Мы вдвоём с напарником летели в утлой консервной банке одного блока старой станции. Находились где-то в Солнечной системе. Точнее сказать было невозможно, так как все приборы накрылись. Двигатели тоже не работали. Вообще был полный блэкаут. Единственно, что работало это система жизнеобеспечения. Её, к счастью, сделали в каждом блоке автономной, и у неё был свой источник энергии — генератор. Я лежал, если так можно сказать в невесомости, и, смотря в круглый иллюминатор, вспоминал, с чего начался этот наш эпичный полёт на самый  край Солнечной системы.
Я бортинженер Александр Рогов, а мой напарник Алекс Найт, молодой американец – космобиолог.
Да. Изначально с нами были и капитан, и техник-компьютерщик, и космоврач и ещё пара роботов-помощников, но все они, к сожалению, погибли, когда наша основная станция неожиданно столкнулась с крупным метеоритом и взорвалась. Мы вдвоём каким-то чудом выжили. Пошли как раз разобрать  старый бортовой модуль, чтобы его переоборудовать в большей площади, чем старый, мед отсек, но как раз произошло столкновение. Последовал мощный взрыв.  Нами словно великан сыграл в биллиард, как шар, послав кием к границе Солнечной системы. Пока мы живы, но еда, вода, кислород через неделю закончится… Не хочу сейчас об этом думать.
Единственно, что нам оставалось  — это доживать наши последние дни с напарником. Связь, бортовой компьютер, общий свет – ничего не работало. Оставалось только предаваться размышлениям и воспоминаниям, смотря в иллюминатор, или спать при тусклом красном свете аварийного освещения.  Мы чувствовали себя князем Гвидоном с Царицей заколоченными в бочке и кинутыми в безбрежный океан.
Неожиданно в иллюминаторе стала всплывать планета, которую я никогда и не думал увидеть в такой близи. Мне всё происходящее на какое-то мгновение показалось каким-то фантасмагорическим бредовым сном. Это был Юпитер!
Красота открывшегося мне зрелища завораживала. Раньше, если бы меня спросили, хочу ли я вот так увидеть в иллюминатор Юпитер, то ответил бы: «Это моя мечта!». При нынешних же обстоятельствах мне оставалось только вздыхать и думать о том, что мне уже многое не увидеть.
Мой напарник Алекс  испытывал тоже, что и я. Под нами проплывала Европа – спутник того газового гиганта, рядом с которым мы находились.
– Слушай, Александр, –  вдруг произнёс  он на русском с небольшим акцентом, – Нам остаётся нормальной жизни от силы неделя, а дальше мучительная смерть или самоубийство. Однако мне пришла в голову одна бредовая и рискованная мысль. Давай попробуем приземлиться на Европу.
– Зачем? Так мы ещё сколько-то поживём, а при попытке приземления можем просто разбиться и погибнуть… Не говоря, что будет кошмаром если выживет кто-то один из нас… Оказаться в полном одиночестве с трупом напарника в ледяной пустыне – врагу не пожелаешь.
– И что? Здесь жить нам пару недель максимум. По последним исследованиям на Европе есть для нас шанс выжить! Под ледяной коркой, там тёплый океан! Возможно, даже есть жизнь! Есть возможность приспособиться к условиям Европы! Это единственный шанс! Он может дать нам время, чтобы придумать что-то! Попробовать всё же отремонтировать и запустить нерабочие системы корабля, связь!
¬– И каким макаром мы посадим эту груду железа без всего? Этот модуль вообще никак не был предусмотрен для посадки! – задал я, риторический вопрос, почесав затылок, – Если модуль будет повреждён при приземлении – мы трупы.
– У Европы, есть атмосфера, – продолжил я размышлять, – она очень разряжённая, но состоит в основном из кислорода.
Тут неожиданно поток наших мыслей прервал весьма ощутимый толчок в борт станции. В нас врезался небольшой метеорит, словно ещё один шар на биллиардном столе.  Этого оказалось достаточно, чтобы направить нас прямо на спутник.
– Мы что будем падать на Европу?  – с лёгкой дрожью в прерывающемся от волнения и страха голосе, спросил Алекс.
– Похоже на то. Это, скорее всего, конец.
– Не хочется мне помирать, чёрт знает, в какой дали от дома. Всегда мечтал оставить этот мир в глубокой старости и в своей кровати окружённый детьми и внуками, – не соглашался с судьбой  американец.
– Ну… Человек предполагает, а Бог располагает, – философски заключил я.
Тяготение планеты неумолимо нас притягивало. В моей голове роился с десяток сумасшедших планов как затормозить падение и сделать его плавным, но ничего по-настоящему путного из этого мысленного шума вычленить у меня пока не получалось.
Наша утлая металлическая бочка перешла на орбиту спутника Юпитера и с каждым оборотом наша траектория становилась всё ниже и ниже к поверхности небесного тела.
– У нас нет ничего, чтобы спастись, – с грустью вынужден был я признать.
– Мы как шар на гигантском столе для биллиарда, – прошептал мой американский напарник, смотря в иллюминатор.
Я удивлённо взглянул на него, у нас образы, крутящиеся в головах, совпали.
–Угу, – согласно кивнул, и тоже стал смотреть на приближающуюся Европу.
Внутренне мы уже смирились с неизбежной гибелью, но в душе где-то ещё была какая-то  детская надежда на чудо, что в последний момент появится некто или нечто и нас спасут.
Когда наш модуль неумолимо понёсся вниз, и мы уже то читали «Отче наш», то мысленно звали Супермена, всё же чудо произошло. Из глубокой трещины в ледяной поверхности спутника Юпитера вырвался странный голубой луч, который подхватил наш железный ковчег и мягко стал опускать вниз. Мы не верили в происходящее. Нас спасают! А потом в наши души закрался страх…Кто нас спасает?
После того как нас опустили на поверхность на ещё минут пять не хватало смелости открыть люк.  Мы были в лёгких скафандрах с герметичными шлемами. В них и вышли. Я смотрел на газоанализатор атмосферы на рукаве и верил своим глазам. Она была идентична земной! Температуру термометр показывал 20 градусов по Цельсию. Мы увидели, что к нам идут несколько явно разумных существ. Они были похожи на нас, но всё же отличались необычным голубоватым цветом кожи и большими миндалевидными глазами.
К нам подошла их женщина, и мы впервые услышали её мысленный голос: «Мы рады вас приветствовать на нашей планете. Сожалеем, что у вас видимо, случилась авария, и вы вынужденно оказались тут, но надеемся, вам у нас понравится. Мы пока технологически ещё не дошли до космических полётов как вы, но учимся управлять силой гравитации».
Я попробовал мысленно ответить на приветствие. У меня с трудом получилось.
Мы оказались в похожем на наш, но всё же непривычном мире и чтобы теперь с нами не произошло деваться от сюда нам некуда. Шар упал в лузу.

— Знаешь, мой отец был реаниматологом. Я говорил тебе об этом? – Юрий сбавляет шаг, прислушивается. Но никто ему не отвечает, лишь все так же фоново гудит корабль. И пилот-гамма неспешно продолжает путь. – Он частенько брал меня на смены, считал, что мужчина должен с детства привыкать к смерти. И вот однажды он отвел меня в морг и показал тело старика, у которого ночью случился инсульт, прямо во сне. Представляешь? Внезапная смерть, не приходя в сознание… Никогда не забуду слова отца: «Это ужасная смерть. Даже обидная. Надеюсь, я умру не так».
Коридор начинает изгибаться, раздваиваться, Юрий останавливается, до боли сжимая переносицу. Глаза слезятся, в горле свербит, дышать становится все труднее, и приходится чаще прислоняться к покатой стенке, чувствуя ее равномерную мелкую вибрацию. Потолок коридора прозрачный, раньше через него можно было разглядеть внутреннее устройство корабля, сейчас же – лишь черноту космоса, отсвет горящей неподалеку звезды класса G, да голубоватую объемную паутину, сотканную из материи четвертого вибрационного уровня.
— В чем-то я согласен с отцом. Обидно умирать вот так, даже не понимая, что… – Юрий заходится в кашле. Воздух толкается наружу болезненно, словно хочет разорвать легкие и трахею. Продержаться бы еще несколько часов… — А что говорят твои умники насчет такой смерти? Считают ее легкой? Это ведь очень легко – уснуть здесь, а проснуться уже там. Интересно, каково это? В какой момент сна человек поймет, что испустил дух? Обычное сновидение вдруг превратится в кошмар? Или наоборот — вокруг слишком уж реалистично запоют ангелы? Заметит ли вообще умирающий этот переход или так и будет ждать пробуждения? Сколько его продержат там, в загробном мире? Вы, помнится, верите, что если долго – то это хорошо, да? Как вы там говорите? Легкой смерти… хм… всегда забываю.
Гул корабля становится глубже, объемнее. Так бывает лишь при настройке внутренней связи, но Юрию кажется, что это у него в голове, что он принимает желаемое за действительное. Однако к гулу вскоре прибавляется еле слышимое:
— Легкой смерти, долгого посмертия, удачного рождения.
— Да, долгого, — через силу улыбается Юрий. И молчит несколько секунд, боясь спугнуть Алику. Осторожно подбирает слова и продолжает: — Это потому, что там, в посмертье, хорошо, да?
— Да. – Голос у пилота-беты напряженный, она, наверно, тоже не знает, чего сейчас ожидать от бывшего напарника. – А еще это как показатель. Чем чище твоя душа, тем дольше посмертный период, отдых.
— Может, это даже хорошо, что они умерли во сне… — Юрий возвращает разговор в нужное ему русло. Отталкивается от стены и медленно идет вперед, к наглухо затянутой мембране главного перехода, соединяющего морфо-залы корабля с рубкой управления. – Что Павел так неаккуратно…
— Это я.
— Что… ты?
— Это не Павел. Это я их убила.
Вибрационный двигатель называли сердцем космического корабля, и, впервые поднявшись на борт, Юрий понял, что это не просто поэтичное сравнение. Двигатель действительно «стучал», издавая характерные звуки: «Бум-бум, бум-бум». Поначалу это казалось очень странным, диким, словно жить в брюхе здоровенного монстра; но к тому времени, как корабль добрался до границы Солнечной системы, Юрий привык. Ему даже начало нравиться.
Пилотов всегда было трое. Старший – альфа, и два запасных. Перед полетом они несколько месяцев проходили подготовку на закрытой территории, привыкая друг к другу, подстраиваясь. Учась действовать, как единый организм. Вернее – как продолжение организма под названием «Персей». Алика Юрию понравилась сразу, хоть и была старше на два года, да и опытнее в пилотировании. Они много и долго разговаривали обо всем на свете, коротая предстартовые дни. Девушка была приверженцем модного культа «посмертия», старалась жить так, чтобы уйти на тот свет легко и благостно. Она покорила Юрия своей непоколебимой верой, целеустремленностью. А еще тем, что была с ним «на одной волне». С Аликой было легко.
У Павла же оказался совершенно другой психический склад личности. Невозможно было просчитать его реакции, предположить выводы, которые он сделает, если рассказать ему о чем-то. Разговор с ним выстраивался тяжело, и уже на третий день подготовки Юрий бросил попытки наладить с ним нормальное общение, ограничиваясь лишь рабочими моментами.
А еще на борту «Персея» было три сотни живых душ в морфо-камерах – будущих колонизаторов далекой Кеплер-452b в созвездии Лебедя. Космическая ирония, как называл это Юрий, — вибрационный двигатель переносил корабль на любые расстояния практически мгновенно, путешественникам не нужно было замораживать себя на долгие годы. Вот только пережить это мгновение в сознании способен был далеко не каждый. А точнее – всего полпроцента населения Земли. И как только Правительство узнало, что Юрий относится к этому меньшинству, его дальнейшая судьба была решена.   
Не сказать, что он был особо против. Иногда даже получал удовольствие от путешествий, как в этот раз, поначалу… Павел невесомость не любил и все свободное время торчал в своей каюте с искусственной гравитацией, которую тоже, к слову, считал недостаточной. Юрий с Аликой отключали гравитацию в коридорах и плавали по ним, сталкиваясь и разлетаясь, ловя ртом разбрызганный из тюбиков обед. Или ужин. И слушая, слушая размеренное сердцебиение корабля.
— Мы словно еще не рожденные детеныши кита, — улыбалась Алика, хватаясь за руки Юрия. – Плаваем в утробе, под самым сердцем. Тук-тук, тук-тук…
Он согласно кивал и тоже улыбался, растворяясь в ощущении безопасности, защищенности…
В какой-то момент они зависали посреди коридора, теряя опору, от которой можно было бы оттолкнуться, и дистанционно включали гравитацию, весело плюхаясь на пол.
Юрий впервые хотел, чтобы путь до границ Солнечной системы никогда не кончался…
Сейчас сердце корабля молчит. И сам он похож на труп гиганта с огромной дырой в брюхе. Еще одна космическая шутка – генератор защитного поля установлен в глубине корабля, в самом его чреве, спрятан от любого воздействия извне. Продублирован – на случай, если произойдет какая-то внутренняя поломка. И именно это место сегодня не «развернулось» до конца, не оформилось на пятом вибрационном уровне. Такое случается, наверно, в одном случае на миллион. Что ж, Юрий всегда был тем еще везунчиком.
Мелкая дрожь стенок похожа на предсмертные конвульсии, ощущение такое, что действительно оказался в животе у кита. Старого, умирающего кита, который почему-то не выбросился на берег, а решил пойти ко дну. Это пугает Юрия больше всего – липкое ощущение безысходности. Даже если получится выбраться из туши – вокруг лишь безбрежный черный океан, в котором все равно долго не протянешь. Он никогда не чувствовал безысходность так ясно и отчетливо, словно холодные руки, сжимающие грудную клетку, делающие вдохи короткими и болезненными. Словно мертвые пальцы, цепляющиеся за ноги, с каждой секундой утяжеляющие шаги. А сейчас чувствует.
Он рад, что за спиной еще сто двадцать семь живых душ, ради которых стоит идти вперед, стоит бороться с ужасом, делая его фоновым, как гул корабля. Ради себя он бы не стал этого делать, давно бы уже открыл ближайший шлюз и шагнул в космос. Потому что просто ждать, когда радиация добьет тебя – невыносимо…
Единственное спасение находится там – за мембраной главного перехода, в рубке управления. В том месте, куда Алика пообещала его больше не пускать. Смешливая, легкая Алика, которая держала Юрия в прицеле бластера, когда он покидал рубку. И которая говорит сейчас такие странные, пугающие вещи.
— Кого ты убила, Алика?
— Пассажиров.
— Я не понимаю…
— Павел не отдавал приказа на разворот корабля. Он уже не мог отдавать приказы. Это сделала я.
Юрию говорили, что со стороны «свертка» похожа на вакуумный взрыв. Корабль долетал на около световой скорости до орбиты Нептуна, обычные двигатели выключались, а вот вибрационный наоборот  разгонялся и начинал «стучать» чаще, словно сердце бегуна, услышавшего стартовый выстрел. Потом стук этот переходил на четвертый вибрационный уровень и переставал различаться на слух. Когда вибрация достигала высшего, первого уровня, грубая материя, из которой состоял корабль, сворачивалась, переходя на следующую  ступень бытия, превращаясь в мерцающую голубоватую паутину. Паутина эта вспыхивала ярким светом, устремляясь за вибрацией выше, на третий уровень. Начиная со второго, она переставала восприниматься глазом. И казалось, словно разлитое в пустоте сияние вдруг схлопывается, превращаясь в точку. Но по-настоящему корабль сжимался в абсолютную точку лишь на высшем, первом уровне. Сжимался в точку и одновременно разливался по всей Вселенной. У Юрия это до сих пор плохо укладывалось в голове.
Он со школы знал, что первичная, тонкая материя пронизывает все. И несет в себе информацию обо всем. Он помнил заученные истины, но понять их не мог. Или просто не хотел, потому что подобное осознание пугало, делало его каким-то крохотным, незначительным… И голым. Каждый раз перед прыжком Юрий чувствовал себя особенно уязвимым. Ему казалось, что тело-сейф, сотканное из грубой материи, способное хранить все тайны его души, скоро раскроется, обнажая неприглядное содержимое, за которое Юрию приходилось даже краснеть – в его жизни случалось всякое…
Юрий ничего не может сейчас сказать Алике, не может ее успокоить, хоть и слышит сдавленные всхлипы. Он ведь не знает, что произошло на самом деле. В полном сознании находился лишь Павел, запасные пилоты переживали «свертку» и «развертку» в состоянии легкой дремы. Именно это их и спасло.
Когда Юрий пришел в себя, корабль сотрясался от столкновения с астероидом, Алика кричала, стараясь поскорее разбудить его, а Павел бился в своем кресле, пуская изо рта пену. Стабилизировать «Персей» удалось уже через пару минут, но, оценив масштаб разрушений, пилоты-напарники поняли, что положение их – хуже некуда. Неудачный разворот, который совершил корабль, выходя из неудачной же развертки, позволил астероиду начисто срезать значительную его часть. В основном – складские помещения, в которых перевозились всякие необходимые для колонизации вещи. Но задело и два морфо-зала… К тому же, не до конца развернулся генератор защитного поля, как основной, так и дублирующий. Да, у каждого отсека корабля был свой, аварийный генератор, но вот главный переход и еще несколько коридоров остались практически без антирадиационной защиты – их поврежденные генераторы справлялись со своей задачей всего на сорок три процента. В каком состоянии пребывают генераторы оставшихся морфо-залов, Юрий с Аликой не знали, такой информации бортовой компьютер не выдавал. Связи с вибрационным двигателем тоже не было, запустить его из рубки не представлялось возможным, но он хотя бы, судя по показаниям основного внутреннего меню, был в порядке. Юрий предложил добраться до морфо-залов, проверить, сколько капсул уцелело, есть ли там защитное поле. Алика же была категорически против. Она настаивала на том, что нужно действовать согласно протоколу: подать сигнал SOS и ждать подмоги.
— Помощь будет идти как минимум сутки. – Юрий пытался сохранять спокойствие. – А работы аварийных генераторов хватит, в лучшем случае, на двенадцать часов. Да, мы можем переподключить остальные генераторы на рубку и дотянем до завтра, но как быть с пассажирами?
— Они мертвы! – кричала Алика. – Смирись! Мы больше ничего не можем для них сделать!
— Мы можем. И ты это знаешь. Надо попытаться еще раз прыгнуть.
— Ты с ума сошел! Придется установить связь с вибрационным двигателем, вручную! А для этого пройтись по коридору, да там уже сейчас счетчики зашкаливают! Нас облучит в первые же минуты, и никакие процедуры потом не помогут!
— Я в курсе! – огрызнулся Юрий.
Уже тогда ему хотелось смеяться над абсурдностью их ситуации. Скафандры находились в складских помещениях, срезанных астероидом. Создатели корабля были так уверены, что надежно спрятали основной генератор от любого повреждения, еще и продублировали его, еще и каждый отсек аварийным генератором снабдили… И совершенно не подумали расположить рядом с рубкой хотя бы небольшую комнатку со скафандрами. Ведь с основным генератором никогда ничего не случалось… до этого дня.
— Хорошо. Я пойду один, — спокойно сказал Юрий, заканчивая разговор.
И тогда Алика направила на него бластер, который пилоты всегда имели при себе. И сказала, что не пустит его обратно, потому что это безумие. Потому что если он хочет облучиться – то это только его решение, а она не собирается умирать так глупо и бессмысленно.
Да, в протоколе полетов было прописано, что в случае форс-мажорных ситуаций пилоты обязаны вызвать подмогу. Но ведь это была Алика… Алика, говорящая о благости и высшем смысле. Конечно, он был не против подать сигнал, но просто не сумел бы сидеть потом, сложа руки, не пытаясь спасти своих пассажиров. Это было по правилам, но неправильно. И девушка не могла не чувствовать этой неправильности.
Юрий наблюдал, как Алика заращивает мембрану перехода, опуская бластер, медленно скрываясь за белесой дымкой, и не понимал, почему пилот-бета так упорствует.
Теперь понимает.
Как понимает и то, что любые слова утешения прозвучат сейчас неискренне и глупо. И он спрашивает, просто чтобы потянуть время:
— Как это случилось?
Алика долго молчит, всхлипывая, стараясь взять себя в руки, потом отвечает надрывным голосом:
— Все произошло так быстро… я даже не успела понять, что делаю. Я просто… просто не хотела умирать.
Юрий лишь молча кивает. Разворот был не самым эффективным. Разрушений могло бы быть намного меньше, но тогда была вероятность, что астероид заденет носовую часть корабля. Алика развернула его так, что рубка оказалась в полной безопасности.
— Знаешь, — тихо начинает он, прислушиваясь к гулу внутренней связи, — еще мой отец говорил, что материя первого уровня – как человеческое подсознание. Ее на порядок больше, чем проявленной, грубой материи. Как и наше сознание – лишь вершина айсберга. А все, что скрыто под водой – голые инстинкты, которые мы нарабатывали год за годом, над которыми мы не имеем власти. Мы можем использовать первичную материю, чтобы путешествовать на любые расстояния, но мы понятия не имеем, что это такое на самом деле. Какие там могут протекать процессы, какие бывают сбои. А они бывают, мы с тобой теперь знаем. Мы можем использовать подсознание, но и оно иногда способно что-то выкинуть… — Юрия мутит, а во рту чувствуется металлический привкус. Он через силу делает несколько мелких глотков и продолжает: — Закладывая тот маневр, ты действовала на инстинктах, вот и все. Что бы ты ни думала по поводу своего просвещенного и благородного сознания, уж прости, но в форс-мажорной ситуации оно не успело сработать. Такое бывает. И не думаю, что кто-то там, на том свете, накажет тебя за то, что ты бездумно стремилась выжить.
Вот и мембрана. Белесая, глянцевая. За ней можно угадать какое-то движение, скорее всего – это Алика нервно расхаживает по рубке, слушая его импровизированную речь. Спасти сто двадцать семь человек, жертвуя собой, — очень просто. Спасти же их, уговорив рискнуть  жизнью другого человека, — намного тяжелее. Тем более, если человек этот – Алика.
— Их сто двадцать…  – кричал Юрий, лихорадочно проверяя показания морфо-камер. – Сто двадцать семь! Ты слышишь? Они живы!
Но его не слышали. Или просто не хотели отвечать.
— Ладно, ладно… Спокойно. Она передумает, — бормотал себе под нос Юрий, закрывая шлюз и направляясь к вибрационному двигателю – установить оборванную связь между ним и рубкой.
— Ты не выбирала то, что делала. Ты действовала бессознательно. Но то, что ты сделаешь сейчас – это уже выбор. – Он переводит дыхание, прижимается горячим лбом к прохладной мягкой поверхности мембраны и блаженно закрывает глаза. – Знаешь… я не раздумывая отдам за тебя жизнь. Свою жизнь. Но жизни этих людей… Алика, ты ведь даже выбора их лишаешь, понимаешь? Алика… — Юрий несколько минут молчит, потому что говорить нестерпимо больно. К тому же, его снова мутит. – Может, праведные души и заслуживают долгого посмертия, но я хотел бы переродиться как можно быстрее. И хотел бы, чтобы ты тоже переродилась как можно быстрее. И чтобы я снова тебя встретил. И снова с удовольствием тебя узнавал. Такую разную, добрую и жестокую, храбрую и несмелую. Способную в одно мгновение убить большое количество людей, а в следующее – спасти… Ушедшую сейчас очень рано, но благостно. Или прожившую долгую жизнь… — Он вдруг понимает, что не может сказать «но», не может ее шантажировать. И продолжает: — Я не знаю, какую…
Мембрана приходит в движение, Юрий автоматически делает шаг назад, пытается сфокусировать зрение. Алика встречает его без оружия, но смотрит все еще напряженно, с недоверием. И тогда Юрий ей улыбается.
Он проходит в рубку. Девушка не отшатывается, но и не бросается ему на шею с покаяниями. Кажется, она наконец-то взяла себя в руки. Юрий садится в свое кресло и начинает приготовления. Ему не надо что-то объяснять, Алика все прекрасно понимает сама. Чтобы запустить вибрационный двигатель и прыгнуть, в рубке должны присутствовать они оба. И Алика уже получает от напарника дозу излучения. Но это не самое страшное, это обратимо. А вот если генераторы защитного поля не раскроются и со второй попытки… Вокруг желтого карлика Кеплер-452 жизнь кипит не так бурно, как вокруг Солнца, обитаемая планета там всего одна, Кеплер-452 b. А потому не нужно доползать до нее на обычных двигателях, можно прыгать практически напрямую. И после развертки корабль доберется до места посадки часов за семь-восемь. Но если основные генераторы защитного поля не раскроются и во второй раз, то вспомогательные придется переключать сначала на морфо-залы, а потом уже на рубку. И за эти семь-восемь часов Алика успеет сильно облучиться.
Это пилот-бета тоже хорошо понимает.
— Алика… — тихо зовет Юрий, закончив с приготовлениями.
— Что? – спрашивает она, изучая показатели на своей части экрана.
— Если я не долечу до Кеплера…если ты вдруг увидишь, что мне совсем плохо, что я уже… — Он судорожно сглатывает. – Выключи, пожалуйста, ненадолго гравитацию. Я хочу умереть в утробе.
Алика не отвечает, лишь молча кивает и на несколько секунд зажмуривается.
— Спасибо, — благодарит Юрий, запуская предстартовый отсчет.
«Тук-тук, тук-тук» — гулко разносится вокруг.
Вибрационный двигатель называют сердцем космического корабля. И лишь прыгая в свой последний раз, Юрий понимает, что это не так. Сердце у корабля совершенно в другом месте.

Всё было хорошо ровно до того момента, пока не до конца закреплённая металлическая станина не стала парить в механическом отсеке. Вначале она вальяжно взлетела и направилась прямо к тонким оптическим приборам за перегородкой из жидких полимеров. Сделав плавный пируэт, она всей своей тушей рубанула по ней. Перегородка треснула.
      Мне оставалось только от бессилия скрипеть зубами – искусственная гравитация на корабле приказало долго жить в самый неподходящий момент, поставив жирный крест на моей ручной починке. Копаясь в движке, я не раз натыкался на эту бесформенную и безобразную коробку из металла, из-за которой невозможно никуда было нормально подлезть. Моё терпение лопнуло и руки сами её открутили, но за работой я совсем не заметил, как наступило время перезагрузки старенькой системы.
     Перезагрузка – звучит вполне привычно, но первое впечатление о новых надеждах и будущих свершениях всегда обманчива. Перезагрузка – это побочный эффект, когда гравитация становится нулевой на двадцать секунд.
Этого времени вполне хватило на второе па, разворотившее большую часть оптических приборов. Свет тут же погас, включилась гравитация и я больно грохнулся в кромешной темноте, ударившись о что-то твёрдое, что вышибло из меня всю дурь.
     Очнулся я уже тогда, когда красноватые всполохи аварийного освещения гуляли по всему отсеку, разбрасывая причудливые, кроваво-чёрные тени на стены.
Жутко болела голова, и что-то сильно мешало двигаться ногам. Я застонал и пошевелил головой, разгоняя мутное марево, в которое разум был готов погрузиться от серьёзных травм. Оказалось, что обе ноги придавлены кучей металла и ноющая, с каждой секундой нарастающая боль заставила забыть обо всём на свете и вновь кануть в мир небытия.
     Вновь пробуждение. Красноватый свет уже не играется с тенями, он атакует мощными, враждебными волнами боли. Они накатываются приливами, болезненно сжимая остатки воли и затем съедая их, не оставляя и крошек. Не остаётся ничего вокруг, кроме желания, чтобы эта пытка поскорее закончилась.
     Я потянулся к аптечке на поясе, анализаторы глухо зажужжали и тонкие иглы ввели под кожу необходимые лекарства. Облегчённо вздохнув, я принялся размышлять…
_________________
Неделей ранее…
    Отличное дельце! Всего-то делов, смотаться в соседнюю систему на своём дряхлом корыте и отвезти партию запрещённых лекарств, попутно минуя кольцо пограничников. Кстати, за контрабанду полагалась смертная казнь – ну да это почти везде. Толстосумы не сильно любят, когда часть их дохода получают незнакомые люди.
    Я быстро загрузился, заправился и спокойно себе вылетел, поставив корабль на автопилот. Жаль, правый движок начал сильно барахлить, но это не было проблемой – потихоньку можно было дотянуть на одном пару дней. За это время я переберу второй и тогда уже со всей возможной скоростью прилечу в систему, затеряюсь в поясе астероидов, выброшу несколько маячков-обманок и, прикрываясь антирадарным щитом, попробую приземлиться на планету.
    И не такое проворачивали! Зато можно будет наконец-то перепрошить свою систему…
__________________
    Мои размышления прервала перезагрузка. Она наступила вообще не вовремя, видимо кроме оптики были ещё повреждения. Но я был ей невероятно рад. Улыбка не покидала моего лица, когда вся эта груда металла стала подниматься в воздух с моих ног. Боль уже не доканывала – лекарства действовали исправно.
Немного покрутившись в воздухе, я вышел из зоны падения металлолома. Включилась гравитация. На этот раз удалось приземлиться более удачно. Я пополз к шлюзу. Кое-как дотянулся до кнопки открытия, выполз в коридор и пополз в сторону кабины пилота.
    На полу валялось много металлических предметов – в связи с неисправностями системы все ящики самопроизвольно открывались уже несколько раз и всё что хотело вывалиться из них – вывалилось. Я старался не думать о том, когда наступит очередная перезагрузка.
    Не знаю, сколько прошло времени. Возможно, я уже приближаюсь к пограничникам и уже попал в действие их радаров. Вполне вероятно, что абордажная команда уже наготове штурмовать мой корабль и остались считанные минуты.
    Я почти успел, когда включилась перезагрузка. Весь вихрь, болтов, гаечек, ножей, стаканов и остального хлама взмыл в воздух и через двадцать секунд опустился на пол вместе со мной. Я прикрыл лицо, чувствуя, как в тело вошло несколько острых предметов. Но мной уже овладело бешенство и оставляя кровавые следы, я таки проник в пилотскую. Залез в кресло и расхохотался. Это был истеричный смех проигравшего человека – всё время вышло и мой утлый кораблик уже попал в поле притяжения огромного пограничного катера.
    Мне осталось только заказать алкогольный коктейль, и, попивая его, прислушиваться, как разрезают мой корпус автогеном.
Когда абордажная команда проникла на мой корабль, я представлял из себя плачевное зрелище – сломанные ноги, торчащий в теле металл, разбитая голова, заплывшие глаза… Но пограничники меня узнали и обрадованно загалдели. Немало кровушки я у них попил.
   Я улыбнулся и посмотрел на пол. Пилотская кабина для меня казалась просто невероятно смертоносной – столько там всего валялось. Тогда я засмеялся во второй раз и не смог остановиться – их озадаченные, вытянувшиеся лица смешили ещё сильнее. Они думали, что я сошёл с ума, но я то знал, что сойти с ума не самое страшное. Страшнее старых систем ничего на свете нет.
   Я нажал кнопку, свет мигнул и наступила перезагрузка.

Для профессии сопровождающего пилота в сверхдальних рейсах, у Хьюго были все данные: спокойный характер, склонность к одиночеству, определённая неустроенность в жизни, отсутствие семьи, друзей и любых родственников. Но вынужденные полугодовые перерывы между погружениями в анабиоз, даже его временами выводили из себя.
И его понял бы любой пилот-сверхдальник. Ну вот, предположим, открываешь ты глаза после очередного пятилетнего сна, выползаешь из капсулы, стряхивая с себя сопли витагеля и первым делом мчишься в душ. Потом, понятно, праздник желудка, который потом, после обязательных медицинских тестов, заклнчится, разумеется, бутылочкой чего-нибудь горячительного. Следующие три дня пройдут в обязательных хлопотах по проверке и тестированию всех систем, а если повезёт, то пару дней отнимет необходимость забраться в скафандр и что-то поправить из устройств снаружи корабля. А потом?
Нет, на корабле есть все условия, чтобы пилот не свихнулся от скуки в обязательную паузу между двумя погружениями в анабиоз. Библиотека там, кинотека, спортзал… Не сказать, чтобы премиального класса, но жаловаться грех. Однако, если ты проводишь в подобном режиме несколько лет внеанабиозной жизни, весь этот стандартный набор не вызывает ничего кроме отвращения. Будь там хоть самые наисвежайшие фильмы, книги и спортивные снаряды.
Но Хьюго был неглупым малым и помаявшись от скуки пару полётов, нашёл себе хобби. Нелегальное, конечно, ведь никто в здравом уме никогда не допустит к провозу в корабле постороннего робота, программная начинка которого не была протестирована на безусловную подчиняемость общей управляющей  системе.
А как протестировать эту самую начинку, если ты её и отлаживаешь в бесконечно длинных полугодовых ожиданиях разрешения на очередной пятилетний сон?
Взявшись мастерить искусственный интеллект самостоятельно, Хью сознательно отказался от чтения профильной литературы или просмотра лекций ускоренного обучения специальности. Он хотел сделать свой собственный, неповторимый вариант искина, который не будет похож ни на что. Да и условно  человекоподобный робот, больше похожий на сложный станок, чем на человека, но всё-таки с руками, ногами и головой, становился настоящей отрадой, когда прошив его новой версией поведения, Хьюго с интересом наблюдал воплощение идей творца в физической материи.
Не сказать, что дела в разработке шли успешно, но от раза к разу робот все больше становился похож на животное и всё меньше — на машину. Покинув очередной раз анабиозную камеру и проверив работу всех систем, Хьюго в течение недели закончил очередную версию программы, предусматривающей режим обучения через подражание.
И загрузил новую версию в Джо.
Робот повернул квадратную голову, помигал жёлтыми глазами и развернул все пять своих камер-глаз в сторону Хью.
— Привет, Джо, — сказал Хью и приветливо помахал роботу рукой.
После секундной паузы, четырёхпалая клешня робота поднялась в ответном приветственном жесте.
— Ах ты мой хороший, — умилился Хью.
— Мой хороший, — повторил Джо голосом хозяина.
— Твоя главная задача, — поднял палец Хью, — не стать попугаем, не превратиться в записывающее устройство, а накопить шаблоны оптимальных решений и стратегий.
— Не стать попугаем, — сказал Джо, продемонстрировав Хьюго длинный шестисуставный палец.
И дни полетели из будущего в прошлое без задержек. Робот быстро учился и уже через неделю вполне непринуждённо мог поддерживать беседы на несложные темы, составить партию в пинг-скок или сварить неплохой кофе. Хью даже начал подумывать о том, чтобы не выключать Джо на время своего очередного пятилетнего сна, а дать какую-нибудь сложную задачу, которую тот как раз к его пробуждению и смог бы решить.
Авария случилось в 8—39 по корабельному времени, когда Хью неспешно потягивал апельсиновый сок после плотного завтрака. Удар был такой силы, что вибрация пронизала весь корабль, хоть по счастью пострадала лишь выносная антенна дальней связи, связанная с основным корпусом длинной штангой.
Уже через три минуты Хью сидел в отсеке управления, жадно вчитываясь в строчки докладов автоматических тестов всех систем жизнеобеспечения корабля. Рядом, наклонясь вперёд, хоть в этом не было ни малейшей необходимости, стоял Джо и делал вид, что тоже изучает отчёты.
— Объект не превышал и одного миллиметра, — сказал Хью, — поэтому радары его вовремя и не заметили. Но антенна в итоге сильно повреждена.
— Маленький объект — большие повреждения, — сказал Джо собственным синтезированным голосом неопределенного пола. — Почему?
— Высокая скорость относительно нашего корабля. Кинетическая энергия, которая выделилась при столкновении, зависит от скорости намного больше, чем от массы. Это элементарная физика — сделай запрос в корабельную библиотеку, ознакомься с курсом.
Четверть часа спустя, Джо появился в шлюзовом отсеке, где Хью облачался в скафандр.
— Хью одевается, Джо тоже одеваться.
— Нет, Джо, снаружи не работает генератор гравитационного поля да и радиационный фон повыше, чем здесь. В скафандре есть защита, а у тебя такой защиты нет. Поэтому Хью пойдёт, поработает, а Джо останется на корабле.
— Зачем. Хью. Поработает.
— Нужно восстановить антенну. Это несложная работа и Хью скоро вернется.
— Джо починить антенну. Тоже.
— Прекрасно понимаю, что тебе тоже хочется, но тебе пока на улицу нельзя. Остаёшься за старшего.
Хью хохотнул, одел и герметизировал шлем, после чего нажал на кнопочном блоке последовательно три клавиши и провел перчаткой по сенсорной пластине.
Из отсека со свистом начал уходить воздух. Джо стоял неподвижно, широко расставив трехсуставные ноги. Все его пять камер смотрел в разные стороны.
Люк открылся и Хью тяжело зашагал к чёрному провалу, за которым виднелась бесконечная россыпь ярких сверкающих точек. Сделав последний шаг, он ощутил, как пропадает сила тяжести и теряется прочное ощущение ориентации в пространстве. Над головой мелькнул огромный корпус корабля. Люк медленно закрывался и сквозь его иллюминатор виднелся Джо, разглядывающий двумя камерами собственную руку.
— Заодно и с вакуумом разберешься, — улыбнулся Хью и включил встроенные в скафандр реактивные двигатели.
Ремонт отнял не больше получаса, поскольку повреждения оказались меньше, чем Хью мог надеяться даже при самом оптимистическом сценарии. В прекрасном настроении Хью вернулся к люку, предвкушая, как снимет с Джо статистику поведения со сделанными выводами и выработанными шаблонами поведения. Столько новых впечатлений должны были оставить в работе искина массу результатов, на которые можно будет опереться в дальнейшей разработке.
Хью провел ладонью в перчатке скафандра по сенсорной пластине возле люка, но ничего не произошло. И поскольку это было решительно невозможно, Хью немедленно повторил свой жест. Но люк по-прежнему оставался закрытым.
Хью тупо смотрел на люк и не понимал, что происходит. Люк должен был открыться. Он не мог не открыться. Ничего не могло в принципе помешать ему открыться. Тем более, что его примитивная автоматика отрабатывалась десятками даже не абсолютных, а условных лет. Производитель допускал вероятность отказа,   исчисляемую лишь десятимиллиардными долями процента. Но факт оставался фактом: Хью болтался в открытом космосе в каком-то шаге от искусственной гравитации, воздуха, тепла, воды и пищи, и не мог сделать этот самый шаг.
На несколько секунд им овладела паника. В открытый космос он выходил и ранее, но давно уже перестал брать с собой громоздкий выносной пульт управления кораблём. А в этот раз не взял даже совсем небольшой блок радиосвязи с общей системой управления корабля. Ведь её искин вполне мог принять голосовую команду на открытие если не этого, сломанного, то любого другого, заблокированного сейчас, люка.
Ему быстро представилось, как он мечется вдоль корпуса корабля, насколько позволит запас ракетного топлива в движках скафандра, а потом начинает задыхаться из-за банальной нехватки кислорода. И поскольку в анабиоз лечь он уже не сможет, корабль не начнет ускорения в положенный срок, а деактивированная перед ремонтом антенна дальней связи, превратит эта огромная махина, трюмы которой были забиты неизвестными Хью грузами, будет потеряна для человечества навсегда. И если очень сильно повезёт, многие тысячи лет спустя, люди обнаружат огромный искусственный объект, летящий по инерции неведомо куда, а рядом — скафандр с истлевшими останками самого глупого сопровождающего пилота во Вселенной. На которого через иллюминатор будет с с тоской и недоумением смотреть недопрограммированный робот.
Джо! Как же он мог забыть про него?
Выпустив из ладони магнитную присоску, Хью подтянул себя к люку и заглянул в иллюминатор. Он надеялся, что сможет жестами показать роботу, как нажать на нужные клавиши, чтобы перезапустить автоматику открытия двери. 
Джо стоял рядом с пультом и смотрел прямо на Хью. Опасавшийся, что внимание робота ещё придётся как-то привлекать, Хью помахал ему рукой, и Джо в ответ поднял свою четырёхпалую клешню.
Вздохну в облегчением, Хью показал пальцем на пульт с клавшами, а потом показал два пальца, четыре и один. Задача для искина была плёвая — на тестовых прогонах детище Хьюго решало куда более запутанные вопросы с намного менее  ясно выраженными вводными данными.
Джо помедлил, а потом медленно, словно специально, чтобы никаких сомнений не осталось, утопил восьмую клавишу, стоявшую несколько особняком, над которой было написано "Блокировка". Хью не верил своим глазам: робот намеренно блокировал люк, отказываясь впустить человека.
Хью снова энергично показал пальцем на люк и принялся демонстрировать пальцами комбинации цифр, которые следует нажать, но Джо вдруг распрямился, став сразу похожим на человека куда больше, чем обычно, показал пальцем на свою голову, поднял палец вверх, снова утопил клавишу "Блокировка" и незаметно быстрым движением разблокировав внутренний люк, исчез в недрах корабля.
Изумлённый до глубины души Хью таращился в иллюминатор, забыв даже ужаснуться своему незавидному положению. Ведь если он верно истолковал увиденное, робот ему только что объяснил, что на корабле теперь главный он, а человек за бортом, соответственно, становится попросту не нужен. Ведь в экипаже корабля согласно штатному расписанию, числится всего один член экипажа.
Шок осознания уничтожил остатки страха. Пустота внутри уравновесила пустоту снаружи и космос перестал казаться слишком большим и слишком чужим. И решение, появившееся в этой глобальной пустоте, могло быть запросто подсказано кем-то намного более могущественным и знающим, чем всё человечество вместе взятое.
Хью проверил магнитное крепление к люку, понизил до минимума подачу кислорода и установил новый температурный порог для системы климат-контроля скафандра. Выключил сигнальные огни на рукавах и коленях, прикрыл руками индикаторную панель на груди. Закрыл глаза, готовясь по отработанной схеме аутогенных тренировок погрузить послушное тело в длительный сон.
В последней версии искина Джо он установил критический параметр, связанный с необходимостью постоянно наблюдать за человеком и во всём подражать ему. Осталось дождаться, когда необходимость совершенствоваться заставит Джо вернуться, открыть люк и втащить единственного человека в пределах досягаемости, на борт.
— Надеюсь, эволюция выдаст тебе нужный поджопник раньше, чем я тут мумифицируюсь, — тихо сказал Хью, улыбнулся и провалился в глубокий сон без сновидений.