Отчаяние само по себе штука не сильно страшная. Но слезы, откуда слезы. Я не помню, как долго это продолжается. Белые простыни, я их разрываю пальцами, на них появляются длинные дыры – насколько дотягивается рука (Одной рукой рвёт?). Нет смысла. Она ушла, и здесь следует поставить точку, а я не смею. А осталось письмо. Она писала его, писала – и крупные слезы падали на руки, на бумагу, на стол. Ей больно было уходить, я знаю. И мне больно за ее боль.

«Я не могу с тобой оставаться дальше. Я ухожу. Мне тяжело далось это решение, но я уверена в нем и не надейся, что я вернусь. Ты должен вернутся к своей нормальной жизни, жизни без меня. Но не сомневайся – я буду тебя помнить. Я знаю, ты выдержишь. Живи.»

А как я ее встретил, вы помните? (Сперва смутило, как дочитал до конца, показалось норм) Сначала я не замечал ее, рабочие дела занимали меня всего. А она уже тогда была со мной. Ненавязчивая, легкая. Она помогала мне, вы знаете... Да. С ней я пережил много всего. А её мысли? Свободные мысли, ни у одной моей знакомой не было таких мыслей. А как она смеялась, и ее взгляд – яркие ясные глаза. Нет, я не мог ее не любить. Она пришла под музыку Чайковского, она так говорила. Восторженно-чистая. Моя.

Воспоминания греют меня. И даже самые страшные наши ссоры кажутся сейчас такими теплыми и уютными. И наши разговоры ночами, и голуби на площади, и лучи солнца утром. И музыка. Она любила музыку. Я погрузился в нее полностью, ушел с головой, забыл обо всем остальном...

Потом появился этот хмырь. Просто в один момент пришел в наш с ней светлый дом. Сначала я с ним даже как будто подружился. Он был этакий свободный человек. Он всегда имел ответ на любой вопрос, всегда с легкостью оспаривал все мои доводы, имел очень много убедительных аргументов в любом споре. Он меня интересовал — потрясающий человек, думал я. Понимающий... Он приходил в наш светлый дом, и мы с ним много разговаривали. Она всегда уходила в такие дни, и я очень жалею сейчас что не прогнал его сразу. Нет, не подумайте что он пытался ее увести – она-то видела его насквозь... Все его манеры, и эта привычка кивать во время разговора, задавать совершенно неожиданные вопросы – все это жутко меня притягивало в то время. Какой идиот! Ведь я действительно тогда считал, что он меня понимает. А потом он принес таблетки, и сказал что я... Что я болен.

И я понял, все понял.

И тогда я разозлился на нее. Прочь, прочь убирайся! Я кричал, что бы она выметалась, потому что она меня обманула.. А она плакала, и ее слезы стали моей болью. Она была моей частью. Моей неотъемлемой частью... Целым моим миром. Какой идиот!.. Что мне жизнь без нее? Пустота, вечная пустота и страх. Осознание своей никчемности и никому ненужности. Нет, сейчас я понимаю, что это он отнял ее у меня. Надо было любыми способами избегать его, не слушать, заткнуть ему рот, да хоть убить его в конце концов! Но что я, что же тогда я сделал...

Какой же я трус. Вы знаете. А ведь он и сейчас ко мне приходит. (Объединить в одно.)А я веду себя с ним как ни в чем не бывало. Боюсь... Он сильнее меня, вы знаете, в разы сильнее. Какой идиот и трус!

Рву простыни, белые льняные простыни. Пытался кричать, звать ее – ни звука не выдали мои связки. Ведь я сам прогнал ее, и все, что остается мне помимо воспоминаний – это то письмо со следами слез, написанное моим почерком.