое кейса, наличие дипломатического паспорта, банковских карт, билета на самолет, Мик взглянул на часы. Еще  целый час до выхода, как замечательно. Успеет попрощаться с женой и дочкой. Может быть перекусить…
— Мик, Мик! Иди скорей сюда! Анюта так чудесно разговаривает! – в комнату заглянула Люба и, ухватив мужа за руку, увлекла его за собой к двери в гостевую.
Посреди комнаты на полу сидела Анюта и,  глядя на котят, вела с ними беседу:
— Вот и говорят мне мама с папой: всем остаться нельзя, выбери себе черненького или беленького, а остальных уже ждут другие ребятишки, которые тоже любят котиков.
Шестеро котят – трое белых, трое черных – по очереди оказывались в руках девочки и  аккуратно отпускались ею обратно на ковер.
— Глупые у меня родители, правда, Мурочка? Как же можно выбирать друга по цвету? Мне без разницы черненькие твои детки или беленькие – я их просто люблю, потому что они есть.
— А ведь наша девочка права, — Мик прижался своей черной африканской щекой к солнечным кудрям жены, — Я так сильно люблю тебя, что мне абсолютно всё равно, какого ты цвета.
— Выходит, я люблю тебя ничуть не меньше, — тихонько ответила Люба, положив голову на плечо мужа.

*****

— Анька! Выключи ты это дерьмо! – Грей выдернул из рук сестры пульт и переключил телевизор на другой канал, — Как ты можешь смотреть эту муть?
Аня ничего не ответила, только вздохнула. Она знала, что со старшим братом, особенно когда он нарочно раздувает в себе злость, лучше не спорить, а просто дождаться его ухода и снова смотреть слезоточивые мелодрамы или подборку видео о забавных котятах и щенках.
А брат действительно собирался уходить. Он сел на стул и принялся тщательно зашнуровывать свои высокие черные ботинки DrMartens.
— Сереж, а почему у тебя белые шнурки? Так чуднО смотрится…
— Белые шнурки – «Белая Раса». Ты вообще чтоль все мозги в телевизоре оставила? – Грей злился с каждой минутой всё сильнее.
Одев ботинки, он вышел в коридор, снял с вешалки «бомбер», спрятал под бейсболкой гладко выбритую голову:
— Всё, ушел я. Можешь дальше свою бредятину смотреть, — крикнул он Анюте и громко хлопнул дверью.

По дороге к рынку, Грей завернул в одну из подворотней и быстро заскочил в подъезд. Там, в пыльной щели за отопительной батареей, его ждал с вечера припрятанный арматурный прут и бита. Немного подумав, Сергей взял прут, в случае чего его не жалко будет выкинуть,  биту засунул обратно за батарею, и, пройдя черным коридором, вышел из здания прямо к рыночным складам, где его уже ждали товарищи.

— Россия для Русских!
— Хайль Россия!
С громким треском под ударами арматурных прутьев и ботинок разлетались в щепки овощные ящики, стенки торговых палаток, витрины; разбивались в алые брызги лица азиатских торговцев и костяшки славянских кулаков…  пока не остался только один цвет – красный – цвет боли и крови, одинаковый для представителей всех человеческих рас.

P.S. известные антагонисты – черное-белое; холодно-жарко; хороший-плохой...  – всё это лишь некоторые из многочисленных поводов ненавидеть, когда нет любви…

Мир прошлого был похож на ад. Земля под ногами Габриэля горела, тлела углями, покрывалась пеплом. Воздух был холоден, исходил паром от каждого вздоха. Тьма простиралась от края до края, опускалась на Топку бесконечным погребальным саваном. Посмотри вверх – и утонешь в самом черном цвете, в абсолютном ничто. Нереальное зрелище, жуткое…
  Габриэль по-хозяйски окинул взглядом непроглядную тьму и потянулся. Суставы затрещали, выворачиваясь, тело начало принимать новую форму, более привычную для этого мира. Мышцы сладко заныли, набухая, перекраивая облик. Голова загудела, зачесалось на затылке – еще одна пара глаз открыла для контроля все триста шестьдесят градусов.
  Дымящаяся поверхность резко пошла вниз. Габриэль глубоко вздохнул, раскинул щупальца во все стороны, нарастил когти, чтобы удобнее было загребать угольки-воспоминания.
  Замер, прислушался. Что-то подсказывало ему, что сегодняшняя охота принесет долгожданную добычу.
*   *   *
  Листок был заполнен от руки. Обычный листок в клеточку из школьной тетради. На нем синей ручкой старательно выведено: «1. Первое правило безопасности при сверх способностях – не используйте сверх способности. 2…» Дальше шло еще четыре пункта, но каждый из них обозначался троеточиями.
  Габриэль хмыкнул, вытащил кнопку, которой листочек крепился к косяку в прихожей, перевернул, и, не найдя на другой стороне ничего, крикнул в глубину квартиры:
— Эй!
  Он, конечно, не думал, что в квартиру Мастера можно попасть вот так просто – поднявшись на этаж и толкнув открытую дверь. И уж тем более не думал, что учитель будет жить в тесной двухкомнатной хрущевке.
— Чего кричим? – послышалось из дальней комнаты. – Первое правило перед тобой. Иди, выполняй. Встретимся через неделю.
  Через неделю они не встретились. Через две тоже. Каждый раз, пересекая порог квартиры, Габриэль слышал из глубины: «Ты не выполнил задания. Старайся!» И уходил, стиснув зубы, пытаясь побороть злость, подступающую к горлу неприятным комком.
  Мастер вышел к нему лишь спустя три месяца.
— Ну что ж, — сказал он, вытирая руки о засаленный передник. – С первым заданием справился. – И вытащил из кармана старых джинсов ручку, вывел на листочке: «2. Научись концентрироваться». – Давай, проходи.
  Габриэль почему-то был уверен, что Мастер окажется китайцем в преклонном возрасте… Что ж, возраст его действительно был преклонным, но на китайца он никак не тянул. Максимум – на узбека-гастарбайтера.
— Что-то не так? – лучезарно улыбнулся Мастер, приглашающе махнув ему в сторону зала.
  Габриэль смолчал. Хотя все было не так. В его представлениях просвещенные учителя жили в храмах, были поджарыми и носили чистую одежду. Мастер был ниже его на две головы, имел округлое пузико и постоянно вытирал руки об нелепый аляпистый фартук, сплошь покрытый сальными пятнами.
— Садись здесь. Смотри на свечу и ни о чем не думай.
*   *   *
  Тьма дышала, обдавала Габриэля волнами. Тьма была живой. Даже в реальном мире он не чувствовал чего-то настолько живого, настоящего. Это Габриэлю очень нравилось.
  Он запустил когти в пунцовые угольки, подгреб под себя, жадно вдыхая их мимолетный жар, впитывая чужие воспоминания, чье-то прошлое. Нужный ему уголек давно остыл, превратился в камень, померк в океане сбывшегося. Нужное ему воспоминание ничем не отличалось от других. Но Габриэль отчетливо понимал, если встретит его – обязательно узнает. Вот только все никак не мог встретить…
*   *   *
  Огонек свечи плясал и вибрировал. Иногда Габриэлю очень хотелось, чтобы он потух – и все это, наконец, закончилось. В такие моменты пламя иссякало, сходило на «нет», чудом держалось за фитиль. А Мастер где-то за спиной недовольно цокал языком:
— Ты слишком нетерпелив. Но вечность не приемлет нетерпения. Хочешь заполучить всемогущество – подружись с вечностью, успокойся.
  Габриэль стискивал зубы, и Мастер начинал мурлыкать тихо-тихо, так, что приходилось прислушиваться:
— Возьмем, к примеру, хорошее и плохое. Убить человека – это плохо? Бесспорно. Но если человек этот мучается от болезни, если он умрет к утру? Не будет ли благом убить его прямо сейчас? Пока мучения его не превратились в ненависть? Или другой пример. Опоздал ты на самолет. Он улетел без тебя. Сорвалась очень важная деловая встреча. Плохо? Плохо. Но самолет этот при посадке разбился. Хорошо? – Мастер умолкал ненадолго. – Так хорошо это или плохо?
— Я не знаю, — отвечал Габриэль, не сводя взгляда со свечи.
— А ты и не должен знать! – повышал голос учитель. – Ты должен следить за огнем! Что я тут плету – не твоего ума дело!
*   *   *
  Мастер был человеком осторожным. Спал при свете и даже днем старательно избегал тени. Габриэль привычно скрежетал зубами, прячась за шкафами, под креслами, во всех местах, где хоть как-то господствовала тьма. Габриэль не мог поймать его, утащить в свой мир. Уже три года прошло, а все еще не мог.
  Ему нужен был ответ. Но ответ этот тонул в глубине темных, раскосых глаз, которые Габриэль с таким презрением, но так хорошо помнил.
*   *   *
— Ты научился концентрироваться, — кивнул Мастер при очередной встрече. – Теперь пункт третий.
  И он вывел ручкой: «Встретиться с тьмой».
  Тьма очаровала его с первого взгляда. Габриэль глубоко дышал, рассматривая Мир прошлого. Хотел сказать что-то важное, но посмотрел на учителя – и осекся.
  Казалось, Мастер съежился в этом мире, стал еще меньше. Он покачал головой и вздохнул:
— Тебе тут нравится. А значит, ты живешь прошлым. Это проблема. Тебе тяжело будет пробиться в Мир света, в будущее. А именно там тебя и ждет всемогущество.
*   *   *
« Если смешать все краски, то будет черный цвет. Но если все их нанести на круг и раскрутить – то будет белый цвет. Черное от белого отделяет один лишь шаг, одно действие, один принцип…»
  Слова Мастера били в голове молоточками. И Габриэль постоянно возвращался к ним, сам не мог понять, почему. Общий фон, созданный учителем во время его занятий, теперь казался чем-то важным, основополагающим. Горящая свеча лишь концентрировала его. Но для чего?
«Что для меня жарко – для любого нормального человека показалось бы холодом. Я могу гулять в шортах при минус десяти. А все мы… Все мы можем вжить лишь в небольшом отрезке вселенских температур. Так что такое жар и холод? Эй! Не отвлекайся! Смотри на огонь!»
  Габриэль встряхнул четвероглазой головой, рыкнул. Потом разгреб угольки под собой, вгляделся. Мир будущего стекал в Топку, сжимался в точку, плавил бесконечное число желаний и устремлений, превращая их в синее небо, звезды, трамваи, уличные фонари и женские слезы. Мир будущего выгорал, объятый пламенем скоротечного времени, момента, вырождался во тьму и угли.
«Что такое свет и тьма? Запусти во тьму один лишь лучик – и это будет уже свет. Но зайди днем в подъезд – и будешь наткаться руками на стены».
  На какую-то долю секунды Габриэлю показалось, что он близок к разгадке, что он что-то понял… Он пристальней вгляделся в Топку, концентрируясь. Где-то там, на другом конце вселенной, существовал Мир света. Такой недосягаемый, желанный… Этот мир сулил ему безграничную власть и блаженство…
*   * т *
— Пункт номер четыре. Смирение. – Мастер прочертил округлые буквы. – Кого ты любил?
  Елена…
  В последнюю их встречу она сидела напротив, скупо, вежливо улыбалась. Именно по этой улыбке Габриэль понял, что все, конец. Так выглядят законченные, выгоревшие чувства. Человек не пылит, не кричит и не требует, не вспоминает былого. Человек сидит  напротив, желает тебе счастья, искренне улыбается и смотрит на часы…
— Тогда последнее, — понимающе кивнул Мастер. – Пункт номер пять. Я кину в Мир прошлого одно воспоминание. В нем ты найдешь ключ к Миру света. Дерзай.
*   *   *
  Он несся по Миру тьмы, жадно подгребая под себя угольки. Прошлое других людей читалось в доли секунды. Он давно научился этому, он не мог терять времени…
  Очередной камешек больно врезался в бок. Габриэль нашарил щупальцем. Поднес его к глазам. Его первая встреча с Мастером… Надо же.
  Он замахнулся, чтобы закинуть воспоминание подальше, но что-то его остановило. Что-то шепнуло – это и есть ответ!
  Габриэль пригляделся внимательнее. А потом огромное его тело сотряс непроизвольный смех.
  Мастер!
  Кто бы мог подумать, что у тебя такое изощренное чувство юмора?
  Это было оно, именно то воспоминание. Вот только где же здесь ключ?
  Габриэль крутил камень, строил всевозможные догадки. Но смысла этого задания не понимал. Потом в сердцах кинул камешек оземь. Забытое воспоминание загорелось, чиркнув о Мировую Топку, и он отчетливо вспомнил Мастера. Его засаленный передник, его запах и голос. Потянул, словно за ниточку…
  Тьма перед ним вспыхнула фонтаном, выпуская Мастера из Мировой Топки. Фигура шевельнулась, приобрела знакомые черты.
— Что ж, и с последним заданием ты справился, — улыбнулся Мастер. – Но лишь наполовину.
— Наполовину? – хмыкнул Габриэль. – Ты что-то путаешь. Разве ты не в моей власти?
— Как и всегда, — засмеялся учитель. – В твоей власти лишь твое прошлое, частью которого я сейчас и являюсь. Хочешь туда? В Мир света?
  Габриэль кивнул.
— И чего тебе не хватает?
— Основного принципа? – Уточнил Габриэль. – Единственного шага?
— Все верно, — расплылся в улыбке учитель. – Даже Дьявол отстоит от Бога лишь на один шаг, а не является его противоположностью. Люцифер был самым могущественным ангелом, сияющим. Таким и продолжает быть. Он утерял лишь одну черту, один принцип.  – Мастер подошел ближе. – Ты уже знаешь, что это за шаг?
— Да, — засмеялся Габриэль. – Мир будущего отстает от Мира прошлого всего на миг. На один принцип. И я его, кажется, знаю.
— Тогда чего ты ждешь? – вскинул брови Мастер. – Мне надоело твердить тебе банальности.
  Габриэль вспомнил Елену. Вспомнил то щемящее, всепоглощающее чувство утраты и свободы, любви и… любви?..
  Он сделал шаг вперед, позволил ощущению свободы и полета разлиться по телу.
  Потом прижал щупальце к Мировой топке, превращая его в руку. Смял границу, такую монолитную, непреложную. Хрупкую… Прошелся сквозь дома, машины, газоны и детский смех…
И коснулся света.

*****

Мастер смотрел, как трепыхается душа, попавшая в искусно расставленный силок, застрявшая между тьмой и светом.
— Ты прав, — крикнул он Габриэлю, хотя знал, что тот его больше не слышит. — Всего один миг, один шаг. Но даже вселенная делает его от большого взрыва до конца времен. А ты, прости, не в той весовой категории. Так что... шагай. Под конец получишь свое всевластие.
  Позади Мастера уже шуршало, шипело. Тьма клубилась и дышала ему в спину адским жаром.
— Когда они перестанут к нам лезть? — Голова Змея зависла у самого уха Мастера, раскачивалась из сторон в сторону.
— Когда-нибудь, — хмыкнул Мастер. — Ближе к концу проекта, я полагаю.
— Уже и от Эдема избавились. Я понимаю, туда хотелось... Но тут-то? Сюда-то чего?
— Того, — смешно округлил глаза Мастер, повернувшись к Искусителю. — Ладно, пойду. Втюхивать всевластие — это тебе не яблоки подсовывать. Посплю пару столетий, пока еще кого-нибудь из Метамира к нам не занесет.
  Он шумно выходнул, потемнел, истончился, а потом и вовсе исчез. Змей разгреб угольки, глянул в Топку. Новая душа уже почти не сопротивлялась, теряя свою силу, подчиняясь общим законам, превращаясь в обычного человека. Теперь можно было расслабиться и продолжать проект.