Димка

В голове пульсирует одно-единственное: "Беги". Со страху я не вижу этого гвоздя. С ходу налетаю на забор. Ржавое острие впивается чуть выше колена. Штанина трещит и я мешком лечу вниз. Резкий удар о землю сбивает дыхание. "Сука!" — я с шипением хватаюсь за бедро. Жжет. Рана приличная, но не сильно глубокая. Быстро расползается кровь. Гача разорвана в хлам. Я весь в грязи, которую развезло после вчерашнего ливня. Спина отдает тупой болью.
Вставать!
С шумным кряхтением я спешно поднимаюсь. На трясущихся руках. По ноге ползут красные дорожки. Машинально обтирая окровавленную ладонь о куртку, смотрю назад. Вижу его и он быстро приближается, нагоняет меня. Сумасшедший, дикий. Наверное, он уже убивал. Меня он точно убьет. Точно.
Подрываюсь! До лесопилки. Там должны быть люди. Меня там защитят. Лишь бы успеть.
Бежать! Бежать!
Во рту сухо. Виски колотятся бешено, в такт сердцу. Я тащусь медленно. Мне так кажется. Может быть, так и есть.
Чуть припадая на правую и шумно сопя, вылетаю в переулок. Пустой. Вообще никого. Это самая окраина, поэтому те пять домов, которые стоят вдоль дороги, либо заброшены, либо забиты алкашами. Помощи здесь ждать неоткуда.
Он загнал жертву в нужное место.
Миную большую лужу в брод. Оглядываюсь. Он уже спрыгивает с забора и топит за мной. Старый, а, сука, крепкий. С ружьем за спиной.
Ружье. Обожгло, как огнем.
Тело само набирает обороты. Ускоряюсь. Мозг перестает работать, я ничего не соображаю. Я просто хочу жить. Внутри паника. Внутри злость. Все это пульсирует и распирает меня изнутри.
Выжить.
Дышу часто и обрывисто. Все внимание – под ноги. Запнусь – сдохну. Поскользнусь – сдохну. На закате плохо видны ямки. Соизмеряю каждый шаг. Из помощников – только инстинкты.
Он все равно догоняет. Навящевое чувство, что он рядом все сильнее. Я не вижу его. Улепетываю без оглядки.
От надрывного крика позади я вздрагиваю.
Он далеко. По звуку он далеко! Отстает?
Быстро оборачиваюсь: преследователь распластался возле канавы.
Отстает!
Теперь осталось метров пятьдесят. Там ограда кончается и я сверну. А там уж точно люди.
Навернуться сейчас проще простого – чертова нога вдруг стала подгибаться сама собой. Я тяжело дышу. Забитые мышцы выворачиваются. Но страх тащит вперед.
Еще немного…
От внезапного громкого хлопка я машинально съеживаюсь, прикрываю голову руками. Кажется, я даже вскрикнул. Выстрел?
Прилетевшая в спину дробь, бесцеремонно протащила бы меня по земле. Но я по-прежнему бегу. Промах? Если бы заряд просвистел мимо или ушел в забор, я бы услышал. Но нет.
Не пытаясь себя сдержать, я оборачиваюсь на ходу. Он переломил ружье и с недоумением смотрит в патронник. Матерится на всю улицу. Кидает горизонталку в сторону и подрывается за мной.
Еще одна волна страха. Сжимаю зубы. Финальный рывок и я за углом. Теперь размытая от дождя дорога ведет прямо до въезда на лесопилку. Там всегда сидит сторож. И до него несколько метров.
Смогу! Смогу!
Из раны сильно течет и она потихоньку начинает нарывать. Я закрываю ее рукой. И бегу уже медленнее. Тот, что позади, в несколько раз быстрее. Он нагонит.
Время растягивается. Долбанные ворота все равно далеко. Почему они так далеко?!
Я не успею. Не успею!
Еще не добравшись до приоткрытых ржавых створок, я кричу, зову на помощь. Из сторожки никто не выходит. Не оглядываясь, я залетаю прямиком во двор. Осматриваюсь. Ни души. Пустые станки. Охрана должна быть на месте.
Дверь сторожки не поддается. Я ору, стучу – ничего не помогает.
Очень скоро в воротах появляется он. Сначала смотрит по сторонам. Думаю, он рад тому, что свидетелей нет, а я загнан в угол. Теперь он даже не торопится, а уверенным шагом приближается, сжав кулаки. Спустя пару секунд он проломит мне голову. Или будет делать это долго, наслаждаясь.
Я скулю себе под нос что-то нечленораздельное и со всех сил выкручиваю ручку. Толкаю дверь сначала рукой, потом плечом. Ни в какую.
Он в паре шагов от меня.
Я пихаю эту сраную дверь, наваливаюсь на нее – не поддается, отбиваю себе плечо – ноль эффекта, еще раз, еще раз, еще...
На его щетинистом лице проступает злая ухмылка. Два шага и он уже сможет...
Засов с треском проходит через дверной косяк и дверь резко распахивается внутрь.
Я залетаю в сторожку вместе с ним. С грохотом и пылью. Его рука хватает меня за волосы и с оттяжкой прикладывает об стол. Весь мир рушится на меня. Я теряюсь в пространстве. Плывут круги, в ушах шумит. Меня отшвыривают в сторону. Спина бьется обо что-то жесткое и, судя по звуку, металлическое. Из носа что-то течет, как и по щеке. Во рту солоноватый, знакомый привкус. И я никак не могу сообразить, что произошло и почему стол меня так сильно ударил.
Пинок под дых приводит в чувства. Он надо мной. У него страшные глаза: дикие, бешенные. Он неспешно опускается рядом и его рука тут же хватается за мое горло. Я пытаюсь вырваться, но моих сил не хватает.
Он сдавливает.
Воздуха нет. Я срываюсь на хрип. Сердце молотит так, что аж больно. Внутри всё горит. Ноги елозят по полу – тело сопротивляется. Мои глаза остервенело скачут из стороны в сторону, пытаясь найти спасение. Вдруг взгляд задерживается на его поясе: нож. Без ножен, просто заправлен под ремень. Я отпускаю его руку. Он тут же вцепляется в меня второй пятерней, решив, что я теряю сознание.
Дышать!
Все вокруг застилает туман. Время становится густым, тянется медленно, как кисель. Кадры неспешно сменяют друг друга.
Я тянусь к рукоятке. Ломанными движениями хватаю ее. Держусь. Закостенелые мышцы с большим трудом тащат нож. Вырываю быстрее, чем он успевает что-то понять. Лезвие описывает в воздухе неполный полукруг и нацеливается чуть ниже солнечного сплетения. Давлю, как никогда в жизни не давил. Протыкаю. Его тело поглощает сталь. Медленно. Проходит целая вечность. Нет, дольше.
Я не чувствую теплую кровь на своей руке. Не чувствую боли. Как будто меня нет. Я не чувствую ничего. Наверное.
Его хватка слабеет, он начинает дергаться. Брызгает в меня кровью изо рта. Но глаза не меняются. Они дикие...
Я...
Я проваливаюсь.
*

— Слово представителю государственного обвинения, — ровным тоном произносит пожилой судья.
Подтянутый прокурор в наглаженной форме встает и громко начинает зачитывать:
— Прошу Кривошеева Дмитрия Степановича, тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения, признать виновным по пункту А, части четвертой, статьи сто тридцать первой уголовного кодекса Российской федерации, — на этом месте потерпевшая, которая осталась без дочери и мужа, в который раз прикрывает глаза руками и пытается сдержать слезы, — и назначить наказание сроком на пятнадцать лет. Его же признать виновным по части первой, статьи сто восьмой уголовного кодекса Российской федерации и назначить наказание сроком на два года. На основании части третьей, статьи шестьдесят девятой уголовного кодекса Российской федерации окончательное наказание назначить путем полного сложения, определив к отбытию на семнадцать лет в колонию строго режима. Спасибо, Ваша честь.
— Благодарю вас, — еле заметно кивает судья. — Слушаем представителя защиты Егорова Павла Александровича. Пожалуйста.
Адвокат выглядит солидно. Именно он смог доказать, что второе убийство – это превышение самообороны. Может быть, по факту так оно и было, но вся милиция считала своим долгом упрятать насильника за решетку на максимальные сроки. Дело вообще было очень сложное, зачастую факты противоречили друг другу, но у Павла Александровича были такие люди, против которых он не мог пойти. Да и не хотел, ведь понимал, какой ужасный перед ним человек, пусть даже и ребенок. Он встал на защиту лишь потому, что эта была просьба его давнего друга – Славки Кривошеева, председателя регионального политсовета. Правда, теперь Кривошеев лишился должности, но, продав машину, заплатил адвокату полную сумму.
— Вопрос о вынесении наказания я оставляю на усмотрение суда, — быстро отвечает юрист. — У меня все, спасибо.
— Благодарю. Подсудимый, встаньте. — Подросток поднимается, оперевшись на левую ногу. — Согласны ли вы с вердиктом, вынесенным в зале суда?
— Согласен.
— Подсудимый, признаете ли вы свою вину?
— Признаю...
*

Дверь приоткрыта. Из вежливости юноша несколько раз по ней стучит. Тишина. Он делает это еще раз и все же входит. "Есть кто дома?" — громко спрашивает он. Никто не отвечает. Парень проходит дальше. Гробовое молчание. "Я к Ма…", — он не успевает договорить. От увиденного у него перехватывает дыхание. Его одноклассница лежит посреди бардака в неестественной позе, вся в крови. "Маша!" — он подбегает к ней, начинает ее трясти, пытается поднять.
— Сука! — хрипит кто-то позади.
— Виктор Сергеевич, это не я! — глаза мальчонки бегают. Он судорожно сглатывает, не находя слов.
— Сука! — сто килограммов живого веса решительно надвигаются на юношу. Виктор Сергеевич ничего не слышит. Парень навсегда запомнит его дикий, пылающий взгляд.

Прогулка

Молодой светловолосый парень, выйдя из зоны прилета, сразу оказался непосредственно у входа  в зону отдыха. Он подошёл к кассе и купил входной билет. Пройдя сквозь турникет сходу почувствовал, что окунается именно в ту атмосферу, которую так давно хотел почувствовать. Его встретил человек в набедренной повязке, с каменным молотом в руке и предложил схему маршрута для прогулки, что тот с благодарностью принял.
«Это действительно замечательное место отдыха…» — подумал он.
Недалеко от входа его ждал макет средневекового замка, где два «средневековых рыцаря» устраивали рыцарский турнир, на который он с удовольствием поглазел. А затем прогулочная дорожка привела его к древнему храму, где он смотрел на лики святых, испытывая, как и его предки, настоящее благоговение.
Потом он попробовал пострелять в тире из современных копий старинного оружия. Вдоволь наигравшись мужскими игрушками, он отправился дальше. Он шёл по разрушенной улице и осознавал к чему могут привести игры с оружием. «Благо это лишь реконструкция». —  Думал он. На него это всё произвело огромное впечатление. Люди в военной форме времён последней в истории человечества войны здесь были более чем уместны. На углу, у дома без окон и крыши даже работала полевая кухня для посетителей…
Юноша шёл по мосту, нависшему над небольшой речушкой. Он с удовольствием ощущал на своём лице жаркий июльский ветерок и, вдыхая чистейший утренний воздух, всё больше проникался свободой отпускника. Целый год он, молодой учёный,  безвылазно сидел за приборами в лаборатории и теперь с полным основанием полагал, что заслужил полную расслабуху. Юноша облокотился на перила и улыбнулся слепящему глаза Солнцу. Неожиданно раздался треск, перила сломались, и он с грохотом полетел вниз. Благо падать было невысоко. Бухнувшись в речку он, прихрамывая, так как растянул связки на ноге, чертыхаясь, стал выбираться на берег.
Неожиданно из под моста вышел на свет божий человек в поношенном тряпье. Его внимательные серые глаза ярко выделялись на загорелом и чумазом лице, заросшем нечёсаной и грязной бородой.
— Чего это ты? С моста грохнулся? – обратился к юноше незнакомец слегка пьяным голосом.
— Ага. – Дружелюбно ответил тот, широко улыбнувшись, — Не повезло. Перила на мосту подвели. Но даже это не испортит мне отличное настроение.
— Ногу-то заметно повредил…  Иди тугую повязку наложу. – Предложил бородач и, слегка пошатываясь, направился в свою берлогу.
Молодой человек, ковыляя, прошёл под мост и сел на какой-то ящик. Житель подмостовья вытащил из заскорузлого кармана неожиданно чистый бинт и стал деловито бинтовать его ногу. Ноздри юноши периодически обдавало невыносимой смесью запахов грязи, курева и алкоголя.
— Ты турист? – поинтересовался бородач. – Издалека?
— Да…отдыхаю тут в отпуске…. Я издалека… А как вас тут угораздило оказаться? – спросил юноша в свою очередь.
— Да вот повезло так… Жизнь неожиданно выкинула вот такой фортель. А тут совсем неплохо. На жизнь более чем хватает.
Завершив благое дело оказания первой медицинской помощи, незнакомец предложил парню хлебнуть из бутылки какого-то непонятного алкоголя на дорожку. Тот вежливо отказавшись, поторопился покинуть гостеприимное убежище  бородача.
Скользнув задумчивым взглядом по домам разбитой улицы, располагавшейся на берегу, юноша продолжил свой путь, несмотря на боль в ноге.
Он посетил ещё диско зал, где в этот день был вечер 60-х годов двадцатого века. Послушал музыку немного.
Идя дальше по аккуратно замощённой плиткой прогулочной дорожке, он увидел маленький киоск – магазинчик и зашёл купить что-нибудь, утолить жажду.
Его встретила приятная продавщица. «Прямо классическая такая продавщица: пышечка  с высветленными, завитыми химкой волосами и ярко накрашенными красными губами и ногтями».  — Подумал он.
— Чего желаете?  — деланно безразлично поинтересовалась она, то и дело, стреляя на него глазами.
— Пару банан, пожалуй, и сок апельсиновый. – Попросил парень.
— Да, пожалуйста… — выставила она на прилавок фрукты и сок, неприминув при этом продемонстрировать своё декольте с пышной грудью.
Выйдя снова на дорожку, молодой человек раскрыл один банан и откусил мякоть. Закрыв глаза, он  с наслаждением ощущал его вкус.
— Редкостная вкуснота… — тихо произнёс он, с любопытством разглядывая фрукты в руках.
Затем, вставив трубочку в коробочку с соком,  потянул его и тоже закатил глаза от удовольствия.
— Просто божественно… — заключил он.
Прогуливаясь дальше, он ещё купил чашку попкорна и сладкую вату. Сев на скамейку он неторопливо смаковал эти лакомства. Сидя так парень впитывал в себя каждой клеточкой образы, которые видел: деревья, небо, фонтан с журчащей в нём водой. Он вдыхал и запоминал запахи, которые чувствовал. Запоминал ароматы цветущих на клумбах поблизости цветов.
Парень наблюдал за проходящими мимо людьми: парочками, семьями с детьми, просто прохожими… Вот человек в костюме клоуна продаёт синий воздушный шарик пятилетнему мальчишке, а вот очень красивая девушка в лёгком белом платье в цветочек…
Юноша встал, и, быстро сорвав с клумбы цветок, подошёл к привлекательной незнакомке.
— Тоже отдыхаете здесь? — С улыбкой протянул он ей импровизированный подарок.
— Да… сегодня вот приехала… — ответила она.
— И как вам здесь? – начал он обычный разговор отдыхающих.
— Здорово! – С восхищением ответила она.
— Да. Согласен. Приехать в «Музей истории человечества под открытым небом» было замечательной идеей. Почувствовать себя человеком прошлого… Одеться в их одежду, попробовать то чем они питались…увидеть хотя бы частично их жизнь… Это здорово! Кстати, актёры тут просто первоклассные! Видели продавщицу или бомжа из под моста?... Сейчас ничего подобного нет…
Девушка согласно кивнула и взяла его под руку, и они пошли прогуливаться дальше вместе, делясь впечатлениями от жизни их далёких предков.
Я с колонии на Европе. — Сообщила девушка.
А я с Марса. – Ответил ей парень. — Здесь за один день всё не посмотреть… Встретимся завтра?
— Почему бы нет – улыбнулась очаровательная незнакомка.
Шёл 3015 год, и лето на планете-музее Земля было замечательным.

Палиндром в Армагеддон.
Один. Два. Три. Четыре. Пять…
Горизонт заслоняет солнце. Лучи бьют неистово, тянутся вверх, потом тают, стремительно укорачиваются, окончательно сдаются. Тени затопляют все вокруг, мечутся рассеянно блики. Световые сутки окончены. Дрожит неуверенно марево, морем темным разливаются сумерки. Тишина…
— Все уже? – Я оглядываюсь. – Все?
— Смотри лучше…
Уверенно иду вперед, но прислушиваюсь, киваю.
— Эй!
— Хватит прятаться.
— Остановись! — Прятки, бесконечные прятки, как жизнь наша. Игра. Любимая, детство напоминающая… — Горячо!
Так необходимо, так нужно ее поцеловать. Она как вспышка, яркая, смертоносная.  Испепелит, уничтожит нас утром. Время есть еще, пока… Поцелуй, долгий, искренний.
— Это глупо, — говорю тихо, прижав ее, целуя нежно. – Прятаться. Куда? Ты навсегда рядом. Скорее идем, еще столько дел.
Город. Наш город разливается пустотой, вымерли улицы. Ночь. Еще дрожат отголоски людей вдалеке, фонари светятся, утопают дома, засыпают. Принужденно берет руку, протягиваю себя всего, предлагаю.
— Боишься?
— Немного.
Осталось сдаться, подчиниться мне.
— Веришь?
Не хочет, отталкивает, сомневается. Она неуверенно улыбается, взглядом проедая душу.
— Нет.
— Почему нет?
Мнется.
Умереть, быстро и больно сгореть, обнимая, целуя плечи. Измениться, как… Это как быть пеплом, стать вспышкой, раствориться рядом. Совсем. Она дрожит.
— Ты и я. Мы изменимся? Станем другими?
— Будем просто мы.
Возродимся. Мы.
— Но... – Подобрать нужные слова, доказать. Пытаюсь успокоить ее, приободрить. – Больно? Конечно будет. Страшно? Конечно. Мы вместе – это главное. Руку мою держи, доверься, просто расслабься.
Верит, прижимается ближе, кивает.
— Хорошо? Всё…
Крики. Отчетливо слышны голоса, люди. Разбегаются тени, скачут чёрными мячиками. Оглядываюсь.
— Что такое?
Нехорошее чувство. Страх, дрожат коленки.
— Смотри!
Все бегут, падают беспорядочно, встают, кричат.
— Скорее! – Мужик, толстый. – Не успеем! Бомбоубежище закроют!
И немного еще подталкивает не толстого, нам машет.
— Отцепись, — огрызается тот. – Успеем.
— Давай!
Споткнувшись, грузно опускается, толстый протягивает руку, торопит. Показывает нам пальцем направление.
— Бегите! Солнечная вспышка! – повторяет толстый, словно заведенный, подпрыгивает. – Бегите! — Охает устало. – Спасайтесь!
— Вспышка?!
— Спасайтесь! – устало охает. – Бегите! — Подпрыгивает, заведенный словно.
Толстый повторяет:
— Вспышка! Солнечная!
— Бегите! – Направление пальцем нам показывает, торопит, руку протягивает. Толстый опускается грузно, споткнувшись. — Давай! Успеем!
Тот огрызается:
— Отцепись!
Машет нам, толстого не подталкивает.
Ещё немного – и закроют бомбоубежище.
— Успеем! – Не толстый мужик. – Скорее!
Кричат, встают, беспорядочно падают.
— Бегут, все. Смотри.
Коленки дрожат. Страх. Чувство нехорошее такое.
— Что?
Оглядываюсь. Мячиками чёрными скачут тени, разбегаются люди. Голоса слышны отчетливо, крики.
— Все хорошо.
Кивает, ближе прижимается. Верит.
— Расслабься, просто доверься. Держи мою руку. Главное – это вместе. Мы. Конечно страшно будет, конечно больно. – Приободрить ее, успокоить. Пытаюсь доказать, слова нужные подобрать. – Но мы возродимся. Мы просто будем другими. Станем. Изменимся. Мы. Я и ты.
Дрожит. Она совсем рядом.
…Раствориться вспышкой, стать пеплом… Быть.
— Как это? Как измениться?
Плечи целуя, обнимая.
— Сгореть больно и быстро, умереть.
Мнется.
— Нет.
— Почему нет?
Душу проедая взглядом, улыбается неуверенно. Она сомневается, отталкивает, хочет…
— Не веришь мне? — Подчиниться, сдаться… Осталось немного. — Боишься?
Предлагаю всего себя, протягиваю руку. Берет. Принужденно засыпают дома, утопают. Светятся фонари вдалеке, людей отголоски дрожат. Еще ночь. Улицы вымерли, пустотой разливается город. Наш город.
— Дел столько… Ещё. Идём. Скорее!
Рядом навсегда.
— Ты куда? Прятаться? – Нежно целуя ее, прижав, тихо говорю: — Глупо.
Это искренний, долгий поцелуй. Пока еще есть время. Утром нас уничтожит, испепелит смертоносная, яркая вспышка.
Как она…
Поцеловать ее нужно, так необходимо. Так горячо…
Напоминающая детство, любимая игра. Наша жизнь как прятки. Бесконечные прятки.
— Остановись!
— Прятаться? Хватит.
— Эй!
Киваю, прислушиваюсь, но вперед иду уверенно.
— Лучше смотри…
— Все? – оглядываюсь я. – Уже?
Все…
Тишина. Сумерки разливаются темным морем, марево неуверенно дрожит. Окончены сутки. Световые блики рассеянно мечутся вокруг, все затопляют. Тени сдаются окончательно, укорачиваются, стремительно тают. Потом вверх тянутся, неистово бьют лучи. Солнце заслоняет горизонт…
Пять. Четыре. Три. Два.
Один.

Чокнутый конструктор.
— Мне кажется, с чудаками никогда не происходит ничего необычного. Ну, в смысле действительно странного, необъяснимого. Возможно, мир думает, что с чудаков и так достаточно.
  Андрей говорил, лениво рассматривая психолога – тучного мужчину преклонных лет в дорогом сером костюме.
— Или мир боится, что чудак примет это необычное, как данность, понесет безумие дальше, словно заразу. Как бы там ни было, настоящие чудеса являются людям простым, практичным. Материалистам.
— Таким, как вы?
— Например.
— И какие же чудеса являются вам?
— Ну… — Андрей закинул руки за голову, ёрзая в удобном кресле. – Я кое-что замечаю. Изменения. Совсем крошечные, незначительные. Что?
  Психолог улыбался, уставившись в блокнот.
— Смотрю, вас это не особо пугает?
— Поначалу пугало, — признался Андрей. – Нет, не так. Поначалу и не замечал особо, потом объяснял себе несостыковки. Первым было дерево у подъезда, раскидистое такое, вроде дуб, не знаю, не приглядывался. Вышел однажды утром и понял, что дерева больше нет, даже пня. Еще подумал, вот ведь как хорошо коммунальщики работают, основательно, и землю разровняли. Потом был магазинчик по пути на работу, там торговали нижним бельем. А с месяц назад еду мимо – уже суши-бар. И ведь не могли так быстро переделать, я на это нижнее белье в витринах постоянно взглядом натыкаюсь. А тут на тебе… И таких примеров уже достаточно.
  Психолог все еще улыбался, но теперь казалось, что он напряжен.
— У каждых странностей есть свой предел, после которого начинаешь думать – а все ли со мной в порядке? Или с этим миром. Что вообще происходит?
— Есть такой синдром… — начал психолог. Но потом неожиданно поднялся, чуть заметно поклонился. – Извините, мне надо выйти. Ненадолго.
  Когда дверь за ним закрылась, Андрей потянулся, окинул взглядом разбросанные по столику брошюры. Странный какой-то… вообще все странное. Может, сейчас привычно окажется, что он и не у психолога вовсе, а… у стилиста, например. Сидит тут, чушь всякую несет. И почему это происходит именно с ним?
  В одиночестве прошло почти десять минут. Андрей строил предположения, что же могло случиться с хозяином кабинета, потом подумал, что обязательно потребует возместить ему упущенное время. Лучше — скидкой на этот прием. Еще раз приходить он теперь не собирался, потому как не любил несерьезное  отношение к работе.
  Люди в камуфляже и масках ворвались в комнату молниеносно, в один миг выбив дверь, окружив кресло. Андрей и сам не заметил, как оказался на полу, с выкрученными за спину руками.
— Что проис…
  Но договорить не успел, в сознание ворвались новые звуки. Он лежал, уткнувшись носом в паркет, и слышал, как там, сверху, кто-то кого-то бьет. Потом за руку дернули, поднимая.
— Идем, скорее, — буркнул здоровенный детина в джинсах и футболке, подталкивая к выходу. – Они всегда посылают следом дублирующую группу захвата.
  На улице его затолкнули в «газельку», дверца вжикнула, закрываясь, машина тут же рванула вперед.
— Ну, здравствуй.
  Говоривший сидел на задних местах, вальяжно занимая сразу три сидения. Четверо молодчиков, раскидавших камуфлированных спецов и выведших Андрея из здания, теперь расселись напротив, вперились в него заинтересованными взглядами. 
— Здравствуй…те.
— Что же так официально? – хохотнул главный.
  Одет он был странно, чудаковато: не по погоде кожаная куртка, а на голове белая шапка в виде заячьей головы, с длинными ушами.
— Вы кто?
— Алекс. Приятно познакомиться, собрат.
  Игнорируя тряску, он ловко пересел к Андрею, прижался губами к его уху и затараторил, словно заученное. Он многое рассказал. Про секретную организацию, имеющую власть над временем, про то, что эти скрытные, но точно нехорошие люди постоянно ныряют в прошлое, изменяя его, выстраивая новое будущее, такое, какое им нужно. Никто из людей этого не замечает, только собратья. По несущественным изменениям, несостыковкам.
— Мы – группа сопротивления, — важно заявил Алекс, тыкая указательным пальцем в потолок «газельки». – Нас уже много, поверь. И я хочу, чтобы ты вступил в наши ряды. Пора положить этому конец.
  Молодчики раскачивались напротив, были собраны и серьезны. Их, казалось, совершенно не беспокоил нелепый вид предводителя. Андрей, как мог, отстранился от говорившего, спросил:
— И как же вы рассчитываете…
  Вопрос утонул в скрежещем грохоте, отозвался ударом лбом молодчика под ребра. Не сразу, но Андрей сообразил, что «газелька» во что-то врезалась. Снова замелькали камуфлированные фигуры, пригибающиеся под гнетом низкого потолка, скрытые масками лица вглядывались в него, словно сомневаясь. Потом один из ворвавшихся приложил чем-то тяжелым Андрею по голове, и он потерял сознание.
— ...не трогай пока.
  Виски ломило, глаза не хотели открываться.
— С этими что?
— Ну, эти четверо — второго порядка, я проверил. Вали их.
  Послышались выстрелы. Внутри у Андрея все сжалось, а руки, прижатые к груди, предательски задрожали.
— Этот?
— Этот и есть чокнутый конструктор.
— Что дальше?
— Не знаю, босс решит. Босс? — Андрей почувствовал, как его аккуратно тормошат за плечо. – Босс!
— Может, еще раз ему заехать?
— Я тебе заеду!
  Он открыл глаза, посмотрел на стоящего над ним человека в маске.
— Босс. Вы как? Пришли в себя? В смысле…
— Пришел, — буркнул Андрей, садясь. – Пришел. Где он?
  Камуфлированный кивнул, указал в дальний угол. Чокнутый конструктор уже пришел в себя, сидел, забившись, озираясь вокруг. Нелепая шапка сползла на бок.
  Андрей поднялся, массируя виски, прошел к своей жертве.
— Ну, здравствуй. – Широко улыбнулся. – Алекс.
  Тот уперся спиной в угол, посмотрел холодно, колко.
— Привет.
— Заставил же ты всех нас понервничать.
— Уж прости.
  Андрей ухмыльнулся, сел рядом.
— Неужели ты ничего не помнишь? А, чокнутый конструктор?
— Что я должен помнить?
— Ну, например, как мы вместе разрабатывали двигатель вероятностной тяги. Как чего-то не учли. Как реактор пошел в разнос при первом же испытании, начал рвать причинно-следственные связи.
— И как наступил конец света, — пробормотал Алекс.
— Да, — подтвердил Андрей. – А дальше что было, помнишь?
  Чокнутый конструктор опустил голову и, кажется, еще больше съежился в своем углу.
— А я скажу. Мы оказались запертыми в реакторе, наблюдали этот Армагеддон. А потом решили воссоздать наш мир, подключились к реактору. Каждый сделал свой вклад, поделился всем, что помнил. Нас было всего тридцать человек, зато каких! Посмотри, этот новый мир практически не отличается от того, старого. Все вероятности учтены. – Андрей замялся. – Почти все. Люди верят нам, верят, что все еще продолжают жить в привычном мире. Мы воссоздали планету, так какого хрена ты хочешь пустить все коту под хвост? Нас, конструкторов, всего тридцать. И каждый раз, когда ты дергаешь нас, мы видим эти…
— Несостыковки, — тихо закончил Алекс.
— Да, — согласился Андрей. – Может, хватит уже? Хватит нас будить ради своей прихоти? Вот лично мне, знаешь ли, не очень хочется пробуждаться ради тебя и вспоминать, что прежнего мира больше нет. Люди…
— Люди, — хохотнул чокнутый конструктор. – Да оглянись! Людей больше нет! – Он подался вперед. – Твои иллюзии не лучше моего сумасшествия. Я предпочитаю помнить.  Воссоздаю только ради вас, выживших.
— Мы… все еще в реакторе?
  Алекс ответил не сразу.
— Да. Энергии и наших знаний не хватило на всех, только на нас, уж прости.
— Почему я не помню?
  Вопрос был адресован уже человеку в камуфляже.
— Босс, вы сами приказали…
  Андрей вскочил, выхватил у копии первого порядка пистолет и несколько раз выстрелил в чокнутого конструктора.
— Босс… — пролепетала копия. – Он же контролирует значительную группу второго порядка…
— Знаю. Заткнись. И запусти мне обнуление. Не хочу ничего помнить.
  Утро выдалось по-настоящему жарким. Андрей принял душ, включил телевизор. Он любил смотреть новости перед тем, как отправиться на работу. Дикторша явно нервничала, рассказывая, как на одной из АЭС вышла из строя система охлаждения. Андрей натягивал джинсы, вскользь думая о том, сколько будет жертв. Потом спустился вниз, сел в машину, завел мотор, надеясь, что в остальном день сложится удачно.

Устами ученых

Прогресс есть замена одних неприятностей другими.

Х. Эллис

На протяжении всего времени своего существования человечество бежит вперед . Люди взяли палку и заточили её — получилось копьё, согнули другую палку — сделали лук, согнули третью, да посильней — колесо. Прогресс как снежный ком — темп роста все увеличивается и увеличивается. Это позволило научной мысли очень быстро обогнать мысль этическую. Многие открытия служили целям совершенно отличающимся от задумки изобретателя. Наука постоянно работала на войну.
Организация, в которой мне приходится работать, занимается тем, что анализирует научные исследования. В эпоху Интернета непросто держать информацию в тайне, но мы справляемся. Сам я был взят из соображений надежности. Вряд ли вы встречали человека более сдержанного. Знают о нашем существовании только руководители институтов, а может еще и государственные главы. Не уверен до конца, мне это не говорят. Точно то, что работаем мы в секретности. Расскажу, как у нас все устроено: крупнейшие институты мира передают нам свои наработки. Наши же специалисты, гении не от физики, химии и биологии, но от философии, литературы, истории и психологии, проводят анализ данных и выносят решение. Если организация находит открытие соответствующим развитию нашей цивилизации, институту дается добро на публикацию. Забракованные исследования организация тщательнейшим образом архивирует, чтобы оповестить человечество, когда настанет время. Но самое интересное происходит с теми знаниями, которые, как считает организация, должны быть не просто опубликованы, но и объяснены широкому кругу людей, не имеющих профильного образования.
Тут выхожу я, вестник организации. Им нужен был человек, лицо на обложке журнала "Наука", супер-звезда. У меня был очень сложный период жизни, я был раздавлен, когда появилась организация со своим предложением. Она рисовала хорошие перспективы, давала шанс быть полезным миру. Карьера быстро пошла вверх. Но это только со стороны, на самом же деле все "мои" открытия были сделаны другими людьми. Организация щедро компенсирует невозможность опубликовать свои собственные результаты настоящими первопроходцами. Данные, тщательно обработанные и стерилизованные, буквально вкладываются в мои уста. Есть теория, что в науку вносят вклад только двадцать процентов ученых. Но они бы ни за что не смогли сделать своих открытий без оставшихся восьмидесяти. Вот и я так же — вроде и не у дел, но играю очень важную роль в развитии человечества. Люди считают меня гением физики, хотя я сам отношу себя к философам. С моего места удобно смотреть за процессом внедрения открытий в социум. Все, что я делаю помимо выступлений — наблюдаю за окружением, это единственное, чем я могу заниматься. Сначала толпа отвергает открытие,  страшится его. Потом, приглядевшись, ощупывает. И вот, спустя некоторое время, теория укоренилась в умах народа, стала естественной частью их жизни.  А ученые уже исследовали новые грани мироздания, сотрудники организации привели их отчеты к нужному виду, и я снова на сцене с докладом.
Представляете, что будет, если люди узнают о нас? Мы искусственно тормозим прогресс. Толпу не вразумишь, что это для их же блага, что человечество еще недостаточно ответственно. Они будут очень возмущены сокрытием знаний. Отсюда внимательный подход организации к подбору сотрудников. Они уверены во мне. Уверены в том, что во время очередного выступления не сболтну лишнего. Весь заготовленный для меня доклад слушатели услышат слово в слово, никаких ошибок и сбоев.
— Время!
Время. Я часто о нем рассказываю на конференциях. Было время, когда я сомневался в наших делах. Ведь ребенок учится на собственном опыте, почему с социумом не работает такое же правило? Может излишнее опекунство только все усложнит? Я хотел рассказать все людям, но не мог уйти.
—Время! Ваш выход, профессор!
Снова доклад. Сейчас я предстану публике, а организация вложит слова в мои уста. И я повторю их точь-в-точь.
— Сейчас со своим докладом выступит профессор Стивен Хокинг!