Динка, в свои пятнадцать лет, осталась на  белом свете совершенно одна. И почти сразу же убедилась в том, насколько же он «бел». У отца где-то в Англии, жил дальний родственник, но с ним давно уже не было связи. Родители Дины, потомственные дипломаты, оставили девчонке приличный счет в банке и дорогую квартиру в центре Москвы. Очень дорогую квартиру.
За ней сразу же начала охотиться ушлая тетка из опеки и далее все пошло по отработанной схеме… Динка попала из рук «мадам Опеки» в детский дом. Там у нее отобрали последнее — ее разнообразную, стильную и красивую одежду и все дорогие вещи, которые уцелели от загребущих лап опекунской  тетки.
Динка заключила свое сознание в капсулу, чтобы выжить, а на деле оказалась в черной, непробиваемой депрессии. Давешний спасатель, который так старался не подпустить Динку к разорванному эстакадой автомобилю родителей, отыскал ее в убогом пристанище . Дежурная воспитательница потихоньку провела девчонку в фойе, к посетителю. 
Когда родители Динки погибли, случайные свидетели катастрофы, по мобильнику матери неосмотрительно ее вызвали к месту трагедии. Спасатель тогда надеялся  уберечь разом осиротевшую девчонку от непереносимого шока.  Теперь, видя ее в таком состоянии, почти пожалел, что уберег.
Заведующей детского дома почти сразу же доложили, что у новенькой посетитель, и она немедленно предстала на месте действия во всей своей красе. С бегающими глазками и трясущимися обвислыми щечками – в привычном для окружающих растрепанном виде. Она тотчас же попыталась выгнать спасателя, чтобы «сор из избы» и прочее… Но не на того напала. Начались муторные разборки, козыряние правами и полномочиями своих служб, оба грозились, что вот-вот подключают прокуратуру, и т.д. и т.п. Динка в своей дикой депрессии, смутно осознавала, что никакие службы ей уже не помогут, и никакие спасатели тоже.
Девчонка, не замеченная «противниками», просто вышла из фойе во двор детского дома. Хлопотливая заведующая беспорядочно застроила этот двор бесчисленными хозяйственными постройками и гаражами, которые она сдавала в аренду. Воспитанники, чаще всего предоставленные сами себе, вели в этом «лабиринте  Минотавра» довольно-таки странные игры. Динка старалась держаться и от самих игр, и от мест их проведения, как можно дальше. Но сегодня ее тоскливый взгляд упал на приоткрытую дверь гаража, который заведующая использовала лично. А в гараже девчонка увидела свой новенький велосипед, а рядом с ним, на верстаке лежали ее же перчатки и шлем. Заведующая, после потревожившего ее извещения, что у Динки посетитель, в спешке не заперла дверь.
Дело трех секунд, и вот Динка уже летела по улицам и переулочкам, сама не ведая куда, лишь бы ото всех подальше.
Но этот мир, отвергнувший ее и отторгнутый ею, еще не  все свои «прелести» показал несчастной девчонке. И убийственное желание Динки умчаться ото всех подальше исполнилось вдруг самым невероятным образом. На той же эстакаде, где погибли родители, девчонку сбили упоротые в хлам мажоры на крутой тачке. Намеренно бампером задели ее велик. Динка, конечно, не удержалась, слетела и сломала руку. Острая боль едва не затмила сознание. Девчонка сквозь наплывающую тьму увидела ухмыляющиеся лица парней в тачке, и мигом вынырнула из этой тьмы, несмотря на боль.
Мажоры повыпрыгивали из тачки и двинулись в сторону скорчившейся у ограждения  девчонке. И вовсе не за тем, чтобы оказать ей помощь.
Заводила, оставшийся за рулем, площадной бранью подстегивая своих клевретов и телохранителя, недвусмысленно выразил намерение довести до конца некий эксперимент. Так как иначе ему грозила перспектива выложить кому-то «лям», который он из-за девчонок, неоправдавших его надежд, проспорил. Динка с ужасом поняла, что у нее  было несколько предшественниц, с которыми мажоры уже провели свой эксперимент. Теперь двое с явным намерением продолжить забаву двинулись к ней. Бежать она не могла, поэтому принялась отплевываться. С разбитых губ в сторону забавников полетели брызги крови. Это заставило их отпрыгнуть, жаль стало дорогих эксклюзивных тряпок. Динка знала цену этим тряпкам и понадеялась, что ее расчет оправдается и мажоры бросят ее здесь, у заграждения эстакады. Но внезапно выступил неожиданный противник.
— Чего стоишь, желудок! – заорал заводила телохранителю, — Я за что тебе бабки отстегиваю!
Здоровенный мордоворот тут же двинулся к  девчонке. Ему за плевки в рожу платят, и он привык утираться.  От этого зверя Динке уже некуда было деться, и не хватило бы ни слюны, ни крови, чтобы отплеваться…
Машины на трассе не притормаживали, неслись себе по новенькой комфортной эстакаде, куда надо. И никто из проезжавших даже не набрал номера какой-нибудь экстренной службы. Ну, хоть какой-нибудь!
Внезапно затормозил, едва не упершись кенгурятником в бампер кабриолета  крутой БМВ. За рулем бэхи восседал телохранитель хозяина,  клон того, что брел, косолапя к Динке. А сам хозяин, как она уяснила из выкрика мажора за рулем кабриолета, оказался нежным папочкой подонка-заводилы. Из салона, перекрывая «Владимирский централ», папочка распорядился.
— Быстрее, дебил, поворачивайся… Сейчас все с регистраторами гоняют. Вычищай потом из сети за вами! Только и знаете, что мои деньги прос…тирывать… Заталкивай это мясо побыстрее в багажник!
И тогда Динка, собрав все силы, перемахнула через перила эстакады… Нет, не для нее этот проклятый мир. Остановите ей Землю, она сойдет…

Динка не почувствовала перед своей смертью, ни боли, ни удара о землю. Последним ощущением были хлестнувшие по лицу самые молодые, только нынешней весной отросшие ветви  осокоря. Задержать ее падение они не могли бы. Почему же девчонке показалось, что  осокорь, как живой, попытался подхватить ее, как когда-то подхватывал отец. Поймать, уберечь от боли. От встречи с твердью земной. Только осокорь попытался прийти Динке на помощь, как будто услышал всю ее разом выплеснувшуюся боль и отчаяние.
    Это люди деревянные и бесчувственные, а не деревья… Деревья живые и бессмертные, они своими кронами творят атмосферу планеты. Неустанно, ежесекундно миллионы лет. Они никогда не умрут, только вместе с Землей.
    Земля бережет и питает их. Они же своими корнями оплетают ее как сетью, удерживают от распада. Может без древесных корней и земля бы рассыпалась как комок пересохшей глины? Обыкновенное чудо.
    И как же это хорошо, что в том месте, куда Динка попала после смерти так много деревьев.  Как  дивно они шелестят своими кронами. А еще ей, в этом мире дано чувствовать. Это так важно опять уметь чувствовать, гораздо даже важнее, чем дышать. Вот не дышит же она после смерти… Но чувствует. Все! Весь мир. Гул древесных стволов, выгоняющих из плодородной и чистой земли необходимую кронам влагу. Живицу… жизнь… И как оглаживает, нежит, ласкает своими прозрачными струями река разноцветные камни в своем русле. Она тысячелетиями вымывала их из грунта, отшлифовывала, лелеяла, перекатывала, любовалась. Река живая, и деревья живые, и камни здесь тоже живые. Они разговаривают с рекой. Река научила камни речи, выпестовала, проявила их потаенную красу.
    Как это чудесно, все чувствовать после смерти, даже если не нужно дышать… Легкие чуть не взорвались в это мгновение, прохладный, напоенный запахами волшебного леса воздух, резанул их самым острым лезвием в мире — клинком катаны! Дина не поверила себе — после смерти не надо дышать, не надо! Не надо!!!
    Значит, она все еще жива…
    ***
    Во второй раз Динка почувствовала себя живой незадолго до рассвета. Река все также учила своим речам внимающие ей камни в потоке. Только к ее плеску, мерному и неизменному, добавился еще какой-то звук… И очень характерный, острый звериный запах. Слух и обоняние подсказали девчонке, что  кто-то пришел к реке на водопой.  С таким же звуком лакал из миски воду ее любимый кот Скумбрик. «Мадам Опека» вышвырнула его на помойку, когда увозила Динку из проданного, вместе с антикварной мебелью, дома. Ну почему тупая тетка не оставила на помойке еще и ее, хозяйку кота! Динка не стала бы возражать. У растяпы Скумбрика, никогда даже не видевшего улицы, были такие растерянные и молящие глаза там, у контейнеров с мусором.

    Да, за ее спиной из реки лакала воду, несомненно, кошка. Только очень-очень крупная кошка. И запах, и звук свидетельствовали об этом…
    Ну, что ж вот и хорошо. Скоро все закончится. Немного осталось потерпеть… Вряд ли кошка сможет причинить Динке больше боли, чем эстакада. Все ее тело, покрытое засохшей коркой крови и ранами, из которых сочилась уже не кровь — сукровица, все переломанные кости, не открывающиеся, не видящие, глаза, разом заявили о себе в ее сознании. Колтун окровавленных волос под расколовшимся шлемом, и его осколки, прилипшие к волосам, тоже вдруг заявили о себе.
    Да полно, жива ли она? Разве это нечто могло бы жить? Но воздух этого места, загаданного девчонкой в велосипедной последней ее гонке, места «подальше ото всех» по-прежнему больно резал ей легкие при каждом вдохе и выдохе… Ну, скорее же, где ж ты там… Кис-кис-кис…
    Ведь она никогда не обижала твоих сородичей, ни словом, ни делом. Даже когда тупой растяпа Скумбрик все никак не мог освоить нехитрую кошачью гигиену. Почти год Динка безропотно убирала за своим любимцем его погадки, где бы ему ни вздумалось их оставить. Хоть на книжной полке, хоть на новом ноуте, хоть на модном прикиде из натурального шелка, неосмотрительно оставленном ею на кресле. Даже тогда она не наказала глупого котенка… Даже тогда! Может быть, ей зачтется все это теперь? Возможно зачтется…
    Судя по звукам за спиной кошка напилась… Замурлыкала, раскатисто и гулко заурчала… Ясно, кошка сыта. Ей не зачлось… Боль не уходила, но она терзала Дину уже за гранью сознания.
    ***
    В третий раз сознание вернулось к ней совсем ненадолго, уже в полдень. Глаза по-прежнему невозможно было открыть, но мир вокруг себя Динка по-прежнему чувствовала всей своей кожей. Все было на месте. Деревья, ветерок в кронах, река и ее любимцы камни, добавилась птичья звенящая на весь мир перекличка. Как их много в этом лесу. Чижиков, корольков, скворушек… А вот и иволга. Эх, как хороша!
    А как же кошка? Неужели ушла? Опять всплыли в памяти, молящие оливковые глазенки Скумбрика. Как же она позволила этой бабище бросить его на помойке! Почему не боролась за него, раз не хотела бороться за себя… Резануло сердце непереносимой болью. И внезапно пришли отклики. Повисли в ее сознании, как беспорядочная россыпь букв. Потом сложились слова… Потом фразы.
    — У Скумбрика все хорошо. Его подобрали добрые люди. Если бы ты тогда оглянулась, успела бы увидеть это сама… Ты ни в чем перед ним не виновата… Отдыхай…

    Снова вплывая в беспамятство, Динка успела ощутить горячую упругую терку кошачьего языка на своем предплечье. Потом уже там, почти за чертой сознания, поняла, что сломанная рука не болит, а зудит изнутри, как зудят заживающие царапины. И в последнем проблеске сознания она ощутила, что вся боль ушла, и тело наливается здравой силой, исцеляется… Эх, вот ведь как бывает это. Значит, она все-таки умерла…
    На закате девчонка очнулась окончательно. Боль исчезла. Но двинуться не получалось. Она попыталась приоткрыть глаза. Склеивающая ресницы грязь и сукровица куда-то делись. Веки беспрепятственно распахнули перед ней удивительный невероятный, невиданный, блистающий мир. Динка с первого взгляда поняла, что это место, действительно подальше ото всех, и его не оскверняет дыханием ни одно человеческое существо! Здесь только одна она, Дина… Впрочем, имен в этом мире исполненном счастья тоже нет. И отныне она безымянная. Зачем ей здесь имя. Она здесь такая одна! Она одна, какое же это волшебство и счастье… На этот раз пришел просто сон. Не беспамятство.