ПОБЕГ
— Тебе некуда идти, — прохрипел ученый, лежа в луже собственной крови.
— А я никуда и не ухожу.
Коридор был завален трупами, обломками мебели. Запоздалое, зажглось аварийное освещение, в блеске которого все происходящее стало казаться даже менее реальным. Все походило на сон. Кошмар. Я слишком долго спал. Проснулся ли я? Наверное. Не мое тело, незнакомое место, чужие мысли в дурной голове. Временами, я терял сознание, а когда приходил в себя, находил вокруг смерть и разруху. Побоище устроил я. Собственными руками. Но по своей ли воле?
Я не знал. И не сожалел.
Растерзанные тела охранников, младших и старших ассистентов, лаборантов, профессоров и инженеров неподвижно лежали у моих ног. Люди. Земляне. Старшие братья. Зачем вы это со мной сделали?..
Очередной приступ гнева настиг меня, когда я вошел в хим-лабу. Персонал успел покинуть помещения, и я, раздраженный этим фактом, одним движением смахнул на пол сложнейшую систему пробирок, перегонных перегонных кубов, и прочей тары. Треск. Звон. Шипение.
Кислота залила столешницу и пол, расползалась по синтетическому покрытию и моментально проела дырень сквозь двойную межпалубную обшивку.
— Тебе не сбежать! – крикнули мне снизу.
— Вам тоже.
На одном из столов лежали, оставленные каким-то любителем ретро, сигареты – никотиновые палочки в белой оберточное бумаге с фильтром. Воспоминания из детства на Вендерре всплыли в моем охваченном туманом сознании с пугающей, невыносимой четкостью. Вендерра. Дом. Который я больше никогда не увижу. В котором меня больше никто не ждет. Свобода, походящая теперь, сквозь световые года и мутации, подобно лучу давно мертвой звезды.
Поддавшись искушению, я забрал сигареты, вспомнив, как к нам впервые завезли эту дрянь. На Земле никотин обесценился, но на нас, жителей планеты, где не рос табак, это новшество произвело сильный эффект. Но в отличие от землян, мы не болели раком легких или глотки. Наоборот – никотин придавал нам энергии, распалял воображение и жизненные силы. Кажется, именно тогда ученых первой земной экспедиции всерьез задумались.
Идиллия и обмен межпланетными ценностями царили недолго. То, что убивало их – беженцев умирающей планеты – на нас не оказывало столь разрушительного влияния. Было лишь вопросом времени, прежде чем они сообразили, что вендеррцев можно использовать в условиях повышенной радиации, на пропитанных химией полях, кормить синтетической пищей с нулевой себестоимостью и извлекать из всего этого сумасшедшую выгоду. И уже через несколько десятков лет, мой отец и мой брат, вместе с большей частью физически крепких мужчин, отправились на Землю разгребать химотходы и работать на взрывающихся реакторах.
А затем, земляне окончательно порвали со своими межгалактическими партнерами. Появилась необходимость в армии нового типа. К этому же времени, подросло и окрепло следующее – мое поколение вендеррцев.
— №33, тебе приказано немедленно вернуться в свою камеру, — раздалось в динамиках.
Но объявление перебил другой голос – хорошо знакомый и заставивший меня задрожать:
— Я ведь просил – обращайтесь к нему по имени, капитан!.. Экзас, мальчик мой! Что ты натворил! Пожалуйста, вернись к себе, и я обещаю, что никто тебя не…
Этот голос означал боль. Означал мучение.
Три динамика и четыре камеры слежения разлетелись в щепки за десятые доли секунды. Я не прицеливался, это делал отдельный манипулятор с автономным центром управления, заменивший мне правую руку. Оснащенный сверх-чувствительными датчиками, сканерами всех известных диапазонов и сверх-скоростным процессором, манипулятор был почти самостоятельной боевой единицей, способной вести огонь даже отделившись от носителя.
Семь выстрелов прозвучали без малого одновременно, и я остался в тишине опустевшей лаборатории. Но голос старшего био-инженера – доктора Манно – не утихал. Он преследовал меня, и туман перед глазами делался все гуще.
— Мальчик мой…Экзас…Ты должен стать хорошим, послушным мальчиком…Будет немного больно, Экзас, но ты ведь потерпишь..?
Я зарычал. Бессильный перед собственным кошмаром, упал на колени и схватился за голову руками. И тут же отдернул синтетические манипуляторы. Завыл без слез. Вместо глаз, у меня теперь стояли две сообщающиеся с системой имплантов камеры, способные воспринимать мельчайшее движение в любых условиях, отслеживать цель, фиксировать, моментально анализировать и рассчитывать расстояние четче и быстрей.
Но это был еще не конец. Я знал, что должен сделать. Личные и чужеродные побуждения слились воедино. Гнев, недоумение, желание застрелиться и прекратить все это, и одновременно жажда нести смерть всюду, куда ступит моя нога. Голоса в голове, аварийные сообщения, мерцание ламп и дезориентация.
Мгновенное замыкание в голове, бегущие вдоль линий, нервов, проводов импульсы: команда 34*673.
В.П.Е.Р.Ё.Д.
Собравшись, я отправился дальше по извилистым коридорам, судорожно сжимая отобранный у охранника малодистанционый «луч», разработанный для боя в условиях закрытой космической станции. Кроме излучателя, заручился дубинкой, шокером, замыкателем кодовых дверей и пачкой сигарет, одну из которых теперь курил без намека на наслаждения. Искусственные, уменьшенные в целях оптимального расположения синтетической начинки легкие не чувствовали дыма.
— Стой! Брось оружие!
Отряд, состоящий из восьми охранников – на этот раз, они были в защитных костюмах и при блокираторах – выбежал мне навстречу. Я остановился. Но только для того, чтобы выкурить остаток сигареты одной затяжкой и сразу же начать новую.
— Брось оружие! Живо!
Мой сумасшедший хохот заставил землян вздрогнуть. Бросить оружие? Я сам – оружие.
Схватив дубинку в одну руку, шокер в другу, я ринулся вперед. Охранники и правда пытались вести огонь, но проблема «лучей» в том, что стреляют они очень медлительными зарядами. В то время как мои ноги – увитые проводами, патрубками и укрепленные легкими, сверхпрочными титановыми каркасами каждая – позволяли мне развить трижды этой скорости.
Я настиг охранников, уклоняясь от выстрелов, до того, как они успели разрядить обоймы даже до половины.
— Будет немного больно, — сказал я, замахиваясь.
Первый охранник попытался подставить блокиратор, но его реакция не шла ни в какое сравнение с моей. Шлем с двойным укреплением не спас, когда я ткнул дубинкой ему под подбородок. Сломана трахея. Второй и третий зашли мне за спину, но я упал вниз, подсек их ноги и двумя точными, экономными движениями переломал обоим кадыки прямо через бронированные воротники. Еще пятеро попытались набрать дистанцию и вновь открыть огонь, но к этому моменту я уже успел встать, перехватить шокер и метнуть его ближайшему из охранников в забрало шлема. Стоит отдать ему должное – он уклонился, но отвлекся и натолкнулся на напарников. О большем я и не просил. Выхватил из помертвевших рук одного из трупов излучатель и, прежде чем мои противники вновь взяли меня на мушку, перестрелял им кости чуть пониже колен – где бронированные щитки были тоньше, и всего двух точных выстрелов хватало, чтобы пуля достигла цели.
— Пощади… — взмолился последний из охранников, когда я расправился с остальными четырьмя.
Я взял окурок все еще сжимаемой между зубами сигареты и предложил его обреченному землянину. Тот затянулся. А затем, я свернул ему шею до того, как он успел выдохнуть дым. Седая струйка медленно поднялась над его искаженными гримасой губами.
По пути в главную лабораторию, где – я точно знал – и укрылась вся верхушка станции, биться приходилось еще с десяток раз. Им даже удалось несколько раз задеть меня, но регенерация тканей была столь скорой, что ранения заживали, едва появившись. И только на самом подходе к лаборатории, я встретил достойного противника – против меня возвели специфический радиационные фон, призванный парализовать деятельность синтетической части моего тела. Я мог бы рискнуть и попытаться прорваться через завесу, но это дало бы доктору Манно и его помощникам время сбежать. Поэтому, я обошел завесу.
Ломать перегородки между каютами и отсеками – не самое простое дело, но только не для венца творения военной мысли. В то тот момент, как моя правая рука была точнейшим инструментом, ювелирно прошивающим врагов пулями, то левая представляла собой что-то вроде отбойного молотка, одного удара которого хватало, чтобы снести трехслойный лист пластмассы и открыть себе путь в следующую комнату. Я шел через стены, не тратя усилий на кодовые замки, а из динамиков за мной всюду следовал мягкий, по-отечески заботливый голос:
— Мальчик, Экзас! Я призываю тебя! Во имя нашей с тобой общей работы – остановись!
Я остановился. Возле двери в главную лабораторию.
Странно. Замок не заблокирован, обычный код, который я получил от одной из первых своих жертв, сработал без помех. Через мгновение, я уже стоял в большом зале, где меня ждало сияющее улыбками собрание инженеров, кибернетиков, физиков, программистов и прочих, привлеченных к проекту. В центре стоял доктор Менно. Я вскинул излучатель. Нажал на спусковой крючок.
Я не нажал на крючок. Пальцы парализовало.
Манно улыбался мне.
— Чудесно, мальчик мой! – воскликнул он, надвигаясь на меня с распростертыми объятиями. Я вцепился в излучатель, мучительно пытаясь выстрелить. Но левый манипулятор предательски расслабился, выронил оружие. Короткий миг потери сознания. Перекодировка.
П.Е.Р.Е.Х.О.Д.В.Б.Е.З.О.П.А.С.Н.Ы.Й.Р.Е.Ж.И.М.
— Ты – идеален, Экзас! Ты – первый удавшийся прототип!
Меня всего скрутило при виде маленького, лысеющего старичка. Немощный. Хрупкий. Землянин. Которого я боялся больше, чем мог выразить словами. И от которого, я теперь понял, мне было никогда не сбежать.
Манно обнял меня, уткнувшись лбом мне чуть повыше пупка, и, улыбаясь, заявил:
— Все было не зря, Экзас. Господа, все было не зря!
Перед глазами пошла рябь, в ушах раздался оглушающий писк. Я не понимал, что происходит.
Я так сильно устал.
— Не беспокойся, дитя, — Манно отступил на несколько шагов и кивнул охранникам, появившимся из боковой двери. — Ты сделал именно то, что должен был. Но скоро, ты сделаешь даже больше!
Доктор нажал на кнопку на каком-то маленьком приборчике, и я упал, не способный шевелить ни одной из чужеродных частей тела. Синтетика предала меня. Я мог только кричать, плеваться и рычать в слепую пустоту. Последние, в спящий пережим перешли мои чудо-глаза.
Последнее, что я услышал, прежде чем меня погрузили в искусственный сон, было:
— Мальчик мой, Экзас, будет немного больно, но ты ведь потерпишь?