Ценнее, выгоднее и радостнее любой памятной даты либо целиком и полностью распланированного для важных дел дня может быть только ничем не примечательный, идущий своим чередом, почти мимолетный день, который человек спустя некоторое время рискует совершенно забыть. И в этом нет ничего удивительного, у каждого ведь есть целый ворох этих прошедших призрачных дней, о самом существовании которых напоминает лишь невидимый мешок у нас за плечами, час от часу увеличивающийся, грозящий однажды согнуть нам спину в три погибели. Что же важного в этих днях, в таком случае? А то что «очередной день» из того миллиарда, что нам отпущены – это всегда свобода, выбор, если хотите. «Сегодня» — это море перспектив, которые превращаются в нереализованные возможности, если их не использовать. Это чистое поле, огромное пространство, где ты волен прокладывать дорогу в любом направлении. Чем это отличается от загодя распланированного дня? Тем, что ты можешь просто посидеть на диване, подумать немного, глядя в пустоту, а потом сделать что угодно. Вряд ли, конечно, средний человек выбежит на улицу и устроит массовую драку, хоть иногда и очень хочет этого. Но ведь мог бы! Чисто гипотетически. Дух захватывает от таких возможностей.
Примерно такими мыслями вдохновлялся юный писатель Кирилл Дремухович, самоотверженно записываясь на некий конкурс рассказов, проводимый в сети одним из самых раскрученных литературных порталов. Это был уже второй такой конкурс, но на первом начпис пролетел как фанера над Парижем, несмотря на то, что, по его мнению, вложил в своей тогдашний рассказ всю душу, практически оставив на белом вордовском листе оттиск своей личности. Проблема заключалась в том, что Кирилл, возможно в силу возраста или самомнения, а может и в совокупности обеих причин, не понимал разницы между «вложить в персонажа душу, частичку самого себя» и «в каждом сколько-нибудь важном персонаже описывать себя любимого». Именно поэтому независимые судьи справедливо указывали на то, что у Кирилла двенадцатилетняя девочка выражалась как студент, обчитавшийся черт знает каких книжек, и почему-то решивший, что он что-то понимает в философии, метафизике, психологизме и прочих вещах со столь же приятными не нюхавшему жизни гуманитарию названиями. Кирилла такие претензии привели в замешательство: какая разница, что маленькие девочки так не говорят? Ведь какие интересные и необычные мысли он высказывал (разумеется завуалированно)! И вообще, мало ли какие умные маленькие девочки бывают на свете! На портале, само собой, ничего такого Кирилл не написал, а с благородным достоинством принял поражение. Но на душе скребли кошки: «Они просто ничего не поняли! Да, я тоже хорош, мог бы и попроще расставить все намеки и подтексты. И все же писал ведь русским по белому!». И вот наконец реванш, шанс отыграться. Начпис записался сразу, даже не читая задания.
Кирилл подошел в делу ответственно. Он собирался написать атмосферный рассказ про человека, ищущего своего двойника в антураже Викторианской Англии со всеми сопутствующими ништяками, вроде джентельменства, витиеватых пространных диалогов и прочего. А потому купил скрипучую ручку с тончайшим грифелем, дабы она как следует напоминала перо. Он также перечитал «Вильяма Вильсона» По с намерением проанализировать этот рассказ и использовать получившиеся выводы в своих целях, возможно даже сделав в собственном тексте отсылку на Эдгара. Ко всему прочему господин Дремухович раз за разом прослушивал композицию бессмертного «КиШа» «Два монаха в одну ночь», в надежде на подсказку какой-нибудь оригинальной идеи.
Однако спустя двадцать минут тупого глядения на девственно чистый лист мелкософтского ворда, Кирилл начал ощущать состояние, близкое к депрессии. Он в упор не видел сюжета, а из тех что видел, ни один не показался ему достаточно интересным и оригинальным, чтобы соответствовать всем тем роящимся великолепным мыслям в его голове. Из анализа «Вильяма Вильсона» тоже ничего не вышло: По не дал ему ничего, что он бы не придумал до прочтения. А он ведь вроде бы много чего придумал стоящего, только все это никак не хочет складываться в единую конструкцию, а разваливается на глазах.
Тогда парень плюнул на стилизованную под Англию атмосферную прозу и решил оторваться по-полной: «Не выходит так, ну и пес с ним! Буду рубить постмодерн по-хардкору! Присобачу одно к другому, тяп-ляп, ниче, сожрут и не подавятся. Надо только замиксовать все это да обыграть иронически. Даешь преобладание формы над содержанием, блеать!».
Сказано – почти сделано. Кирилл решил начать с козырей и с порога эпатировать рафинированных судей: сделать главным героем гопника. Вот так: свежо, крышесносно, зубодробительно. Романтика бетона и пива со вкусом и цветом бензина встречается с поехавшим сюрром, воплощенном в двойнике гопника. Разумеется, главного героя Дремухович начал списывать с себя, творчески перерабатывая. Начало написалось как по маслу. Получилось письмо, сразу открывающее экспозицию читателю и заинтриговывающее его без лишней лирики.
«Встретишь Рыжего передай пусть за базаром следит. Не был я тогда на хате я на киче в Свердловке чалился. И чо он за буй с горы такой чтоб я от него ныкался. И с хренов я бы тогда бегал от него я ему не должен и пусть бухать завязывает а то не такое ему еще присниться или по укурке он был а то уже напрягает то Рыжий меня на хате видел то в поезде я кого то гопнул а я тогда на югах с пацанами отдыхал…»
Правда вскоре Кирилл опять споткнулся. Он понятие не имел, как должен писать настоящий гопник и должен ли он вообще брать в руки бумагу и ручку. То, что вышло парню категорически не понравилось: слащаво как-то, по-детски, даже слово из трех букв постеснялся нормально написать, потому что никогда не употреблял его вслух. «Что за напасть такая?» — подумал парень, исступленно зажав backspace.
Однако новое решение пришло через пару минут. Начпис решил, что легкий путь – он лучший самый, и записал в главные герои уже непосредственно себя, студента двадцати с чем-то лет. И пошло-поехало: начало по аналогии с гопником, только теперь это мгновенное сообщение в telegram. Кирилл хочет удивить необычностью, совершенно забыв о наполнении.
«Ты гонишь? Я в МакДаки вообще не хожу! А чё, правда, вылитый я? А телка со мной хоть ничё так была? ))) Тут в чем прикол – Светка в прошлом месяце меня в Питере встретила, а я в это время у родаков в Перми на даче корячился. И тоже говорит – прошел мимо, морда кирпичом, она окрикнула, а я лицо прикрыл – и ходу… Ладно, пара закончится – перезвоню, поболтаем…»
Что дальше? Новые сомнения. Дремухович не видит реализма в своих словах, только жуткую самопародию. «Студент, не ходящий в Макдак? Он вообще человек?». Юный писатель не находит себе места, ходит кругами по комнате, делает зарядку, ковыряет ногтем свой замызганный стол. Один вопрос гложет его: «Что не так? Как прийти в одному консенсусу?». Наконец он проходит в ванную, закрывает пробкой дырку в раковине и набирает туда холодной воды. Кирилл видел, как в каком-то фильме так делали, может и ему поможет? Вода набралась, и парень с головой окунается в ледяной омут.
«А ведь и правда» — думает он. – «Как-то прочищает мысли. По сути я сделал себя главным героем рассказа, так что с прописыванием этого персонажа не должно возникнуть проблем. Но как быть с двойником? Да, протагонист встречает абсолютную копию себя, но ведь это другая личность. Даже если они схожи характерами на каком-то генном уровне, у клона должна быть свою жизнь, свои знакомые, свои воспоминания. И все-таки их притягивает друг к другу, иначе не было бы тех запланированных матрицей «случайных» встреч одного со знакомыми другого. А значит встреча возможна, это неправильные варианты выборов не давали ей состояться. Сейчас же я стою посреди чистого поля и ощущаю, что свободен избрать правильный путь. Теперь мне точно не нужно брать характер двойника с потолка, потому что я могу списать его с натуры. Можно сказать, это такой своеобразный литературный метод Станиславского. Если бы я хотел достоверно описать сумасшедшего, то надо сойти с ума. Если я хочу описать двойника, то нужно найти его. В отрывке, что я записал, видно, что он не посещает те локации, где традиционно бываю я, а значит необходимо пойти туда, где я никогда не бываю и затеряться там».
Сообразив это, Кирилл не стал терять времени даром, схватил куртку и, хлопнув дверью, выбежал из дома.
Сойти с проторенной тропы в городских джунглях оказалось довольно просто. Особенно с учетом того, что ареал обитания молодого студента оказался довольно узок. Кирилл сперва разглядывал прохожих, витрины магазинов и окна проезжающих мимо автобусов, надеясь периферийным зрением выцепить чужого носителя его собственного лица. Однако вскоре он бросил эти попытки, полностью отдавшись воле случая. Спустя несколько часов заплыва по течению эфемерных закономерностей, начпис выхватил среди шума автомобилей и разнородного бубнежа пешеходов тот единственный возглас, который сыграл победную мелодию на струнках его души.
— Эй, Мишка, привет! Смолин, это ведь ты?
«Кажется, триггер наконец сработал» — улыбнулся про себя Кирилл. Он оглянулся вполоборота и увидел, как весьма миловидная девушка в бежевом пальто призывно машет ему рукой. Очень хотелось указать на нее пальцем и прокричать: «Ага, Светка, знай, что это я тебя придумал. Ты плод моего воображения!». Но студент понимал, что нарушать сценарий никак нельзя, а потому сдержался, втянул голову в плечи, прикрыл лицо ладонью и попытался затеряться в толпе.
— Стой, куда же ты? Опять как в Питере убегаешь? Потом тоже будешь врать, что не ты это был?
Что-то в ее голосе насторожило Кирилла. Какой-то едва прикрытый оттенок издевки, как если бы придуманная Светка обладала каким-то тайным знанием. Между тем проворная девка каким-то образом настигла расторопного Дремуховича, и мгновение спустя парень с удивлением обнаружил, что по звонкому металлическому щелчку его с собственным персонажем связывают теперь весьма неиллюзорные цепи наручников.
— Попался, голубчик! Да не дергайся ты, не боись, это ненадолго. Сейчас, только вызову твоего давно потерянного и вновь обретенного брата-близнеца. – Светка принялась рыться в сумочке в поисках телефона, а Кирилл начал немножко паниковать.
— Девушка, вы с ума сошли! Я… я вообще единственный в своем роде. Отпустите!
— Сейчас увидишь, какой ты единственный.
Наконец парень взял себя в руки, выпрямился, вперился девушке прямо в зрачки, поднес ладонь с растопыренными пальцами к самому ее лицу и голосом Кашпировского проговорил:
— Светлана, даю установку. Ты всего лишь персонаж, придуманный мною, а значит подчиняешься угадай чьей воле! Осознай это и немедленно прекрати самоуправство. Ты не можешь действовать самостоятельно, потому что являешься второстепенным женским персонажем. Подчиняйся сюжету, подчиняйся мне! А теперь, отцепи наручники.
Ответом Кириллу послужил искренний и долгий, граничащий с истерикой, хохот. После чего девушка невозмутимо набрала на мобильнике номер и проговорила в трубку:
— Алло, Миша. Да, я его сцапала. Ты уже рядом? Ну и отлично!
«Ну и писец мне!», подумал господин Дремухович. «Почему они проявляют такую свободу воли? Сейчас придет мой двойник, потом они отвезут меня в лес, убьют и закопают, а он будет жить моей жизнью. Господи, как чудовищно и банально!».
Сквозь людской поток действительно проталкивался гордый обладатель Кирилловской физиономии. Вся его наружность как две капли воды походила на начписовскую, за исключением весьма обидных для последнего решительного взора, прямой осанки и широкого шага. Двойник вскоре поравнялся с человеком, который еще недавно считал себя властелином двух конкретных судеб.
— Ну здравствуй, отче, — язвительно проговорил он. – Узнаешь?
Перед глазами Дремуховича предстал экран смартфона с открытым в telegram сообщением. Разумеется, он его мгновенно узнал: ведь это было написанное им сообщение. И одновременно не им.
— Давай-ка уйдем в какое-нибудь укромное место, — сказал клон.
Приунывшего начписа взяли под белы рученьки и повели в ближайшую подворотню. Но довести не успели, потому что их остановил чей-то насмешливый свист:
— Опа, а ну ка стопарни, Кирюша! Куда это ты колеса катишь?
Троица одновременно повернулась на голос и почти одновременно издала крик ужаса. Ибо к ним вразвалочку направлялся какой-то богопротивный монстр, облаченный в абибас с головы до ног. Ключевой особенностью этой твари, впрочем, являлось лицо, все черты которого кто-то будто постирал грязным ластиком. На месте остался только деформированный рот с торчащими из него кривыми зубами. Слендер в трениках поравнялся с оторопевшим Кириллом, набрал полную грудь воздуха и вновь залихватски свистнул. При этом один из зубов не выдержал такого напора и пулей улетел начпису куда-то за шиворот.
— Мля… Ну что, чики, брики и дамка, — прошепелявил гопник. – Конечная станция. Оп!
С этим тривиальным, но эффектным финальным словом Слендер быстрым и ловким движением отправил Кирилла в темную комнату.
Очнулся Дремухович оттого, что кто-то беспардонно привалился к его левому плечу. Парень открыл глаза и понял, что это была Светка, сидящая на коленях, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. Справа же находился двойник, где-то растерявший весь свой уверенный вид. Ему, впрочем, никто рот затыкать не стал. Как и самому Кириллу. Ужасно хотелось прикрыть рукой пульсирующую болью скулу, но не удавалось пошевелить и пальцем.
Все трое уютно расположились возле глубокого сияющего голубизной бассейна, какие бывают в некоторых американских фильмах о роскошной жизни буржуев. Тусклый свет с потолка отражался в кристально чистой воде.
Гопник привлек их внимание вежливым кашлем. Он зачем-то из абибаса переоделся в монашескую рясу.
— Утречко, епта! Ща мы будем устраивать испытания водицей. Ну а че, в Темных веках прокатывало, хуле б сейчас не прокатит? У нас на дворе век не менее темный. Ну эта, типа как с ведьмами, дошло? Кидаешь бабу в озерцо и смотришь – ведьма или нет. Если всплыла – значит дьяволова шлендра. Если нет – ну че поделать, в деревнях можно еще по сусекам наскрести. Вот и я сейчас проверю: есть среди вас истинный Автор или нет, еба. А то развелось, понимаешь, гавриков и каждый себя автором называет. А Автор он один! И создал он нас по своему образу и подобию. И я карающий меч в руках ево! Мля...
Кирилл ушам своим не поверил. Глазами на выкате он смотрел на этого безумца. Гопник, явно довольный произведенным эффектом, продолжил:
— А теперь, смотрите внимательно, лжеавторы. Сейчас произойдет удаление второстепенного персонажа, на которого всем плевать, но оно поразит вас своей бессмысленной жестокостью.
Безликий картинно подошел к связанной Светке, сказал «Пакеда, мамзель!» и пинком отправил ее в бассейн. Девица замычала во всю силу легких и забарахталась в воде так, будто решила взбить ее в масло. Несколько капель попали на пылающее лицо начписа. «Дичь какая-то», — подумал Кирилл.
— Теперь о вас, голубки, — не обращая внимания на адский крик двойника, продолжил гопник. – Есть два клона. Один Автор истинный, другой персонаж, худо прописанный. Какой от воды задохнется, какой к небесам вознесется?
Кирилл затараторил:
— Я автор, очевидно же! Вот он – придуманный мною персонаж, без воли и мироощущения. А я живой человек!
Гопник опровергнул:
— Чем докажешь, что ты придумал его, а не он тебя?
— У него в кармане смартфон с сообщением, которое набирал он, но которое написал я! Посмотри сам, а я могу продиктовать по памяти!
Слендер залез в карман двойника, достал смартфон, проверил:
— Нет тут никаких сообщений, ни в одном приложении.
— Врешь, пес!
— Я не могу врать, я орудие Автора!
— Автора нет! – выкрикнул догадку двойник.
— Эй, ты че, обурел? – гопник ударил клона по уху.
Кирилл лихорадочно соображал:
— Куда делось сообщение? Этого не может быть. Совпадение? Не думаю! Это какой-то рояль в кустах. Я автор, живой человек. Мыслю, а, следовательно существую. А этот клон не подчиняется моему авторскому замыслу. Он такой же как я, но ведь двух авторов быть не может! А значит… Ох, елки…
Гопник, уже тащивший клона к краю бассейна за авторахульство, резко остановился, а потом бросил его и подбежал к Кириллу.
— Ты понял! Теперь ты просветлен. Ты – есть он, а он – это ты. Вознесись же к нему!
Не говоря больше ни слова, безлицый за шкирку сграбастал господина Дремуховича и швырнул его в воду. Вода стремительно начала заполнять легкие и…
Я очнулся и со всей дури саданулся затылком о кран. Ммать, как больно. Я кое-как откашлялся и отплевался от холоднючей воды, которая уже грозила перелиться через раковину. Вот так гидротерапия.
Зато как стало ясно в голове! Я сразу решил прекратить всю эту чушь с преобладанием формы над содержанием.
На экране компьютера так и висел сиротливо незавершенный рассказ. Все-таки негоже оставлять его вот так, без финала. Хотя, кажется я знаю, что делать. Лучше закончить его тем, чем планировал начать в самый первый раз. Я сел за клавиатуру и принялся ритмично отстукивать клавиши:
«Я искренне удивлен, дорогой Джон!
Со всей ответственностью заявляю, что в тех числах мая, про которые Вы написали в своём письме, я никоим образом не мог пребывать в Бристоле – по той простой причине, что в это время находился на борту «Санта-Марии», следующей курсом в Гамбург.
И уж если б увидел Вас, то непременно бы поздоровался – наше долгое знакомство тому порукой – но уж никак бы не стал, как Вы выражаетесь, «поспешно убегать в верфи, пытаясь прикрыть лицо рукой».
Но Ваше письмо заставило меня вспомнить о подобном курьезе, который имел место…»