Дарлинг не разбирался в словах, иначе бы он сообразил, что фраза: «Крепкий пес! Продай», — ничего хорошего не предвещает. Слова эти прозвучали в лифте и принадлежали человеку угловатому, как сундук. На предложение угловатого человека ответа не последовало, а мальчик, что держал поводок, глянул в глаза Дарлингу и подмигнул. Пес ткнулся морщинистой мордой в ногу юного хозяина, засопел и начал лизать хозяйскую штанину.
— Дарлинг, фу! – прозвучала команда, и мальчик с собакой вышли из лифта, а человек-сундук поехал выше.
Через неделю пес пропал. Юный хозяин в грязной одежде прибежал домой и поведал родным, как Дарлинг скулил и рвался в сторону мрачной части парка, как карабин на поводке не выдержал, и как собака полетела кометой в темноту. Рассказал мальчик и о том, что все канавы и ямы в сквере обследованы, что голос охрип в попытках дозваться Дарлинга, что помогали люди, встреченные в парке, но все напрасно. Пес растаял, словно кубик сахара в горячем кофе.

***

— Ты собаку зажарить хочешь что ли? — раздалось над связанным псом, когда багажник осветил на пустыре двух людей у машины. Свет над собакой мигал, и синие искорки просвечивали через истлевшую изоленту на проводах у лампочки.  Человек, похожий на большую жабу, махал ладонью перед лицом и морщился.
— Старая машина, вот проводка и попахивает, – ответил угловатый хозяин распахнутого багажника.
Жабьелицый провел рукой по холке собаки и сказал:
– С ремонтом не затягивай, а то сгоришь к черту в этой развалюхе… Что за барбос?
— Зовут: Дарлинг. С породой — не ясно.
— Свисающие уши, голова в складках, похож на японских молоссов, однако они должны быть коричневыми, а этот белый… Мощная грудь, мускулистые ноги… Нет, нет, цвет не в породу.
Жабьи глаза осматривали скулящего пса, а вдалеке шелестел ночной город.
— Что еще о собаке скажешь, Гриня? – жабьелицый выпрямился, отвернулся и чихнул в весеннюю тишину.
— Зверь семейный под дитем ходил. Пока не рекомендую ставить с сильными бойцами.
— Лопух, значит? На другое дело пойдет, – произнес жабьелицый и потер ладони.
— Другое? – Гриня, хозяин багажника покачал крышку.
— Для гастрономов — нынче модно… Ну-ну, не морщи нос, Гриня!
— Я так не работаю.
— А как ты работаешь? Какая тебе разница, как закончит твоя добыча: сдохнет от клыков или от топора.
— Дарлинг под тесак не пойдет!
— Ты на мели, что ль? Без проблем, удвоим цену. Собачатина денег стоит, – жабьелицый поднял крышку багажника, посмотрел на скулящего пса, — Гриня, этот балбес при первой же атаке потеряет хвост! Я таких простофиль чую. А вот на стол годится.
— Это хищник.
— Был хищником! Когда бирюком в тайге бродил, но это было давнее чем гладиаторы.
— Зубы есть, весит как я. Что еще надо? Не гляди что мытый. Зверь!
— Мытый? У меня на него аллергия похоже, – человек-жаба потер нос и продолжил, — говорили мне, что ты — идиот. Я отмахивался, ерунда мол, зато каких псов добывает. Но с этим промашка вышла, он — не боец. Ты в его глаза посмотри, это же теленок! – жабьелицый схватил намордник и стал показывать Грине глаза пса.
— Это сейчас он такой, а в драке сообразит, что к чему, – ответил собачий охотник, Гриня.
— Болван, ты! Волк из него уже не вырастет. Ладно, уговорил, даю тройную цену, – жабьелицый потряс перед Гриней ладонью с оттопыренными тремя пальцами.
— Нет, – Гриня захлопнул багажник.
— Что ты будешь делать с Дарлингом? – не утихал жабьелицый, — Никто из собачьих маклеров не станет с тобой возиться, я — клык среди коренных зубов.
— Оба мы — редкая человеческая форма.
— Вот, именно, нам дружить надо. Гриня, тройная цена.
— Нет, – произнес Гриня и, помедлив, добавил, — я сам Дарлинга натаскаю.
Жабьелицый закрыл глаза и потрогал себя за кадык.
— Ты всей кухни не знаешь.
— Я поведу его в бой, – сказал Гриня.
— Заладил! Философ-живодер. Тройная! Отказываешься? Я время лишь трачу! – жабьелицый коснулся носа Грини указательным пальцем. – Если Дарлинг явится — поставлю своего Ункаса.
Сказав это, он наклонился и, в замок багажника как в микрофон, проговорил:
– Хелло, Дарлинг! — после чего развернулся, вновь чихнул и пошел к своей машине.
Мотор заурчал, зажглись фары, и грунтовая дорога унесла человека-жабу в город.
Угловатый как сундук, собачий ловец подождал, когда автомобиль маклера растворится в темноте, и снова раскрыл багажник и долго глядел на поскуливающего пса. После чего захлопнул скрипучую крышку и направил свой старенький форд к дому.

***

Гриня обитал в брошенной безымянной деревушке далеко от города. Во дворе косого дома, который Гриня выбрал для жилья, находился сарай, оборудованный под псарню, где и разместился сейчас Дарлинг.
Тишина, глушь, люди стерли точку на карте, означавшую когда-то это поселение. Вместе с шумом и заботами отсюда ушли человеческие законы и принципы. Гриня был здесь царем, народом, трибуналом, подсудимым.
И ни одна душа в мире не могла избавить Дарлинга от предстоящих здесь испытаний.
Охотник взялся за пса с первого дня — тонким стальным прутом исхлестал Дарлинга до полусмерти. Орудие не увечило собаку, однако портило белую шкуру и причиняло жуткие страдания. Давно, когда Дарлинг был щенком, его клюнула в нос курица, и тогда он визжал и метался по дачному участку. Вся боль и обида, которые причинил клюв, вероятно, могли разместиться в одном миллиметре невыносимого прута, а ударов им собака перенесла за первый деревенский день не меньше сотни.
После экзекуции охотник и пес часто дышали: первый от усталости, второй от ужаса и боли. Гриня склонился над исполосованной собакой и произнес:
— Форму нужно заполнять содержанием, Дарлинг. Сейчас содержание у тебя телячье. Этого теленка я и прогоняю.
«Прогонять теленка» Гриня приходил в сарай каждый вечер. Пес, завидев его, вжимался в угол: ни лая, ни рычания — Дарлинг лишь стонал и скулил.
На пятый день собачьего ада Гриня вновь заговорил:
— Ты чего не лаешь, не огрызаешься? Так я тебя совсем убью. Ты должен на меня набрасываться, ты озвереть должен. Ты понимаешь? Собака ты глупая! Я ведь не чугунный…
Еще два раза приходил он хлестать собаку, но та упорно не хотела «звереть», только по-прежнему вжималась в угол и скулила.
На седьмой день гестаповского метода, охотник вышвырнул стальной прут в проем двери.

***

На следующий день Гриня начал копать посреди двора яму шириной в два метра, и в этот же день перестал кормить Дарлинга. На вертикальную пещеру ушло несколько дней, и все это время в пасти собаки не было ни косточки, ни крошки, ни капли воды.
Наконец, заполнив последнее ведро грунтом, охотник выбрался по лестнице из ямы и отправился на псарню.
— Меня в детстве, — обратился он к Дарлингу, – голого заперли с разъяренной крысой в душевой, открыть обещались, когда убью крысу. Я был меньше тебя, у меня не было клыков, но я победил. Завтра твоя очередь взрослеть.
Перед тем как начать яму, Гриня расставил по заброшенным домам и сараям ловушки, и к началу нового испытания набралось больше десятка голодных сердитых крыс. Утром следующего дня, он отволок собаку и сбросил ее в жерло, после чего открыл бочку, в которой томил грызунов и опрокинул в яму.
— Десять! На сегодня хватит, — сказал охотник и стал смотреть вниз.
Крысы падали на собаку и мгновенно кусались. Неимоверно острые зубы оставляли глубокие порезы, некоторые вонзались до кости. Пес взвился и стал крутиться по яме, как бешеная стрелка тахометра; бестии прыгали со всех сторон, грызли и падали, отдельные оставались на нем чуть дольше, но не выдерживали неистовой скачки, и отцеплялись, и вновь кидались в атаку. Через минуту Дарлинг покрылся кровью. Серые твари лавировали между собачьих лап и безответно резали свою жертву, а одно из чудовищ, закрепившись на левой лопатке пса, настолько глубоко вонзило зубы, что верхняя часть отвратительной мордочки углубилась в рану. Дарлинг, взвыв, изогнулся и с такой силой клацнул зубами, что разделил крысу пополам.
Гриня, поднял кулак и крикнул:
— Да!
После первой удачи Дарлинг перестал вертеться, поднялся на задние лапы, глянул вниз и обрушился, придавив одну крысу передними лапами и одну уничтожил щелкнув клыками. Тварь под лапами шевелилась, но пес не обращал на нее внимания и орудовал челюстями по сторонам, отрывая хвосты и головы. Наконец, не переставая работать зубами, он сделал движение передними лапами, словно рыл землю, из-за чего крыса, что лежала под когтями, разлетелась на части.
Охотник наблюдал за ямой, сжал кулаки над головой, и лицо покрылось испариной.
Дарлинг перевалил за половину крыс, но оставшаяся мерзость не думала отступать, напротив, почуяв дух смерти, стала яростнее. Самая шальная из них прокусила собачье ухо и повисла сатанинской серьгой. Бедный пес замотал головой, но крыса не отцеплялась. Тогда он прижал голову к земле, и, извернувшись, ударами передней лапы размозжил тварь. Мертвая крыса перестала стискивать зубы, и ухо освободилось.
Завидев такой маневр, Гриня закричал:
— Дарлинг — ты гений!
Разобравшись со всеми крысами, пес лег. Грудь тяжело работала, весь он был бурым от крови, морда изодрана, а правое ухо укоротилось на четверть.
Охотник смотрел на дно мясорубки и кивал. С этого дня он вылавливал грызунов, как проклятый и не давал выходных ни себе, ни собаке. Так, день за днем, угловатый человек увеличил число зверьков в одном крысобое до двадцати.
Через месяц Гриня остановил крысиный промысел и привез из города большую коробку набитую медикаментами. Надев дрессировочный костюм, он поднял пса из ямы и перенес в сарай; на несколько дней мази, промывания, уколы заполнили время мохнатого страдальца. Отличная говядина, что приносил Гриня, восполняла силы, Дарлинг много спал.
За время этого рая крупные раны собаки зажили, шкура огрубела, а мышцы снова налились. По вечерам Гриня ощупывал Дарлинга, мерил рулеткой и взвешивал. При этих манипуляциях пес не издал ни звука и ни разу не оголил зубы, а глаза его всегда следили за человеком.

***

Наконец в один из дней молодого лета Гриня повез пса на бой.
— Таки привез Дарлинга! – сказал жабьелицый маклер и чихнул, глянул на собаку еще и проговорил, – Бедная собачка: вся в шрамах. С медведем лето встретила что ли?
Верный обещанию, что дал на пустыре при первом знакомстве с Дарлингом, человек-жаба вывел своего пса.
Черный Ункас — крупный импозантный ротвейлер. Кроме дорожки шрама через морду, ничто не говорило, что это матерый солдат, на счету которого стая побежденных и даже убитых собак. Ункас стоял в углу коробки арены и спокойно смотрел на болельщиков и на белого пса напротив.
Дарлинг, по высоте превосходящий Ункаса, вертел мордой в стороны, реагируя на крики и подначивания зрителей; его задние ноги то подгибались, то выпрямлялись. Люди, заметив неуверенное поведение белого пса, улюлюкали и кривлялись.
К зрителям через изгородь перелез Гриня и оттуда вытянутыми руками расстегнул ошейник, отчего Дарлинг повернулся мордой к охотнику — хвостом к противнику. Завидев это, публика засвистела и заржала, жабьелицый тоже ухмылялся, но не спешил расстегивать черного ротвейлера, прищуренные жабьи глаза изучали Дарлинга и Гриню. Наконец, крикнув:
— Хелло, Дарлинг! — жаба расстегнул Ункаса.
Почуяв, что шея свободна, ротвейлер с яростью холодной, как луна, устремился туда, где отвернувшись, стоял неопытный пес. Ункас врубился в белую спину, отчего Дарлинг упал. Ротвейлер втаптывал противника в землю и, сжимая в челюстях хребет, мотал головой. Однако, пес-новобранец с обидчиком на плечах отжался от земли, а его пасть рванула ногу ротвейлера, и Ункас упал на спину. Сейчас же Дарлинг прыгнул на живот черной собаки, и его лапы заскребли по мягкому брюху противника, будто рвали крыс. Но ротвейлер быстро освободился, перекатился и вскочил, однако с его живота капала кровь.
От вида красных следов на земле толпа взревела, по всему выходило — столь необычного приема не видели ни Ункас ни зрители.
Не обращая внимания на живот, черный пес торпедировал Дарлинга в бок, и белая собака вновь оказалась на земле. Ункас бросился вниз к светлому горлу, но Дарлинг подобрал ноги и подпрыгнул, а ротвейлер ткнулся мордой в арену.
Люди за забором свистели и хлопали, увидав танковую атаку Ункаса и увертку остроумного Дарлинга. Двое на арене разнились не только цветом: Ункас бил сильно и использовал вес тела, однако его укусы тяжелые и продолжительные редко достигали цели; Дарлинг, напротив, прыгал, пускал в ход лапы, клацал зубами и резко отскакивал — работал словно перед ним крыса. От этой тактики Ункас покрылся царапинами и ссадинами. Дарлингу достались три раны, но они были глубокими и обильно кровили.
В конце концов, черный гвардеец вжал Дарлинга в раствор арены и вцепился в горло. Белый пес начал извиваться, но ротвейлер усилил хватку и словно примерз к противнику. Напрасно Дарлинг оставлял когтями борозды на шкуре Ункаса — черный пес навис над белым и не отпускал шею. Вскоре движения Дарлинга замедлились, и он обмяк.
— Задавил! Ай да Ункас! – прокричал кто-то.
Толпа ревела.
Когда Дарлинг начал утихать, угловатый охотник дернулся было через забор, но его остановили крепкие руки, и за спиной раздалось:
— Бой на смерть!
— Кто сказал? – спросил Гриня.
Одна из волосатых рук, что его держала, показала на противоположный угол арены, и охотник увидел собачьего маклера, который помахал ему и улыбнулся. В мгновение, Гриня локтем двинул назад, развернулся и нанес два удара людям, что его держали. Но встретив тычок рукоятки пистолета в нос, охотник упал, и сейчас же земля под его лицом стала сырой и красной.

***

Когда белые лапы перестали дергаться, маклер перебрался к собакам; на шее Ункаса щелкнул ошейник, а жабьи руки просунули палку между челюстей ротвейлера и оттащили его от бездыханной собаки.
Тем временем Гриня, покачиваясь, поднялся с земли, выбрался на арену к Дарлингу, и его ладонь потрогала грудь животного. Он глянул на часы и надавил на сердце пса, потом раздвинул челюсти собаки и протер бледный язык. После чего пальцы сомкнули пасть, и Гриня стал делать искусственное дыхание Дарлингу через нос. Меняя искусственное дыхание на массаж сердца, Гриня следил за языком собаки. Время незаметно утекало, но охотник не останавливался, он то и дело посматривал на часы и продолжал действовать.
Вокруг арены замерла толпа, которая только что желала крови Дарлинга, сейчас лица людей изображали растерянность. Некоторые делали ставки на исход реанимации. Все следили за человеком и собакой. Вдруг движения Грини остановились, и он сел рядом с телом.
— Все. Конец, – сказали в толпе.
Разбитое лицо охотника поднялось, и он сказал:
— В этом раунде победа за мной!
Гриня встал, раздвинул пасть собаки вновь — язык потихоньку розовел. Под собачьей шерстью прощупывалась жизнь, а грудь слабо подымалась. Дарлинг возвращался.
Толпа загудела:
— Вот здоровяк!
— Крепкий пес!
— Парень мертвого достанет!
— Молодчаги!
Жабьелицый стоял у забора, не отводя глаз от зрелища. И когда белый пес был спасен, он отдал черного Ункаса помощникам, вышел на середину арены и обратился к зрителям:
— Господа! Где вы еще увидите таких псов, такие красивые бои, и такую беспримерную преданность? Мы готовы пойти на многое ради вашего удовольствия! Мы готовы даже нарушить регламент и отпустить белую собаку. Разумеется, все ставки сохраняют силу, и, конечно, победа в смертельном бою остается за Ункасом. Но, то, что мы сегодня увидели навсегда останется в наших сердцах!
Толпа закричала:
— Правильно! Отпустить!
— Это по-человечьи!
Люди с повеселевшими лицами начали расходиться, а маклер подошел к Грине и жабьи губы проговорили:
— Это моя арена. Забирай своего обглодыша и проваливай. Увижу еще, пристрелю обоих.

***

По приезду в поселочек охотник расположил собаку в доме. Лечение, хорошее питание и уход – вот что давал он Дарлингу теперь. Пес лежал и не мог поднять даже головы, очевидно, из бед последних месяцев, путешествие на тот свет измотало его больше всего, и прошел не один день, прежде чем лапы смогли держать пса. Он похудел, а исполосованная кожа висела, как чехол грузовика на легковушке, но все же Дарлинг поправлялся.
Перед тем как Гриня скрылся с арены, к нему подошел делец-иностранец — азартный Ласло с предложением купить «дикофинного, самитшатилного» пса и всучил визитку. Сейчас, во время лечения собаки, глаза Грини подолгу останавливались на Дарлинге, и все чаще вертелась визитка Ласло в пальцах охотника.
Как-то раз пес, глаза которого никогда не упускали из виду охотника, увидел, как руки Грини отодвинули стол. Собака, лежа у двери в кухню, замерла. Охотник убрал небрежно обрезанные паркетины, и в полу обнаружился сейф. Кочерга крутанула колесико на сейфе, и спрятанный медвежий капкан треснул по ней. Пес вздрогнул и заскулил. Через секунду под полом раздался щелчок, а на чердаке затарахтел мотор. Гриня подошел к шкафу, пальцы нажали рубильник, что висел на стене, и мотор замолк. Дарлинг замер поскуливая.
— В генераторе топлива на три часа, он пускает ток в капкан. У вора нет шансов, – сказал Гриня, когда услышал собаку.
Убрав капкан, он открыл стальное хранилище и достал груду денег.
— До твоего поражения было больше. Ты — очень дорогой пес, – продолжил охотник, после чего достал из кармана пачку и добавил к куче. Деньги скрылись в сейф, вновь притаился взведенный капкан, паркетины со столом вернулись на место, а до внимательного Дарлинга донеслись слова:
— Куплю домик на море и буду рыбачить. Сидишь с удочкой, тучки ложатся в море, солнышко греет… Будешь правильным псом, возьму с собой. Свежая рыба, знаешь какая на вкус? Но ты должен мне помочь, выздоравливай скорей.

***

Когда Дарлинг окреп и мог передвигаться самостоятельно, Гриня вновь поселил его на псарне. Измерения и взвешивания снова начались, едва Дарлинг набрал прежнюю форму, а спустя еще какое-то время Гриня поместил собаку в адскую яму. Однако пока он не кидал туда крыс. Гриня приволок ржавый капканище, обмотал его створки проволокой, ослабил пружину и прикрепил к нему полуметровое бревно. Этого механический монстра охотник сбрасывал в яму на пса, капкан хватал Дарлинга, и ловушка-бревно повисало на собаке. Боль, кровь, раны — все возвращалось на проторенную дорожку.
Тренировки продолжались долго, в ходе них Дарлинг разработал массу приемов освобождения от капканных челюстей: кувырки, прижимы к стене, броски. Усложняя тренировки, Гриня снова начал ловить крыс и чередовал бревно и грызунов, а порой проводил комбинированные бои. В движениях Дарлинга появилась точность, он становился стремительным и ловким, шкура так задубела, что крысы не могли причинить ощутимого вреда, да и успеть они уже ничего не могли, потому что их жизнь измерялась секундами, когда они попадали в яму.

***

Завершив тренировки и дав недельный отдых Дарлингу, охотник повез его на пустырь, где их ждал Ласло.
Ласло, покинувший Швецию ради поисков приключений, восторгался грядущим делом. Гриня предложил иностранцу сделать вид, что теперь он — Ласло — хозяин Дарлинга, и пригласил шведа на равную долю в ставках. Ласло, как делец не мог пройти мимо предложения, которое сулило одни выгоды: не надо покупать собаку, и не нужно задумываться, где и как содержать бойца. Но, вероятно, главное ради чего Ласло пошел на это – запредельный адреналин, иностранец – хороший знакомец жабьелицего, выставляя опального пса, мог испытать такой кайф, который не могла дать ни одна обычная ставка на собачьей арене.
Ласло встретил Гриню словами:
— Ах, какой я тшуткий, весь нотш не спал.
— Не волнуйтесь, — ответил охотник, и поводок Дарлинга перешел в руки Ласло, – главное требуйте, чтобы бой проводился не на смерть! Никаких смертей!
— Йа! Никаких.
Иностранец завел собаку в салон своего автомобиля, после чего мнимый хозяин и подлинный гладиатор отправились на арену.
Как и рассчитывал Гриня, жабьелицый не смог отказать иностранному другу, и второй в жизни бой стал ошеломительным успехом Дарлинга. Дарлинг прыгал, пускал в ход когти, изворачивался и выскальзывал из пасти, хитро и молниеносно клацал зубами и ранил самолюбие противника. Напрасно пятнистый аристократ бульдог по кличке Лорд пытался применять консервативные ухватки; к концу драки Лорд бродил по арене на дрожащих ногах, шкура покрылась сеткой шрамов, а язык вывалился, и лишь гордость за породу не позволяла рухнуть у забора поджав хвост. Дарлинг был бодр и полон сил, однако он не добивал противника, хотя изможденного бульдога мог свалить даже комар. Бой остановил владелец Лорда! Все это Грине, вращая глазами на красном лице, рассказал Ласло и отдал солидный куш – половину выигрыша.
Еще восемь раз Гриня через Ласло выставлял «призрачного Дали» (так прозвали пса зрители, помятуя о воскрешении), и всегда Дарлинг побеждал. А лицо жабы при виде «призрака» темнело все больше, как море в сказке о золотой рыбке сгущалось все сильнее при очередном явлении старика. И находились игроки, говорящие, что неплохо бы затеять реванш Дарлинга с Ункасом, на это жабьелицый роскошно оправдывался в том ключе, что одной собаке убивать другую дважды — противоестественно.

***

Однажды Гриня заехал на автосервис чинить искрящую проводку старичка форда. И пока механик возился с электрикой машины, Гриня слушал долетающие от чумазого болтуна новости. Охотник интересовался, главным образом, вестями арены, благо механик оказался любителем собачьих боев.
Новости были серьезные, выходило следующее: когда пошел слух, что Ласло — лишь подсвечник в руках конкурента, собачий маклер явился к Ласло с предложением показать Призрака, иностранец не смог этого сделать, за что получил роскошный фонарь под глаз, и только крики Ласло о международной политике помешали серьезной расправе.
— Такие подробности. Ты там был? – спросил Гриня механика.
— Нет, но синяк действительно имеется, я видел иностранца в баре. А вчера один клиент вообще заявил, что маклер обещает огромную награду за голову призрачного Дали. А еще говорят, что этого пса бывший хозяин из преисподней достал…
Услыхав новости о Ласло, Гриня заказал полное техобслуживание, и не поскупился на доплату механикам, лишь бы работа была закончена в один день.
Когда охотник вернулся домой, Дарлинг, отдыхавший после очередной победы, увидел, как все их пожитки, которые имели хоть какую-то ценность, начали перемещаться в машину. А когда охотник сложил ружье, нехитрый инструмент и запасную канистру в багажник, позвонил Ласло.
Иностранец сообщал, что бизнес вынуждает уехать. И что он благодарен за честь представлять Призрака, и что до сих пор не потерял надежды выкупить пса, и что готов это сделать за любую цену. Собаку ждет успех, но не здесь, в этом уверен Ласло. Гриня отказался от торговли и попрощался с бизнесменом.
Тем временем зарядил дождик, а сборы затянулись до ночи. На перегруженном старичке, по скользким ухабам заброшенной дороги, в ночь, поедет лишь глупый, и охотник и собака легли до утра. Однако им не суждено было выспаться.
Гриню и Дарлинга разбудил рассвет, который пришел слишком рано. Заря полыхала прямо во дворе косого дома, а роль солнца исполнял форд.
Автомобиль горел, горели вещи в автомобиле, горела среди вещей и сумка набитая деньгами! Ярко оранжевый факел вздыбился и осветил дикую деревню. Увидав пожар, охотник выскочил из дома и, работая лопатой, забрасывал землей машину, но тщетно, огонь дошел до колес старичка, и ни что на свете не могло заставить пламя отдать эту добычу. В глазах Дарлинга, опершегося передними лапами о подоконник, отражалась яростная борьба человека и не менее яростное пламя.
К приходу истинного рассвета все было кончено. Обугленный остов форда дымился, а испачканный Гриня сидел на крыльце. Охотник не метался в поисках поджигателей, не поминал жабьелицего, и он, конечно, знал — виноваты канистра бензина в багажнике и исправленная наспех проводка.

***

Одетого и неумытого Гриню свалил крепкий сон узника.
Проснувшись к полудню, покормил Дарлинга остатками еды, и отыскав телефон, позвонил.
— Ласло? – произнес Гриня. – Я готов уступить призрака… За ним нужно будет приехать… Да… Координаты моего дома пришлю смс… Жду…
Остаток дня охотник и собака бродили по заброшенным дворам. Дождик поздней осени промочил единственного жильца деревушки и его собаку, и вернувшись в дом, Гриня растопил печь, и они с Дарлингом стали отогреваться. Потрескавшийся очаг дымил, тепло не задерживалось — печь грела лишь, когда горели дрова. Охотник хорошо заправил топку, чтобы не замерзнуть ночью и в доме повисла духота вперемешку с дымом. Гриня распахнул в вечернюю темноту облупившиеся форточки и сел напротив Дарлинга. Пес, как солдат на параде, сидел и не сводил глаз с человека. И перебитый нос Грини, освещенный двумя свечками, что горели в доме, был направлен на собаку. Два потерянных существа смотрели друг на друга. Вдруг в поселке послышался шум мотора, и они обернулись в сторону окна.
Охотник проговорил:
— Вот и Ласло.
После чего встал и начал собирать среди оставшихся вещей те, что могли быть полезны собаке в новой жизни, среди них пестрый половик связанный и брошенный бывшими владельцами дома, на котором Дарлинг очнулся после первого боя, и который с тех пор стал неизменной постелью собаки.
Тем временем машина кружила по заросшим улицам и никак не подъезжала к кривому дому охотника, видимо, шофер не мог найти дорогу, чтобы выехать на GPS-координаты высланные Гриней. В конце концов, мотор замолчал, и по заброшенному поселку запрыгал луч фонарика – владелец автомобиля отправился на поиски охотника пешком.
Фонарик очутился около косого дома и побрел во двор.
Вдруг через форточку до Грини и Дарлинга донеслось, как кто-то чихнул. Охотник вскочил и повлек пса в комнату, смотрящую на противоположную от крыльца сторону, раскрыл окно и расстегнул ошейник. Руки охотника подняли Дарлинга, перенесли через подоконник, и собака оказалась в кустах около стены, а над ней прозвучали слова:
— Дарлинг, беги.
Пес выбрался из кустов и направился к лесу, чаща впустила его и скрыла непроглядным мраком. Дарлинг забрался в заросли, остановился и развернулся в сторону косого дома, задние лапы подогнулись и он сел, глядя на отсвет свечей в окне.
Охотник притворил стеклянные створки, подбежал к печи, и сейчас же тяжелая кочерга оказалась в руках. Гриня выскочил на крыльцо, и синий луч ослепил его, а за ярким светом прозвучало:
— Здорова! Собачий охотник!
— Здорова! Собачий маклер! – ответил Гриня.
— Ну ты и забрался, — проговорил маклер из темноты, продолжая светить в лицо собеседнику. – Еле нашел. Где ты держишь Дарлинга? Я весь двор облазил, чуть в яму не провалился…
— Он убежал.
— Как так? – сказал маклер, и до охотника донеслось, как бряцнул пистолет.
Жаба подошел к ступенькам и продолжил:
— Чтобы у тебя сбежал пес? У тебя? Никогда не поверю.
— Я его отпустил.
— Отпустил? А как же Ласло?
Охотник помедлил и сказал:
— Значит, Ласло…
— Да! Этот трусливый игрок вернул весь выигрыш, как только я запихнул его руку в пасть Ункаса!
— Ты проявил больше настойчивости чем дипломатии, – сказал Гриня, и жабьелицый увидел, как улыбка растянула лицо охотника.
— Да, я — не дипломат… Рад, что тебе весело, Гриня. И все же, где пес?
— Убежал.
— Врешь! Ну ладно, позже разберемся… Не дергайся, положи железяку… А где деньги?
Охотник бросил кочергу и ответил:
— В машине, можешь забрать.
— Опять врешь! – жабьелицый повернулся к останкам форда, — Кто хранит деньги в машине?
— Деньги сгорели, пес убежал. Проваливай!
— Думаешь, отмахнешься? Не выйдет. Повторяю: где выигрыш и Призрак?
— Ничего нет.
— Упертый охотник… Слушай, давай мириться. Ты вернешь деньги, пса я пристрелю, и все будет как раньше. Я готов тебя простить.
— Не получится.
— Гриня, повторяю: отдай деньги и собаку!
— Дарлинг тебе не достанется.
— Гриня! Мне нужны деньги и собака!
— Их нет.
— Болван! – сказал жабьелицый и нажал на курок. Эхо разнесло громыхание двух выстрелов по пустым дворам.
Маклер поднялся по скрипящим ступенькам на крыльцо, перешагнул через Гриню и вошел в дом.
Когда звуки двойного грома донеслись до Дарлинга, он лег, положил голову на лапы и притаился. Глаза собаки внимательно следили за косым домом, в окне которого запрыгал синий луч.
Маклер, оказавшись в доме, стал бродить по комнатам, открывать шкафчики, заглядывать в ведра и коробки, пока фонарик не осветил кухонный стол, который опирался о небрежно опиленные паркетины…
— Вот, болван! – сказал маклер и сдвинул стол…
Собака не сводила глаз с дома.
Вдруг до нее донесся вопль пойманного маклера. Через мгновение на чердаке затарахтел мотор, и крик в доме умолк.

***

Ночь мало-помалу закончилась, и над мертвой деревней взошло солнце. Генератор давно затих. Посветлевший лес перестал скрывать Дарлинга, идущего к дому охотника.
Обойдя дом, собака подошла к крыльцу, на котором лежал человек, обнюхала его ноги и руки. После чего носом скользнула по груди человека, на которой краснели две раны, затем нависла над угловатым лицом. Дарлинг медленно исследовал перебитый нос охотника, который уже никогда не втянет свежий воздух. Со стороны это походило на долгий бессловесный диалог…
Наконец, пес спрыгнул с крыльца и пошел к сараю. Заглянул в открытую дверь и взглядом уперся в страшный угол, где впервые его тела коснулся тонкий стальной прут. Затем приблизился к яме и посмотрел вниз: серое, покрытое шрамами отражение — дно скрывала дождевая вода.
Дарлинг вышел со двора, и лапы ступили на заросшую улицу, которая повела его прочь. Вскоре встретилась машина с габаритными огнями, еще через какое-то время показалась окраина мертвой деревушки. Он шел по заброшенной дороге все быстрей, скоро ноги перешли на бег — освободившийся пес уносился прочь, а страх и ужас оставались позади.

***

Мальчик сидел у подоконника и стучал линейкой. Прошло много дней, как Дарлинга украли. Да, собаку украли, в этом не было сомнений. Ведь масштабная операция в течение недели с друзьями и знакомыми ни к чему не привела, и заявление в полицию не дало результата. Единственная находка, к какой привели поиски, это следы машины в заброшенной части парка, где, вероятно, сидел собачий охотник и заманивал пса какими-то невероятными сладкими собачьими ароматами…
На предложения родителей завести новую собаку, парень спрашивал:
— А если Дарлинг вернется?
Мальчик колотил линейкой и смотрел вниз. С высоты седьмого этажа он видел, как счастливцы идут гулять с собаками и около каждого пса свой мальчик, а вот этот пес один… Паренек увидел, как во дворе появилась собака покрытая грязью, если присмотреться, она была похожа на небольшого тигра-альбиноса: вся шкура в узорах и линиях. Мальчик всмотрелся еще пристальнее и вдруг закричал:
— Дарлинг вернулся!
Набросив куртку, и в домашних тапках паренек бросился на улицу…
Лифт поднимался, в нем мальчик, присев, осторожно гладил истерзанную собаку и говорил:
— Теперь ты дома. Все будет хорошо.
И по юному лицу катились слезы. Пес положил морду на детское плечо и закрыл глаза.
Прежде чем выйти на этаж, собака посмотрела туда, где впервые явился Гриня: в темном углу грузового лифта стояли два человека в окружении крыс. Дарлинг гавкнул — миражи растаяли, и он пошел рядом с мальчиком домой.