Стена из дикого битого гранита. Просто сложены один на другой ломаные камни. Без раствора. Сверкают вкраплениями кварца жёсткие грани. Из щелей струится  воздух. Воздух едва тёплый, не такой промозглый как в его комнате.
У него холодно.
Таким холодным может быть только одиночество. Холод сковывает; цепенеет тело. Он сидит, сжавшись в углу.
Где-то капает вода. Холодные тяжёлые капли. Звук мерный, как звук метронома отсчитывает тишину, холод и одиночество. Он идёт в сторону откуда доносится этот звук.
Идёт в узком проёме между стенами, придерживаясь в темноте за выступающие внутрь сколы гранита. Идёт долго, прислушиваясь к усиливающемуся звуку, садится, засыпает, загипнотизированный мерными ударами капель о водяную поверхность, просыпается, идёт снова, чтобы не потерять ощущение своего состояния – того что заменяет что-то очень важное, без чего он пропадёт вместе со всем, что его окружает. Пропадёт и память о нём – остынет как зола, развеется как пепел – и её не собрать.
Идёт, иногда забывая дышать,  забывая думать, идёт,  чтобы не потерять способность быть вообще кем-то, кто имеет лицо, не стать одним из барельефов, выдавленных на встречающихся иногда плоских глыбах.
Барельефов, теряющих подобие лиц по мере углубления в темноту нескончаемого хода.
Не стать потерявшим трёхмерность образом, плоским, со стёртыми чертами, едва различимыми в неверном свете, свете не имеющем источника, слабеющим, растворяющемся в темноте.
Сквозняки всё острее, всё холоднее. Холод пронизывает  тело, просачивается в кости, сковывает движения, сгибает спину. Холод вымораживает мысли; взгляд цепенеет.
Пол наклоняется – он спускается вниз.
Рука касается шерсти, шерсть длинная сухая, как осенняя трава, сбившиеся колтуны – как комья мха.
Резкий запах псины бьёт в ноздри. Он наклоняется – разглядеть. В стене мордой вниз торчит голова. Дряхлая дохлая собачья голова.  За ней  ещё одна. И ещё .
Он идёт дальше, спускается ниже. Собачьи головы с обеих сторон – уже оживающие. Поворачиваются по сторонам, нюхая воздух – чуют его. Рычат с хрипом, скалят клыки.
Опущенные веки вздрагивают – блеснули кровавым рубином глаза тех, что впереди. Головы дергаются, выкручиваясь из стены, – уже показались напряжёные плечи –они стремятся вырваться, напасть.
Он останавливается. Отступает обратно, осторожно, медленно. Уходит. Рычанье затихает. Он совсем обессилел. Садится у стены, закрывает глаза.
Если прислушаться, если закрыть глаза, сцепить зубы и напрячь слух до трепета барабанных перепонок – можно услышать голоса. Они неразличимы, слов не разобрать. Они внутри  головы – где-то сразу под черепом. Если застыть в этом напряжении – голоса усиливаются. Спорят друг с другом – раздаются вскрики. Вот звучат громче – все вместе говорят что-то ему.
Теперь осторожно, медленно вдохнуть –и начинает колыхаться воздух перед глазами, сгущается в тени.
Тени движутся, приобретая формы, уходят в стены, появляются из стен – для них нет преград – они наполняют пространство, садятся на корточки, становятся перед ним на колени – заглядывают в лицо. Хотят быть.
Он не может дать им того что нужно, не помнит какими бывают лица. Только своё лицо помнит. Сгушает мерцающую глубину в подобие того, что видел в зеркале – но им не нужно этого. Отворачиваются разочарованно и уходят.
Он устало расслабляется. В комнате темнеет; пора спать. Переступив через боковину, ложится в открытый, выстланый атласом с кружевами по краям гроб и закрывает крышку.
Если её не закрыть — начинает шевелиться потолок, переплетаясь выступающими телами, сползающимися в клубок нависающий над ним. Зовут. Он не хочет стать одним из них.
Не хочет, не должен, не может стать куском потолка в этой комнате, разглядывать следующего – того, кто будет лежать в гробу, отворачиваясь к стенке, чтобы не видеть склонённых над ним тел, морд, подобных кускам древесной коры, глаз, тусклых как комья слизи.
Он закрывает крышку.
Дверь огромная. Зачем она такая огромная?  Может проехать квадрига, не задевая ступицами оси  боковины, грубо вытесанные из твёрдых стволов морёного дуба. И само полотно двери, набранное из широких, свиловатых чёрных досок  толстое как брус. Он обстукивал его костяшками кулака.
Петель нет . Нет с левой стороны двери и нет с правой. Как это может быть – дверь не имеет петель…Засов . Шириной как его тело. Его удалось сдвинуть из паза – торец железной пластины теперь вровень с крайней доской. Дверь не открывается. Он ударял с разбегу в обе стороны двери – она даже не шелохнулась.
Разве что окантовка гнезда в котором на уровне глаз сидел сучок проявилась чётче.
Он расшатал и вытащил сучок – так и есть – сучок длиннее ладони. В отверстии видна комната. Обычная комната. Стол. Круглый стол у кровати. За столом двое. Он – именно он; молодой, радостный, что-то говорящий улыбаясь ей.  Именно ей. Будто молнией прожгло всего – от макушки до живота, забилось сердце. Нет и никогда не было и не будет другой такой.
Она смеётся – голос журчит как вода горного ручья. Её движения как танец чёрного пламени.
Он склоняется к её лицу, обнимает за плечи, они уходят. Пусто.
— Жизнь! – он вспомнил, — вот как называется то, чего ему недостаёт. Он не живёт. Он разошёлся с тем, что называется жизнь. Когда и как это произошло?
Наверное, когда он не пришёл, не ответил на её просьбу, испугался темноты, что клубилась вокруг неё –темноты, воплощением которой она, казалось и была. Не почувствовал в себе достаточно света, чтобы заполнить её пространство, чтобы озарить её мир.
А этот он, тот он – значит, не испугался.
Теперь всегда, когда не спит  или не отдыхает, забившись в угол, он стоит у двери. Наблюдает за жизнью, которой мог бы жить. Обстановка в комнате меняется – появляется дорогая мебель, стены раздвигаются, на них — картины, фотографии. Их можно разглядывать даже когда в комнате никого нет. Тот он приходит обычно вечером.
Днём приходит другой. Сразу снимает с неё одежду, валит на кровать. Он уходит от двери – сжимается в углу , стискивает ладонями уши и всё равно слышит её крики. Сладострастные, торжествующие.
Он давно уже не подходит к двери. Вставил сучок на место. Долго, проснувшись, лежит вспоминая то, что было его жизнью. Вспоминая с момента когда он не пришёл.
У него, оказывается тоже была жизнь. А может быть он просто обрёл память о чьей-то жизни и принял её как свою. Может быть. Но другой памяти у него сейчас нет.
Тени начинают обретать черты. Они напоминают о своей боли, горечи, спорят – перед мысленным взором всплывают новые картины. Их уже слишком много. Слишком много горького, такого, что он не хотел бы помнить, такого, что он забыл. Они с ним рядом с утра до вечера. Не дают быть одному. От них уже не избавиться.
Он у двери. Вынул сучок и заглядывает. В комнате тот он и подросток. Подросток похож на неё. Лицо капризное, надменное. Не хочет слышать что ему говорять. Тому, другому подросток тоже не нравится. Старается это не показывать. Старается быть услышанным. Говорит сбивчиво, не веря, что сможет объяснить, изменить что-то в ребёнке. Входит она. Обнимает мальчика. Раздражённо машет рукой. Лицо изменилось. Стало хищным, холодным.
Она уводит мальчика. Тот он садится за стол, охватывает голову ладонями. Сидит долго. Встаёт, отходит в сторону. На столе появляется початая бутылка.
Неприятно смотреть, видеть как гниёт жизнь. Он вставляет сучок обратно и поворачивается к своим теням.
Капает вода. Наверное с того момента как он услышал этот метроном утекла уже целая река.
Он давно уже не говорит с тенями – давно они разошлись по сторонам, исчезли из комнаты.
В его сознании пусто и время исчезло для него.
Надо вставать. Он знает, что надо. Ноги разгибаются с трудом, болит поясница, он кряхтит, опираясь руками о колени, укрытые бородой. Медленно подходит к двери. Сучок слишком высоко. Он стонет, выпрямляя спину, вынимает сучок, встаёт на цыпочки.
Комната с отставшими, отсыревшими обоями, на табуретке у раскладушки сидит   худой, сгорбленный старик. Старик поднимает голову, смотрит на дверь. Встаёт, хромая, подходит к двери. В отверстии появляется глаз. С обвисшими веками, жёлтый мутный белок, блеклый цвет зрачка. Долго смотрят.
— Ты кто? — слышит он скрипучий голос.
— Я — это ты.
— Не слышу! Громче!— в отверстии появляется сморщенное, поросшее седым волосом ухо.
— Я – это ты, я – это ты! – кричит он и бьет кулаками по верхней перекладине двери.
— Я – это ты! — верх двери отходит от коробки и дверь опускается. Гремит в кольцах проушин цепь.
Дверь опускается и он входит в комнату. Она огромна, стены далеко вдали. Потолок высокий, его видно сквозь облака, между которыми парят огромные птицы.
Он силён, молод. Его руки бугрятся мышцами. Грудь, перетянутая ремнями, видна даже не опуская голову.
Вдали звучит ржание. Со всех сторон, стуча копытами по мозаике мраморного пола к нему скачут кони. Белый, рыжий, черный, бледный. С морд, оскаленных яростных морд слетает хлопьями пена. Они всё ближе. Стук копыт заглушает стук сердца, он звучит уже в голове. Он поворачивается.
Старик уже сидит в гробу. Смотрит на него как человек задумавший обман. Ухмыляется лживо. Ложится в гроб. С грохотом падает, захлопывая гроб, замуровывая его крышка.
— Кого ты обманул, — кричит он,— себя?
Кони дышат в спину. От их ржання можно оглохнуть. Из-за спины вылетают искры, стелется черный дым, слышны стоны, удары оружия.
Он ещё может уйти, надо сделать шаг вперёд.
— Жизнь, — вспоминает он, — жить…
Он сжимает рукоять меча на правом боку и поворачивается.

Примерно, каждые тридцать минут. Я прикинул. Если дольше, то начинала кружиться голова и накатывала паника. А как показало время — с паникой я справлялся плохо, впрочем, со слабостью и непреодолимым желанием спать ещё хуже. Спать... Спать...
   Я тряхнул головой, с трудом открыл веки и поднялся на ноги. Аварийный мигающий красный свет резанул песком по воспалённым глазам. Надо пройтись по комнате, разогнать проклятую дремоту, а не то, если усну — смерть. Я побрёл вдоль стены монотонно считая шаги.
   Что такое десять метров в повседневной жизни? Это дорожка от дома до кара, это расстояние от моего пульта до капитанского кресла на командном мостике "Адмирала Никифоренко", это мгновение прогулки в парке с Натальей... Я стиснул зубы и попытался отогнать мысли о ней. Десять метров, это расстояние, которое я никогда не пробегу за чёртову секунду!
   Я упёрся в угол на двадцать первом шаге. Странно, в прошлый раз насчитал двадцать. Следующая стена.
   Всю уже поломанную мебель нашей с Натальей спальни, я свалил в самом тёмном углу. А вот неумело сплетённая из постельного белья верёвка и привязанный к ней на конце погнутый пластиковый прут висели на проклятой панели интеркома.
   От резко накатившего головокружения я остановился и тихо сполз на пол. Кислородное голодание каждый раз наступало незаметно. Аварийное освещение, пульсирующая болью голова и круги перед глазами слились для меня в безумную пляску эпилептика на углях.
   Трель будильника коммутатора показалась победным набатом. Я подполз на четвереньках к интеркому и с трудом встал. Привычно  взял импровизированный крюк в правую руку, а ладонь левой положил на сенсор.
   Так, надо сосредоточиться! Всё получится! Главное, не психовать.
   Коммутатор включился и завёл уже осточертевшее за двое суток: "Процедура перезагрузки завершена. Внимание! На корабле введён протокол номер восемнадцать!"
   Я, не глядя, коснулся большим пальцем угла сенсорной панели. Декоративный железный засов герметичной двери на противоположной стене отъехал в сторону и она беззвучно ушла вбок. Тут же из соседней комнаты донёсся привычный сигнал тревоги: "Внимание! На корабле введён протокол номер восемнадцать! Обнаружена критическая разгерметизация судна! Немедленно приступить к эвакуации!"
   В соседней комнате ничего не изменилось за последние полчаса. Проём двери позволял увидеть небольшой участок комнаты. Справа рука Наташи в луже засохшей крови, аварийный линк и угол рамы злополучной картины. Слева оторвавшаяся столешница и остатки кресла. А вот у дальней стены лежала наташина сумка. Когда корабль натолкнулся на метеорит, она вывалилась из шкафа.
   Я размахнулся и кинул крюк. Описав уже привычную дугу в ту комнату, он неожиданно упал на сумку и, к моей радости, не соскользнул на пол. Я потянул за самодельную верёвку, в надежде, что крюк зацепится за лямку...
   "Внимание! Обнаружена ошибка шестьсот двенадцать. Требуется перезагрузка системы".
   Как же я уже ненавижу этот тихий писк коммутатора!
Зацепился! Этот долбанный крюк зацепился! Я стал лихорадочно тянуть сумку к себе в комнату...
  "Внимание! Обнаружена ошибка шестьсот двенадцать. Требуется перезагрузка системы".
   — Да твою мать! — в сердцах хрипло зарычал я. — Знаю! Знаю!
   Дверь, толщиной в руку, начала беззвучно закрываться.
Убрав большой палец от коммутатора, уже обеими руками схватился за верёвку и рванул на себя. Сумка заскользила по полу и застряла в проёме. Через мгновение дверь перерубила её пополам, как гильотина.
   — Сука! Да чтоб тебя! — закричал я, бросая верёвку.
*
   Эта чёртова ошибка шестьсот двенадцать превратила меня в невольного заключённого своей же комнаты. Настоящий ужас и понимание ситуации принёс один эксперимент. Я решил задержать дверь с помощью стандартного пластикового кресла. Хорошая на первый взгляд идея споткнулась об реализацию. Я никак не мог расчитать силу, с которой нужно было его толкнуть точно в проход. С пятой попытки у меня получилось. Убрав палец от коммутатора я побежал. Через секунду в комнате осталась одна половина кресла у запертой двери.
   Потом, я опять пытался добежать от коммутатора. Но, как только убирал палец с сенсора, дверь закрывалась за секунду. Пока держал кнопку "аварийное открытие" воздух из той комнаты в течение десяти секунд поступал в эту. Что позволяло мне жить до следующей перезагрузки. Вентилляция тут перестала работать сразу после столкновения. Впрочем, как и чёртов коммутатор, и остальные системы жизнеобеспечения.
   Сначала я тешил себя надеждами, что Наташа скоро очнётся и поможет мне, что лужа крови вокруг её руки, это просто рана и она без сознания. Звать её перестал часов через шесть, потом в ярости  поломал всю мебель и долго пинал груду пластика.
   Я медленно подошёл к двери и посмотрел на смятые остатки сумки.  Дрожащими руками открыл молнию и, стараясь сохранять спокойствие, разложил содержимое на полу.
   Большинство вещей оказались испорчены и совершенно бесполезны. А вот заветный маникюрный  лазерный резак был цел! Хотя, вскрыть им злополучную дверь было нереально, да и не за этим пытался достать сумку.
   Я глубоко вздохнул и посмотрел на свой большой палец...
*
   Теперь за десять секунд я мог спокойно дойти до двери и переступить порог своей тюрьмы. И эта мысль даже где-то барахталась в океане паники. Я бежал. Бежал, как от пожара, как от самой смерти за спиной. Из последних сил, на грани обморока от истощения, боли, отчаяния, страха...
   "Внимание! На корабле введён протокол номер восемнадцать! Обнаружена критическая разгерметизация судна! Немедленно приступить к эвакуации!"
   Я споткнулся об остатки кресла и, нелепо взмахнув руками, распластался на полу рядом с женой. Боль в левой кисти заставила меня сдавленно застонать. Дверь закрылась, оставив в той комнате двое суток моих мучений, разломанную мебель и срезанную лазерным резаком ногтевую фалангу большого пальца, которую я приклеил на скотч к коммутатору.
   Добравшись к бутылке с водой надолго присосался к горлышку.
   Когда жажда отступила, с содроганием подполз к Наташе. Она лежала лицом вниз. Злополучная картина попала углом в затылок. Не веря, перевернул жену на спину. Мертвенно-серые губы, пустой взгляд любимых зелёных глаз… Запёкшаяся кровь на половине лица словно жуткая посмертная маска.
   И я закричал. Закричал от боли, от потери, от страданий... Чёрт, я сам не понимал от чего кричал. Кричал, крепко обняв жену...
*
   Я вздрогнул и проснулся. Даже не заметил, как вырубился. Рядом с воняющим кровью трупом жены валялся штатный каплевидный линк, из которого доносился мужской голос:
   — "... группа LV-92. Позиционируйте себя, и назовитесь." 
Не веря, дрожащими руками схватил аппарат и прислушался.
   "Вниманию выживших! Это восемнадцатая штатная спасательная группа LV-92. Позиционируйте себя, и назовитесь." 
   Словно в тумане, я активировал линк и назвался. Оператор ответил, что группа разбирает завалы возле нашего номера и скоро можно будет выбраться в коридор. Сказал, чтоб оделся в скафандр так-как вне номера нет воздуха. Борясь с накатившей усталостью я добрался до аварийного шкафа и достал скафандр. Почему он воняет кровью? Не важно, главное, побыстрее застегнуть все замки-застёжки...
   Я вздрогнул и проснулся. Рядом с воняющим кровью трупом жены валялся разломанный линк...

Группе спорщиков – экстремалов удалось разгадать тайну подземелий Вознесенского собора. Секрет заключался в хранилищах, оставшихся от духовенства царского периода, которые скрывали в себе золотой иконостас храма. В период революционных преобразований, все ценности были спрятаны в потайных камерах подземелий. Доподлинно известно о наличии подземных ходов, большинство которых уже исследовано историками. Но оставалось два коридора до сегодняшнего дня хранившие тайны расстрелянного митрополита.
Раскоп начался. Выручало то, что они работали в реставрационной бригаде, занимавшейся реконструкцией собора. Руководствуясь картой георадара, пробили траншею для укладки канализационных труб, буквально в метре от интересующего входа в подземный коридор. Дождавшись ночи, вооруженные фонарями и саперными лопатками, принялись за освобождение прохода от грунта. Работа спорилась быстро, вскоре показался кирпичный арочный свод, раскидав по сторонам землю, троица прошмыгнула внутрь. Они оказались в коридоре, стены которого выложены кирпичом с клеймом, датированным тысяча восемьсот четырнадцатым годом. Помещение оказалось тихим и сухим, сверху не проникал ни один звук. Парни прошли в конец коридора, взору открылась просторная комната, стол у стены, сидящий человек в церковной рясе, с накинутым на голову капюшоном. Первая реакция – бежать, что бы не упасть в глазах приятелей, каждый из троих, пересилив себя – остались. Ромка, как самый старший, подошел к столу, по свойски хлопнул сидящего по плечу. С глухим стуком, скелет осыпался на пол.
— Что и требовалось доказать, — бравым голосом сказал Ромка.
Это придало смелости всем, парни разбрелись по комнате, осматривая вещи, наваленные вдоль стен. Они успели разочароваться, поиски ничего не дали, кучи, в своей массе — тряпки, ничего не стоящая посуда, воск и свечи. Уже собрались уходить, как воскликнул Антон:
— Пацаны, гля сюды, че я нашел!
Он вынимал из стены кирпич за кирпичом, за которым открывалась, массивная по виду, дверь. Быстро разобрав стену, сдвинули тяжелый засов, навалились всем скопом, в попытке освободить проход. Дверь, натужно, с глухим скрипом, подалась внутрь. Первым впихнули Витька, он прошелся по следующей комнате, направил фонарь на вход.
— Не боись, заходите.
Вошедшим открылось большое скопление досок. Уложенные рядами, покрытые толстым слоем пыли, представляли захватывающее зрелище. Ромка снял верхнюю. Икона Сергия Радонежского, заключенная в тяжелый золотой оклад, стоила целого состояния. В это время, в комнате, из которой пришли, раздался звук похожий на трение камня о камень. Все ринулись обратно, последнее что увидели – сдвигающаяся стена, перекрывающая путь отступления. Антон кинул в щель несколько кирпичей, бросился сам в еще не совсем закрывшийся проход.
Все что от него осталось – половина правой ноги и левая… полностью. Его раздавило, при попытке протиснуться в узкую щель, не помогли брошенные кирпичи, их стерло в порошок.
Ромка и Витька стояли в замешательстве, увиденное вогнало в ступор.
— Это ты виноват, — закричал Антон. – Все тебе денег мало.
Короткий тычок в челюсть, резко оборвал вопли. Старший кивнул головой в сторону комнат. Молча, прошлись, осматривая кирпичные стены, подошли к столу. На нем лежала, не замеченная ранее, пожелтевшая записка, с написанным карандашом текстом.
— «Всякъ сюда вошедъший, тутъ и осътанетъся».
Антон забился в истерике, Ромка сел на крышку стола. Позади, с легким дуновением, раздался тихий шелест. Они резко обернулись, высвечивая пространство над столом. За ним возвышался силуэт человека в церковной рясе. Пацаны бросились в соседнюю комнату, приложив все усилия, задвинули дверь. Бегом разобрали доски с ликами, закидывая проем. В метре от косяка засветилась стена, сквозь которую постепенно просачивался мертвый священник.
— Отче наш, Иисусе Христе, спаси и сохрани во имя отца и сына… — запричитал Антон.
Ромка, глухо рыча, сорвал саперную лопатку с пояса и кинулся на неизвестного противника. Бесплотное существо, не издав ни звука, остановило нападки парня, приобняв, поцеловало в темя. Он с тихим стоном, облокотившись о стену, безвольно опустился на пол. Антон, семеня ногами, отполз до стены, подхватив первый попавшийся лик, выставил его перед собой.
— «Живи, и жизнью тебе воздастся». – Глухо раздалось в голове.
На поиски пропавших задействовали всех, вплоть до МЧС. По следам определили вход, вошли внутрь. В конце коридора, нашли раздавленный труп первого. С трудом открыли заваленную иконами дверь. Недалеко от двери лежала иссохшая мумия второго. Третий был жив, он сидел в углу, прикрываясь образом в золотом окладе, не обращая внимания на вошедших, исступленно читал молитвы.

Дверь в очередной раз содрогнулась от сильного удара. Брус жалобно заскрипел, и на его строганых боках появились расколы. Железные скобы, удерживающие засов, еще чуть больше вылезли из дверного полотна и коробки. С потолка, противно шурша, осыпалась штукатурка.
— Ты думаешь о том же, что и я?
— Иди ты ...
Твари после серии яростных бросков понадобилась небольшая передышка. И мы этой паузой попытались воспользоваться. По своему, глупо, но хоть как-то.
— У тебя штаны еще не воняют?
— Не дождешься! – ухмыльнулся напарник и еще крепче сжал рукоять кроу.
— Жаль. Я-то понадеялся, что этой вонью мы отпугнем тварь.
— Так в чем проблема? Покажи ей свою задницу и она сразу убежит.
Глупая шутка, но мы оба рассмеялись. Хохотали как дети, громко и долго, вытирая слезы, не обращая внимания на вновь обезумевшего Хижа. Истерика? Всплеск адреналина? Без разницы. Нам страшно, мы не видим выхода и стараемся отвлечься от ужаса, спрятаться от него за глупыми шутками и пустой бравадой. Все что угодно – лишь бы не поддаться панике, предательской безнадеге, и не почувствовать как тело и волю парализуют ледяные щупальца. У нас и так мизерные шансы, но стоит только чуть расслабиться и мы станем безвольным мясом.
— И все же, как мы сюда попали? Как тварь нас нашла? – протянув напарнику открученную ножку массивного стола, я еще раз внимательно осмотрел комнату, ища здесь намека, подсказки.
— Ромул, какая разница? – Тиф пожал плечами и неуверенно улыбнулся. – Нужно думать о другом: как выжить.
Зверюга продолжала биться в запертую дверь. Нам надоело чувствовать ее животный голод, дрожать от страха, внимательно прислушиваться к звукам за стеной и дверью. Мы успели тысячу раз перессориться, помириться, поспорить. А тварь все это время продолжала настойчиво лезть в нашу комнату. Она хотела жрать. И я ее понимал – что может быть вкусней человечины? Понимал, потому, что недавно сам был таким. Как и мой напарник.
— Ромул, как думаешь – это конец? Полярный грызун от нас не отстанет?
Вопрос прозвучал как шутка. Он по-прежнему улыбался, старался держаться, но глаза его уже метались по сторонам, а в голосе послышалась предательская дрожь. Мне показалось, что он боится встретиться со мной взглядом.
— Думаю, что да. Писец не приходит просто так и к кому попало.
Немного помолчали, невольно косясь на дверь и полу целый засов. Тварь умерила свой пыл. Либо ослабла, либо потеряла интерес. Очень хотелось верить, что она уйдет. Лучше рано, чем поздно.
— Поешь! – бросил я начатую пачку галет Тифу. Она упала у его ног.
— Не могу спокойно есть, когда знаю, чувствую за стеной эту тварь.
— Почему твои друзья в баре называют ее Хижом?
— Это не единственное имя твари. По-разному называли ее в том баре. Но это прижилось больше всего.
Хиж снова начал биться в запертую дверь. Стена содрогалась и продолжала покрываться сетью трещин.
— Давай я стану возле двери. Оно броситься на тебя, а я ударю сзади в нужный момент.
Это имело какой-то смысл. Перевернутый стол, кресла, шкаф – баррикада могла замедлить Хижа, неожиданная атака сзади и возможно сравняла бы наши шансы. Я еще крепче сжал увесистую ножку стола и изготовился к бою.
Когда дверь рухнула, тварь стремительно ворвалась в комнату. На секунду замерла, увидела, поймала в фокус цель и прыгнула.
Я успел заметить, как Тиф трусливо выскользнул в соседнюю комнату. Но Хиж уже летит ко мне, распахнув пасть с большими клыками.
Отскок в сторону, размашистый и со всей силы удар. Тварь заскулила от боли, попыталась извернуться и достать. Страшные челюсти сомкнулись в дюйме от моего лица. Я чуть не наложил в штаны, но бросил ножку стола и выхватил нож. Удар, еще один. Мы кубарем катимся по полу, продолжая борьбу. Тварь рычит, я кричу от страха и продолжаю вонзать нож в ее тело. Если бы Тиф не сбежал, то вместе был бы шанс одолеть Хижа. Но напарника нет в комнате, мои силы тают, а зверюга все еще сильна. Ее клыки вонзаются в мою руку, слышу хруст перекушенной кости и неистово ору от боли, теряю сознание…
Противно звенит будильник, просыпаться не хочется. Но сон отступает, а поврежденная рука болит все сильней. Приходят воспоминания вчерашнего дня.
«Проклятый гололед!»

Эх, вот когда не везёт с нормальной работой, то берёшься за что попало! Кушать, то ведь надо. Денежки всегда нужны. Не солидно для взрослого самостоятельного мужчины ходить с пустым кошельком.
Оставшись без работы, я подрядился работать охранником в одной фирме. Мне сказали, что должен буду охранять секретный объект.
Это была первая ночная смена на новом месте.
Моё рабочее место располагалось в отдельном маленьком доме, в котором было всего две комнаты разделённых между собой толстой железной дверью, закрытой на засов с замком, открывающимся по отпечатку ладони моего патрона.
«Работа, в общем-то, не пыльная, – подумал я, – Ну дежурства ночные, но за это зарплату весьма неплохую платят».
В моей комнатке стоял старый обшарпанный стол, на котором горела настольная лампа с простеньким белым абажуром, и пара стульев столь же потрёпанных временем. На полу в углу у розетки стоял включённый в неё электрочайник и кипятил воду.
За окном уже совсем стемнело, и я удобно расположился за столом, положив на него ноги и взяв читать принесённую мною книгу.
Однако скоро я понял, что на чтении сосредоточится мне очень тяжело. Меня стало грызть любопытство. Что там за дверью? Что я охраняю?
Стал размышлять о том можно ли мне как-то узнать что там. А если как-то открыть дверь? Эта мысль захватила мой мозг целиком и полностью.
Подошёл к двери и стал её методично исследовать, ища малейшую возможность заглянуть за дверь.
«Вопрос: Как узнать что за дверью не открывая её? – крутилось в голове, – Если узнают, что я что-то высмотрел, меня вполне возможно и прибить могут, но так любопытно узнать!»
В двери не было ни щелочки, в которую можно было бы заглянуть. Она плотно прилегала к стене.
« А если как-то открыть замок?» – задумался я. «Нет. Не выйдет. Что если за ним спрятан ещё один? Я уйму времени потеряю и зря. Да и наверняка шеф заметит, что дверь открывалась. Значит исключено. Но как подсмотреть за дверь?»
Я упорно искал возможность сделать это. Тут мой взгляд упал на маленькое вентиляционное отверстие у пола, которое было недалеко от занимавшей меня двери. Накатившая на меня небольшая сонливость, так как уже время подходило к полуночи, развеялась как дым. Если скрутить решётку, то может через отверстие я смогу подсмотреть что там! Открыл ящик стола и стал искать, чем открутить винтики. В столе нашлась тонкая металлическая линейка. Она прекрасно подходила на роль отвёртки. Я словно шкодливый ребёнок стал откручивать белую пластмассовую решётку от стены. Неожиданно я услышал, что с той стороны тоже кто-то скребётся и пытается вытащить свою часть решётки, которая выходила в ту, секретную комнату.
Я тут же остановился и подумал, а что если захожу слишком далеко из-за своего неуёмного любопытства? Вдруг там кто-то опасный? Может мне стоит остановиться всё-таки?
Однако, наверное, большим умом я никогда не отличался. Продолжил работу и аккуратно снял пластину, закрывающую отверстие. Сделав это, я просунул руку в дыру, чтобы помочь снять решётку со стороны секретной комнаты. Однако в следующее мгновение кто-то или что-то снял вторую пластину со стены, больно вонзил какие-то когти в мою руку, и потянул её на себя.
– А ну открой дверь сукин ты сын! – услышал я вдруг хрипловатый странный голос.
Я сразу понял, что это не человек. Такого голоса у людей не бывает.
– За что ты меня сюда засадил!– заорало нечто запертое в соседней комнате.
– Это не я! Моё дело лишь охранять!
– Выпусти меня! – умоляло существо.
– Не могу! Не положено! – заученно ответил, как пристало охраннику.
– Выпусти гад! Достало уже здесь взаперти ни за что не про что сидеть!
– Раз посадили, значит было за что! – ответил я, и решительно рванул руку на себя, пытаясь её вытащить.
– А-а-а, – заорал я от боли. Что бы там ни было, но это нечто здорово мне располосовало в кровь когтями руку.
«Ну вот, – подумал я, ища в столе аптечку, – Поделом мне за моё любопытство! Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!»
Ящичек с медикаментами нашёлся в нижнем ящике стола. Продезинфицировав раны спиртом, достал бинт и, помогая себе зубами, перевязал руку.
А потом лёг на пол и стал вглядываться в дыру в стене пытаясь разглядеть, что же меня так цапнуло. В глубине души у меня уже словно сирена сигнализации явственно ощущалось чувство страха, но любопытство пока всё же его заглушало.
Мне удалось увидеть серый со всклокоченной шерстью бок какого-то существа. «Оно видимо и схватило мою руку» – решил я.
– Эй, – услышал я снова его слова, – ну что тебе стоит меня выпустить?
– Не положено, – ответил я, стараясь казаться как можно более строгим и суровым.
– Да я вообще мирный спокойный парень! Меня, думаю, тут для опытов держат! Думаю это пункт пересылки для таких, как я! Меня дома схватили! Накачали транквилизатором и в мешок! Гады! У меня жена и дети!
– Откуда мне знать, что это правда! – ответил я, – Мне вообще говорить с тобой не положено!
– Лучше по-хорошему открой дверь! Тогда и узнаешь!
Сукин ты сын! Вот увидишь, если не откроешь, то моё проклятие настигнет тебя!
– Ага, болтай больше! – ответствовал я.
– Эй, не смейся, ты уже проклят! Вот увидишь!
– Не верю я ни в какие проклятья! – пришлось мне парировать дальше.
Мне захотелось чаю и, встав, подошел, наклонился и нажал кнопку подогреть чайник.
«А что если и правда, он проклял меня?» – вдруг пронеслась мысль в голове.
Моя нога неожиданно подвернулась на ровном месте, и, охнув, я растянулся на полу. Нога дико болела.
– Чёрт! – выругался я, морщась от боли.
– Что с тобой случилось? – спросил заботливо вдруг голос из запертой комнаты.
– Лодыжку сильно потянул, похоже! – ответил, растирая рукой больное место и видя, что она опухает.
– Эх, я же предупреждал. Это начало действовать проклятье. Говорил же, лучше открой дверь.
– А я повторяю, что не верю ни в какие проклятья! Это случайность!
– Ну-ну. Повторяй это почаще, глядишь и поверишь! – саркастически усмехнулся мой собеседник за стеной.
Я попытался встать и налетел на угол стола, поставив себе, думаю, классный фингал под глазом. Охнул от боли, и с трудом поднявшись, и присев на стол, стал растирать рукой уже другое больное место.
– Ты там ещё часом не убился! – голос из-за стены, по-моему, надо мной уже издевался, – Подожди, то ли ещё будет!
– Да ничего больше не случиться! – зло бросил ему я.
Однако тут же очень неловко опёрся на кисть и снова взвыл от боли. На сей раз потянул запястье.
Выругавшись, потянулся к аптечке. На травмированные щиколотку и запястье нужно было наложить тугие повязки.
– Открой дверь пока не поздно! Поверь, дальше хуже будет! Мне не хотелось бы, чтобы ты слишком сильно пострадал, – не отставал голос из-за стены.
«Чёрт! Может и правду выпустить его? Мне, в конце концов, эта работа не особо и нравится! И платят за неё недостаточно, чтобы так рисковать» – думал я.
Однако всё же я был достаточно ответственным человеком, чтобы сразу за этим подумать о том, что это существо за дверью может оказаться бог знает какой степени опасности. Если оно меня смогло довести меня до такого состояния, что я уже почти должен идти лечить здоровье на больничный, то какие ещё у него силы и возможности?!
С другой стороны внутренний голос мне почему-то говорил, что я преувеличиваю опасность. Может из-за того, что по размерам царапин на руке я видел, что лапа у него совсем небольшая и размеры, в общем тоже? Да и в голосе его было, наверное, больше злости на то, что он заперт против воли, чем реальной злобности и жестокости. А ещё его саркастичность, которая выдавала в нём наличие чувства юмора… Может он не такой уж страшный?
Мысли в моей голове метались от одного решения к другому, не зная, что предпринять в такой ситуации.
Тут я усилием воли остановил поток мыслей в моей голове. «Надо что-то решать. Бесконечно метаться нельзя. Это сведёт меня с ума», – решил я.
– Хорошо. Я выпущу тебя. Вопрос в том, как открыть замок, открывающийся по отпечатку ладони моего шефа.
– Да не так страшен чёрт, как его малюют. Просто сорви его вместе с засовом.
– Думаешь, у меня хватит сил? – засомневался я разумно.
– Попытайся и увидишь, – подбодрило меня существо за дверью.
Упёрся ногой в стену и изо всех сил потянул на себя засов. Он поддался с трудом, но всё же мне удалось сорвать его! Не думал что он такой на деле хлипкий. Или я стал почему-то сильнее?
Потянул руку открыть дверь, и вдруг мне снова стало так страшно, что прошиб липкий холодный пот. Что если я неправильно поступаю, выпуская это. Вдруг это монстр, который потом сразу нападёт на меня?
Однако моя рука уже, словно сама по себе, потянула на себя дверное полотно.
Я не видел в комнате ничего кроме голых стен! «Она была пуста?» – изумлённо округлил я глаза. Потом опустил взгляд на пол и открыл от удивления рот. На полу облизывая лапу и умываясь, сидел…крупный кот.
– Ну что ты на меня так таращишься! – вдруг заговорил он знакомым мне голосом, – Никогда кота — оборотня не видел что ли? Ты уж прости, что я тебя хватанул когтями за руку, но мне и правда надо думать о жене и детях. Думаю, я заразил тебя вирусом оборотничества. Прости.
У меня вдруг закружилась голова, и охватило чувство, что куда-то падаю и становлюсь каким-то маленьким. Глаза зажмурились. Почувствовал, что приземлился на все четыре конечности. «Четыре конечности!» – ужаснулся я. Открыв глаза, увидел, что стою на четырёх белых кошачьих лапах.
– Ну вот. Твой мозг тоже выбрал образ кота. Теперь ты оборотень.
Я впал в какой-то ступор и не мог ничего сказать. Мои губы вдруг сами собой выдали странный звук:
– Мяу…
– Понимаю. Это шокирует поначалу. А ты довольно миленький! Белый с рыжими пятнышками…– усмехнулся оборотень, – Ладно приходи в себя поскорее и сматываемся отсюда.
– Я могу говорить? – произнёс я, немного придя в себя и, вздрогнул, не узнав свой голос.
– Конечно. Ладно. Пойдём друг мой. Я расскажу тебе о житье-бытье оборотней. Ты ещё поймёшь, что быть котом-оборотнем совсем не так уж и плохо, – серый, малость потрёпанный жизнью кот-оборотень кивком позвал следовать за ним.
– А проклятье…
– Да забудь. Кроме оборотничества другого проклятия нету. Ты просто слишком мнительный и суеверный.
Он по-дружески ткнулся мне носом в плечо и повёл прочь, подальше от места, где его заперли.

Утром Тристан настежь распахнул окна и впустил бьющую ключом жизнь в закостеневшие за ночь апартаменты своего скромного жилища. Озорному теплому ветерку и неунывающему щебетанию лесных птичек не потребовалось много времени, чтобы заполнить своей музыкой две крохотные комнатки. Его юная сестра Люсинда, бледная и изможденная словно увядший цветок, теперь воспрянула, подставив свою нежную молочно-белую кожу заботливым лучам Солнца.   
Они позавтракали в полнейшем, но отнюдь не неловком, молчании. Ему казалось, что они могут общаться и без слов, при том совершенно свободно. Когда он ловил взгляд ее мистически глубоких насыщенных зеленых глаз, ему чудилось, что он смотрит в зеркало. Но, конечно, это ощущение ложное. Они действительно были похожи, почти идентичны, если бы не его правый глаз, черный как капля смолы. Левый сиял такой же зеленью, как у сестры.
Ближе к полудню Люсинда встала у окошка и принялась играть на скрипке, а он уселся прямо перед ней, любуясь танцем белоснежных занавесок вокруг ее светлых волос и хрупких плечей и попутно декларируя ее любимые стихотворения из зеленой книжки. Вечером комнату брата наполнила другая музыка: ритмичный скрежет ножа о точильный камень. Люсинда, посмеиваясь, сказала, что ножик и так уже давно острый, а с таким рвением как у брата, его недолго и в пыль стереть.
— Я понимаю, конечно... Но все равно не могу перестать, чувствую, что надо. В конце концов, мы живем в глуши, а это наше единственное оружие, — получила она неожиданно серьезный ответ.
Когда часы пробили полночь, брат бережно взял Люсинду за оледеневшую руку и отвел ее в смежную комнату. Там уложил в кровать, укрыл одеялом и привязал обе руки к спинке веревкой.
— Я не делаю слишком туго. Главное, чтобы ты не навредила себе.
— Я понимаю и благодарю тебя за это. Сегодня на небо взойдет полная луна. Она заглянет в мое окно и проявит Зверя во мне. Нынче будет особенная ночь, ужасная ночь. Я очень боюсь того, во что могу превратиться.
Тристан вытер ее мокрый лоб и сказал со всей убедительностью, на какую был способен:
— Не бойся. Вспомни, что говорили врачи. Не давай своему сознанию увидеть зверя, закройся от этих страхов, и тогда ночь пройдет незаметно.
Брат еще немного ослабил путы и покинул комнату Люсинды. Тяжелая окованная железом дверь глухо захлопнулась за ним и щелкнул крепкий засов.
На столе рядом с наточенным ножом горела длинная свеча. Тристан подошел к мутноватому зеркалу и взглянул на свое отражение. Все-таки он здорово напоминал сестру, если бы не эта черная клякса. Зажмурив правый глаз, он почувствовал себя немного спокойнее, задул свечу и нырнул под одеяло.
Его разбудил страшный грохот, холодным ударом отдавшийся в груди. Не помня себя, Тристан вскочил и в два прыжка оказался у двери. Машинально дернул ручку. "Нет! Нельзя! Уже который раз, а я никак не привыкну. Что если она порвала путы? Безумие могло наполнить ее худосочное тельце нечеловеческой силой. Она может погубить нас обоих!" Надрывный плач раскаленным гвоздем вонзился в мозг Тристана. За ним последовал душераздирающий стон и судорожный нечленораздельный звук. Люсинда задыхалась от слез, а ее брат в яростном бессилии обдирал ногти о твердую равнодушную поверхность двери. Треск. Шум сброшенного одеяла и ног, в исступлении молотящих по кровати. Крик умирающей птицы. "Я больше не могу. Лучше дам разорвать мне горло, но сожму ее в объятиях, успокою, согрею теплом. Даже если это будет тепло моей крови". Он схватился за ручку и отдернул засов.
Мгновением позже невыносимо тяжелая дверь сорвалась с петель и вбила Тристана в пол. Юноша почувствовал, как что-то хрустнуло в затылке, а грудь сдавило нестерпимой болью. Заглохли все звуки, кроме бешеного стука вырывающегося сердца. Он хотел взглянуть в последний раз на сестренку, но весь мир сузился до размеров придавившей его гробовой доски. Ступающие по ней исполинские шаги были последним, что он почувствовал.
Тристан с хриплым стоном разомкнул глаза. Руки сотрясала дрожь, постель пропиталась потом, голова раскалывалась. "Плохой сон, просто плохой сон". Юноша поднялся на ватные ноги и направился к умывальнику. По пути попалось зеркало, но в нем не отразилось ничего, кроме сгустка черноты. Тьма стояла кромешная. Тристан привел себя в чувство и только теперь ощутил, что с межкомнатной дверью что-то не так. Он приблизился и привычным движением дернул за ручку. Дверь открылась.
***
Люсинда трепыхалась в собственной кровати как приколотая иголкой бабочка. Лихорадочный жар обжигал тело, но в душе стоял адский холод. Тьма клубилась перед ней и слой за слоем приникала к ее груди. Люсинда хотела закричать изо всех сил, свернуться клубком, стать как можно меньше и незаметнее.
Но Зверь быстро наложил на нее лапы. Она чувствовала как его болезнь, его скверна заполняет ее, превращает в чудовище. Острые когти сдавили горло, ледяные клыки кусали за шею, оставляя мерзкий мокрый след. И рев. Дикий рев сотрясал стены крошечной комнатки, грозя вырвать душу из хрупкого тела девушки. Веревки натягивались в такт ее отчаянным попыткам сбросить с себя навалившегося монстра.
Далеко не сразу Люсинда заметила, что в комнате стало светло как днем. Лунный диск обратил свой гипнотический взор и обрушил потоки бледного света на одно-единственное окошко. Тьма рассеялась.
Зверь, мгновение назад терзающий жертву, замер в стыдливой сгорбленной позе, обличенный и по-песьи взвизгнувший от страха. Он поспешил прикрыть левую сторону лица рукою, но Люсинда успела заметить потускневший зеленый глаз. Девушка затряслась в безумной ярости, полная решимости оторвать себе руки, но вцепиться зубами оборотню в горло. Она могла поклясться, что ощущает как ее кости трещат и смещаются, превращая девушку в нечто дикое, нечто нечеловеческое. Тьма рассеялась, но оставила глубокую черную точку, мерзкого черного паука, жирную черную муху. Люсинда закричала и, не обратив никакого внимания на разорвавшиеся веревки, погрузила свои ногти в лицо скукожившегося над ней перевертыша. Сбросив с себя визжащую тушу, девушка бросилась вон из спальни. Луна следовала ей по пятам и настежь распахнула тяжелую дверь. 
Люсинда на миг остановилась у пустой смятой постели брата, а потом незамедлительно прыгнула к столу. Пошатываясь, из комнаты выплыл Тристан с искаженной гримасой боли и трусливой ярости. Его рука так и не отлипла от левого зеленого глаза. Зияющая чернотой точка металась по лицу как застигнутый врасплох таракан, хотела сбежать, исчезнуть. Люсинда не могла этого допустить. 
С жутким утробным рыком брат бросился на нее. Сестра крепко схватила нож и с коротким замахом вогнала ледяное лезвие под нижнее веко ненавистного глаза. Воздух со свистом вышел из легких Тристана. Гадкая муха наконец в изумлении замерла над торчащим под ней куском железа. Изумительно медленно ее стала заполнять багряная пелена. Первые алые капли стекли на лезвие, магически сверкающее в лунном свете. Тристан, заскулив, упал на одно колено и ухватился дрожащими руками за серебряную рукоятку. Он начал вытягивать с трудом поддающийся нож, из-за чего муха снова зашевелилась и перевернулась брюхом кверху. Люсинда приблизилась и судорожным движением толкнула ее единственное оружие обратно, но от этого муха лишь перевернулась набок. Тогда девушка обхватила руками и запрокинула трепещущую голову брата. В призрачном отсвете, струящемся через окно, она три раза подряд ударила ножом проклятое око, пока в обрамленной пузырящимися слезами дыре не осталось ничего черного.
Безжизненное тело рухнуло на пол и Люсинда отползла как можно дальше от него. Ей страшно захотелось спрятаться в своей тесной комнатке за самой прочной дверью, которую никто никогда не сможет открыть. Девушка исцарапала все свое тело в поисках отравляющего укуса оборотня и ничего не нашла, но душой чувствовала, что его проклятие передалось и ей. Оно росло и бурлило внутри.
До боли, до ран разрывая горло, Люсинда завыла на молчаливо застывшую за окном полную луну.

Страшные когти потянулись к мягкому горлу. Резкий рывок, распоротая гортань и почти отделённая голова. Жертва безжизненно падает на пол и лежит бесформенной кучей на пушистом ковру. Убийца, перебирая лапами, не спеша обходит труп, зорко поглядывая по сторонам. Его взгляд останавливается на старом пледе, брошенном на потёртом кресле-качалке у камина в комнате. Плед ещё крепко держит запах своего хозяина и приятно щекочет ноздри.
   Сполохи горящих поленьев в камине выхватывают из полумрака комнаты корешки томов, старые картины на стенах и два горящих глаза, грозно блеснувшие в темноте. Они пылают яростью и жаждой крови.
   Слышится скрип не закрытой на засов крепкой двери, ведущей в соседнюю комнату. Зверь двумя мощными прыжками перемещается к медленно растущей полоске света. Его когти готовы рвать плоть нового противника.
   — Так вот ты где! – обрадовался вошедший мужчина и посмотрел на пол, где лежало тело. – Ну вот чем тебе медвежонок не нравится, а?
Зверь, оправдываясь, мяукает. Мужчина берёт котёнка на руки и уходит вместе с ним в соседнюю комнату.
   На полу, почти зарывшись в густой мех ковра, лежит растрёпанный плюшевый медвежонок с почти оторванной головой. Его глаза-бусинки изредка высвечиваются сполохами огня, а затем, когда дрова в камине догорают, бесследно исчезают во тьме, словно их никогда и не было.

На всякого мудреца довольно простоты.
Несмотря на все предосторожности и системы сигнализации в моём доме, построенном на холме посреди густого леса, однажды я  просто приоткрыл дверь на веранду, чтобы понять причину неприятного запаха, идущего с улицы, и тут же получил болезненный укол в шею. Выдернув слабеющей рукой инъекционный дротик, я вдруг совершенно отчётливо понял, что он перехитрил меня, как ребёнка.
Сознание вернулось довольно быстро — я это понял по всё тому же неприятному запаху, выманившему меня на улицу после двух недель полного затворничества. Вокруг царила темнота, и в абсолютной тишине моё собственное дыхание казалось нестерпимо громким. Я сидел на твёрдом полу, и моё тело сотрясали болезненные судороги. После короткого, но сильного наркоза, во рту было сухо, как в пустыне и неприятно гудела голова.
— Очухался, — констатировал за спиной неприятный скрипучий голос.
Я вздрогнул и повернул голову на звук, но так ничего и не увидел. Сердце тревожно стукнуло в груди, на лбу выступил пот. Намерения хозяина скрипучего голоса  были мне хорошо известны.
— Может, поговорим? — предложил я, с трудом выталкивая слова из, пересохшей глотки распухшим языком.
— А зачем? — удивился он. — Всё и так понятно. Время твоё — закончилось. Знаешь, где мы сейчас?
— Моя оружейка, — немного подумав, сказал я, с трудом сдерживая, расползающийся по груди мертвящий ужас. — В подвале. Судя по доскам на полу — вторая комната. А ты стоишь на пороге в первую комнату. Хочешь денег? Много.
— Ну, нет, — хихикнул он. — Сегодня ты точно сдохнешь. И никто тебе не поможет.  И даже не узнает. Хорошая у тебя оружейка, целый бункер. Это к моему приходу ты так подготовился? Я польщён.
Я медленно потянулся рукой в сторону, стараясь незаметно сменить позу. Единственный шанс — броситься на убийцу, ориентируясь по звуку его голоса. Раз он видел меня в темноте, значит нашёл прибор ночного видения. Но если всё сделать очень аккуратно…
— Ты не просто убийца, — надо было заставить его сосредоточиться на моих словах, и тогда, возможно, он пропустит решающий рывок. — Ты же настоящий маньяк. Безумный зверь, возалкавший крови!
— А ты, значит, хороший? — судя по раздражению в голосе, его проняло. Но главное, я понял, что он стоит от меня в каких-то двух-трёх шагах. — Наручники, электрошокер, а в конце мучений, пистолетная пуля, выглядят, по-твоему, лучше, чем нож или бомба?
— Мы по разную сторону закона, — сказал я жалобно, тряся головой и поворачиваясь, медленно подбирая при этом под себя правую ногу и упираясь ладонями в пол. — Но во многом мы похожи. Давай просто поговорим. Ведь только я могу открыть тебе тайну...
Резко оттолкнувшись руками и ногой от пола, я бросил своё тело в сторону убийцы, но получил тяжёлый удар по голове и рухнул на пол почти без сознания. А потом едва слышно скрипнула дверь и твёрдое дерево толкнуло мои, выставленные вперёд, пальцы. Щелчок замка и звук задвигаемого засова пробудили во мне надежду. Убийца просто закрыл меня во второй комнате оружейки.
Темнота и боль в отбитых локтяхи коленях — не беда, если есть немного времени.
— Хорошо скачешь, — раздался, приглушённый дверью, голос убийцы. — Я тебе за это в награду скажу, как ты умрёшь. 
— Очень любопытно, — сказал я, и, охая, начал подниматься, опираясь на массивное полотно закрытой двери.
Я по-прежнему ничего не видел в кромешной темноте, но зато прекрасно представлял своё расположение в комнате.
— Пока ты был в отключке, — сказал за дверью голос, — я немного пошарился в твоей оружейке и обнаружил, что доски пола можно поднять. Они не прибиты, хоть и лежат очень плотно. Под одну из таких досок я положил тебе подарок. Если ты его не найдешь за тридцать пять минут, термитный заряд превратит твою кладовочку в крематорий.
Он довольно захихикал, а я выругался.
— Всё в игрушки играешь? — теперь на смену страху ко мне пришла ненависть. — Тебе, уроду, лечится надо! У тебя с головой проблемы!
В бессильном гневе я стукнул кулаком в тяжёлую дверь. Только ушиб кулак, точно о бетонную стену. 
— А если найду?
— Тогда у тебя будет шанс перед следующим раундом. Ведь бомбу ещё надо будет обезвредить. Я посижу тут полчасика, чтобы ты не чувствовал себя одиноким. Скажи, что ты сейчас чувствуешь?
— Скучаю по тебе, — сказал я, отодвигая справа от себя на стене панель с выключателем аварийного освещения, и нажимая кнопку.
Светодиодные панели вспыхнули ярче солнца. Я зажмурил глаза.
— Представляешь, — донеслось из-за двери. — В кромешной темноте ты будешь сидеть, не имея понятия, сколько секунд тебе осталось жить. И будешь вздрагивать от каждого тишайшего звука, а потом  вспыхнет яростное пламя и ты ослепнешь!
— О да, отчётливо представляю, — простонал я, утирая слезящиеся глаза. — Жаль, что мои винтовки хранятся там, где остался ты. Может, откроешь дверь и сразимся, как мужчины? Ствол против ствола, можешь выбрать себе любой из моего арcенала.
— Э, нет, я знаю, как ты стреляешь, — засмеялся он. — И ты напрасно треплешься, я  бы на твоём месте уже суетился бы.
— Хорошо, — покорно сказал я, выдвигая из-за соседней панели экран с клавиатурой и минибар.
Связь не работала, чего и следовало ожидать: мой противник был кто угодно, но не дурак. Зато коньяк оказался хорош, как и всегда. Я налил тёмно-янтарной жидкости в пузатый бокал, разложил, хранящийся за ещё одной панелью, складной шезлонг и устроился с комфортом. 
— Ну что, как идут поиски? — вкрадчивый голос из-за двери буквально сочился нездоровым возбуждением.
— Темно и ни черта не видно, — пожаловался я, прихлёбывая коньяк и покручивая пальцем трекбол, изучая видеозапись, сделанную камерой в обеих комнатах оружейки  за последний час. — Может, всё-таки дуэль?
— Давай-давай, ищи-работай, — подбодрил меня убийца.
Наконец я выяснил всё, что мне было нужно, набрал на клавиатуре команду и дождался, пока на панели загорится красная лампочка. Поднять пару досок тоже не составило особого труда, и вскоре я вернулся к запертой двери.
— Знаешь, я тут подумал, — надеюсь, мой голос звучал достаточно доброжелательно, — что будет справедливо, если мы сгорим тут заживо вместе. Поэтому я только что заблокировал входную дверь в оружейку. Ты можешь попробовать угадать восьмизначный код разблокировки — кнопочный пульт висит слева от входа. И не забудь, у тебя осталось всего двадцать три минуты.
— Что?! — заорал он после секундной паузы. — Это невозможно!
Я подождал, пока с той стороны двери раздадутся тяжёлые удары и проклятия, после чего спокойно поставил бокал на пол и взялся руками за тяжёлый засов. Ведь засовы у меня были припасены с каждой стороны от двери. И когда я услышал, как он кряхтит, пытаясь вытащить из пазов тяжёлый брус, то тут же заложил намертво дверь таким же брусом со своей стороны.
Ручка повернулась, но дверь, разумеется, осталась закрытой. Он сразу не поверил очевидному — толкал и бил кулаком в толстую дубовую плиту, сыпал проклятиями и недоумевал вслух, словно забыл о моём присутствии. А потом до него дошло.
— Ты не мог там закрыться! — заорал он. — Открывай!
— Не хочу, — проинформировал я его, снова располагаясь в шезлонге.
На некоторое время он затих и мне даже стало любопытно, чем он там занимается. Я покрутил трекбол, нажал на кнопку и увидел на экранчике своего убийцу со спины. Он стоял напротив двери и целился в неё из моего карабина.
Шутки закончились — я понятия не имел, чем он зарядил ствол, и поэтому просто опрокинулся набок вместе с шезлонгом. Выстрел грохнул приглушённо, но всё равно оглушительно громко, дверь сотряслась от мощного удара, но ни одного отверстия я со своей стороны не обнаружил. Получалось, что он схватил в шкафу первый попавшийся патрон и там оказалась дробь.
— Ты что же, в упор не смог по двери попасть? — спросил я, наблюдая, как он судорожно роется в шкафу, и разглядывая с сожалением лужицу коньяка на полу.
Он лишь зарычал в ответ, развернулся и выстрелил снова. Треск отколовшейся дерева утонул в грохоте выстрела. В двери появилось отверстие от которого во все стороны торчала отколовшаяся щепа.
— Открывай, пока добром прошу! — заорал он, перезаряжая карабин.
— Ты хочешь сюда? — громко спросил я, выключая у себя свет.
В ответ раздался выстрел, а за ним ещё и ещё. В темноте небольшие отверстия в дверном полотне сочились светом, проникающем из первой комнаты.
— Ладно, будь по-твоему, — громко сказал я, щелкнул тумблером и закрыл пульт панелью.
В глубине дома заворчал двигатель приводя в движение сложную систему. Стена с дверью вздрогнула и начала поворачиваться вокруг своей оси. Я спокойно шёл за отступающим краем стены и слышал, как на другой стороне убийца с яростью долбит прикладом в надвигающуюся на него деревянную панель. Через несколько секунд, повернувшись на половину окружности, стена замерла, поменяв нас местами.
Убийца в темноте второй комнаты скулил и подвывал на разные лады. Мне показалось, что он не знает впасть ему в истерику или ударится в панику.
— Условия не поменялись, — сказал я ему сквозь дверь, стараясь не закрывать телом пулевые отверстия. — Где бомба — ты знаешь. Ищи и обезвреживай. А я пойду.
— Выпусти меня! — завыл он. — Ты же полицейский! Убивать меня — противозаконно!
— Я тебя уже два раза сажал и каждый раз тебя выпускали проклятые крючкотворы. Жаль, что ни один из них не попал под твой нож.
— Комиссия по внутреннему надзору в два счёта вытрясет из тебя правду на стенде лжи!
— Я готов нести ответственность за неоказание помощи, — спокойно ответил я. — Тем более, что я не знаю, как отключить твою бомбу, а ты — знаешь.
— Включи мне хотя бы свет! — взмолился он.
— Выключатель на стене, — сказал я милостиво. — Теперь твоя жизнь в твоих собственных руках.
Я набрал код, разблокировав дверь в оружейку. А запирать за собой даже не стал.
Арендованный мной дом всё равно был застрахован, а убийце я забыл сказать, что вытащил и перепрятал его бомбу.
В потолок.

Два замка
Беру на себя ответственность усложнить читателям задачу:
Предлагаю читателям с именами, начинающимися на гласную букву, начинать чтение рассказа с части «Слева от двери». Те читатели, чье имя начинается с согласной буквы, пусть начнут читать с части «Справа от двери». А уж часть «Дверь» в любом случае нужно читать в последнюю очередь. Потом расскажете о своих впечатлениях. Договорились?

Слева от двери.

Невнятное бормотание сменилось жутким ревом. В дверь снова посыпались удары чудовищной силы.
— Мне кажется, что я всего этого не переживу,— простонала Анжела, аккуратно поддерживая белокурую голову маникюром растопыренных пальцев.— Рано или поздно дверь сломается и нас съедят. А я еще и ноготь сломала.
— Ага,— возмутилась Вика,— по-твоему выходит, что если нас съедят, ты умрешь, а я останусь жить в желудке этого монстра? Нет уж – умрем обе. Господи! Да что же он так громко рычит?!
— Наверное, потому что голодный. Помнишь Арменчика? Он при виде шашлыка рычал примерно так же. А при виде коньяка еще и выл. Вот так.
Анжела задрала голову и издала звук, отдаленно напоминающий вой пилорамы, которой попалась доска с множеством гвоздей.
Рев за дверью прервался.
— Может, все не так уж и ужасно?— неуверенно сказала Вика.— Может, за дверью самый обычный сексуальный маньяк? А не твой монстр…
— Ой, да что со мной может такого сделать сексуальный маньяк, чего я не умею? А монстр – реально страшно. Еще грудь откусит…
— Ага, откусит. И подавится силиконом. И вообще, разве монстры бывают в реальной жизни?
— Ах, подруга,— вздохнула Анжела,— Я сама видела недавно документальный фильм про монстров. Как они в Америке почти всем людям мозг высосали. Прямо из головы, а не откуда ты сейчас подумала. Одна только натуральная блондинка уцелела.
— Да? А откуда в Америке тогда столько народа взялось?
Анжела пожала плечами:
— Понаехали эмигранты всякие. Которые в Москве не поместились. И потом, многие американцы прекрасно обходятся без мозгов, об этом Михаил Задорнов все время рассказывает.
— Ты что – телик смотришь?— Вика некрасиво разинула от удивления рот, спохватилась и переразинула его красиво.
В дверь снова посыпались удары, сопровождаемые диким ревом.
— Прямо какой-то самец доисторический,— поморщившись, сказала Анжела,— ни одного слова не разобрать. Может, иностранец? Эй, мистер! Уот ю вонт, в конце концов?
— А давай, мы тоже будем кричать,— предложила Вика.— Чего он в одиночку надрывается? Скучно ведь.
— Давай,— согласилась Анжела.— Что будем кричать?
— Песню. Представь, что мы в караоке баре, только видео включить забыли. Ну, как вчера. Вот эту – про любовь. Нашу любимую, в которой почти все слова знаем. Я ее всегда пою, когда мне страшно или скучно. Или весело.
— Начинай,— кивнула Анжела.
Через мгновение два тонких голоса завопили вразнобой, балансируя на границе ультразвука:
— На лабутенах-нах и в офигительных штанах! На лабутенах-нах и в офигительных штанах! Штана-а-а-а-ах!
Рев за дверью прекратился. В наступившей тишине послышалось, как там что-то большое, тяжелое, но мягкое упало на пол…
— А знаешь, что я заметила?— спросила Вика.
— И что?
— Комната какая-то странная. Вроде туалета в шикарном ресторане, только без унитазов.
— Это у тебя ассоциации странные,— фыркнула Анжела.— Почему именно туалет?
— Дверь на выход только одна. И окон нет. И еще – ключ один, а замочных скважин почему-то две.
Анжела подошла к двери и внимательно ее осмотрела:
— Действительно. Знаешь, подруга – а ты умная!
— Так ведь это ты натуральная блондинка. А я – крашеная. Под тебя старательно мимикрирую.
— Мими… что ты под меня делаешь?

Справа от двери.

— Замуровали, демоны!— орал отец Онуфрий, колотя в дверь руками и ногами.
Огромный нагрудный крест, по недосмотру властей почему-то не причисленный к холодному оружию, летал маятником из стороны в сторону, загадочным образом не причиняя своему владельцу летальных травм. Мускулистое тело, замаскированное калорийным питанием, с разбега ударялось о дверь, нанося себе незначительные ссадины. Что, кстати, разъяряло отца Онуфрия еще больше.
— Так вот как выглядит преисподняя!— ревел он то и дело.— Ни окон, ни дверей, полна жопа огурцов, а посредине гвоздик! Вернее, ключик!
— Метафоры у вас, отче, сильно уж заковыристые,— лениво прокомментировал крики сокамерника Максим, известный в интернете как Адольф Сталин.
Отец Онуфрий прекратил колотить дверь и посмотрел на Максима:
— А ты чего такой спокойный? Или тебя со мной специально посадили? Ох, бесовские проделки! Что ты в телефоне своем разглядываешь все время?
— Хочу запостить в фейсбуке наши траблы, да коннекта нет.
Отец Онуфрий нахмурился:
— Ты этим заклинанием Вельзевула хочешь призвать? Смотри, я ведь не посмотрю, куда ты смотришь – так отхожу наперсным крестом, что вряд ли отойдешь, разве что в мир иной.
— Можно последнюю фразу использовать в личных целях? Потрясу своих подписчиков.
Отец Онуфрий в сердцах сплюнул и снова начал пинать дверь.
— О! Слышишь, очкарик? Не выдержали бесы! Вон как воют! Сплошная матерщина – нах-нах-нах. Эх, мне бы только за дверь прорваться! Уж я бы им…
Максим перевел взгляд на дверь:
— Любопытно. Ключ один, а замочных скважин две. Типа квест?
— Типа что?
— Ну, задание такое. Испытание, загадка, поручение. Как одним ключом открыть два замка? Есть идеи, отче?
— Вышибить дверь на хрен.
— Ты уже час этим занимаешься. Силушкой не обижен, согласен. А как насчет мозгов? Или такая роскошь священникам не полагается?
— Врезать бы тебе,— мечтательно сказал отец Онуфрий,— просто не хочется провести остаток своей жизни в этом гробу рядом с медленно гниющим трупом.
— Ой-ой-ой, как страшно. Думать давай. Два замка, один ключ. Включаем логику. Почему ключ только один? Потому что открывает всего один замок? А второй чем открыть? Этим же ключом? Нет, слишком просто. Значит, второй замок открывается…

Дверь

— Да, коллега, эти так называемые разумные существа ведут себя абсолютно нелогично. Особи мужского пола пытаются выбить преграду, а самки издают странные звуки и переживают из-за испорченных роговых наростов на щупальцах. Прошло уже полтора галактических квадранта, а к решению предложенной задачи испытуемые до сих пор так и не приступали.
Низкий уровень их интеллекта также подтверждается тем, что ни один из четверых до сих пор не задал самый главный вопрос – как они здесь оказались?
Считаю, что прямой контакт с данной цивилизацией пока еще преждевременен.  Хотя… коллега! Смотрите! Самки подошли к двери! И самцы тоже затихли! Смотрите, и те, и другие проворачивают свои ключи в замках! Они все-таки разумны!

Условия выполнены... условно. Мне трудно назвать это триллером. Текст-притча, с тяжеловесным нагнетанием атмосферы. С частым повторением местоимений, запутывающий неясными образами-настроениями. Часть текста, на мой вкус, откровенно лишняя. Читать было нелегко, но по оконцовке осталось устойчивое эмоциональное переживание, вызванное именно рассказом. Поставлю пока по комплексному впечатлению 5 баллов.

Условия выполнены. Задумка есть. Разворота в финале (очень ждал, признаюсь) — нет. А ведь могло бы резко усилить текст. Рефрен про "воняющий кровью труп жены" очень быстро набил оскомину и стал вызывать отторжение вместо сочувствия. Отрезанный палец — решение в лоб. Было бы интереснее какое-либо другое решение.
Предварительная оценка — 6.

Написано крайне слабо. Сюжет никак не цепляет две комнаты и дверь — они там просто фоном. Я был бы полностью разочарован, если не бы появившееся вдруг понимание, что это всё тот же самый блистательный акын — история очевидца, без смысла и морали. "Мы шли по берегу, Петя толкнул Васю, Вася упал в воду и утонул. — Прикольный рассказ?". Это не рассказ. Рассказом могло бы стать: "Мы шли в бассейн и Вася рассказывал, что просто дойдет с нами до входа и вернется, ведь он отлично плавает. И тогда Петя толкнул его в воду. Когда Вася утонул, Петя сказал, что за правду можно и пострадать".
Т.е. не надо просто писать некую последовательность действий — это умел с помощью генератора случайных числе делать даже i286 компьютер в далеком 91 году. Ты должен понимать, что ты рассказываешь историю со смыслом, а не перечисляешь некий набор событий. PS немного переосмыслив текст, все-таки нашел смысл — но лучше бы не находил.
Оценка 2.

Несмотря на все сходство с предыдущим рассказом, здесь я хотя бы вижу смысл и неожиданный (да, слабенько и банальненько, но автор хотя бы стремился к этому) финал. Знаешь, автор, что плохо? Я не верю твоему герою. Он рассказывает как ему больно и страшно, а перед глазами равнодушное лицо человека, который травит одну и ту же байку который год подряд в надежде на бесплатное пиво.
PS Условия выполнены, но удовольствия от чтения я не получил. Вместо картинки начала наслаиваться какая-то каша. Смысл все-таки заложен в текст — это радует. Может позже подниму даже оценку из-за этого.
Оценка 3

Рассказ со смыслом, условия выполнены, разве что триллером даже и не пахнет — скорее юморком и милотой. Главный недостаток этого рассказа — он слишком простой. Автор задачу решал в лоб, крутил всё вокруг одной простенькой интрижки, и, в целом, как читателю мне было любопытно, но не принципиально кто там сидит в комнате. Хоть бы и чёрт с рогами.
Но 7 баллов поставлю.

А ничего так получилось. В качестве основной ошибки указал бы на излишнюю концентрацию на мелочах, в ущерб передаче общего смысла. На мой вкус нельзя долго и со смаком описывать некий процесс, если при этом основная идея остаётся размытой, или если другой процесс рядом не был описан столь же детально. Излишняя детализация однотипными мелочами забивает суть рассказа, как спам почтовый ящик.
Поставлю пока 8, ибо это действительно неплохо наработано.

Нет, ну написано то красиво, что и неудивительно — автора этого куска я помню (обычно стараюсь быстро забыть кто и что прислал), и это один из тех самых "быков и носорогов" Чернил, призываемых мною в пристрелку. Но всерьез это воспринимать как работу над заданием, я не могу. Автор поиграл  с нами, умудрившись при этом даже формально соблюсти правила. За добрый светлячок в нашем тёмном окне, безусловно, респект, но положу оценку где-то между теми, кому совсем тяжело даётся формулирование своих мыслей и теми, кто старается.
Оценка 4.

С одной стороны стандартная хорошая наработка — словно поработал отлаженный конвейер. С другой — нет в тексте божьей искры, это ремесленичество. Ну и триллер вяловат. Сюда бы побольше нервов, эмоций, личной энергии героя — и вышло бы неплохо. Однако же, на фоне других рассказов выглядит более похожим на классический рассказ. За это поставлю 9.

Даже обсуждать и критиковать не хочется. Читается залпом без остановки, что сразу мне и говорит имя автора. По читабельности абсолютный лидер, хоть и с хулиганством, которое я бы пока новичкам не рекомендовал бы употреблять (а пристрелка эта родилась как антитеза такой же пристрелке у авторов с рядом проблем в изложении). Ставлю 10 и даже не буду пытаться передумать.