Моя дорогая, любимая Айне, я написал это письмо, потому что знаю насколько далеко друг от друга мы сейчас находимся. К тому же, вновь касаться темы моего долговременного вранья гораздо легче на расстоянии. Я рад, что пишу это, хоть у нас и была возможность беспрерывно разговаривать и объясняться в течение многих часов. Все равно этого окажется мало. Письмо же хорошо тем, что его можно хранить и перечитывать снова и снова. Но еще больше доставляет мне радость, что несмотря на все мои ошибки, ты все равно согласилась стать моей женой.
В то утро я забрел далеко от дома, немного не дойдя до кромки леса. Я стоял, надежно укрытый от твоих глаз, Айне, тенью старой ивы, курил и размышлял о том, как же правильно мы поступили, приняв решение пожениться именно здесь, в старинной обители моего семейства. Готов поспорить, ты невольно нахмурила брови на слове «курил». Признаюсь, виновен! Смаковал каждую чертову сигарету, хотя сотни раз обещал тебе бросить. Примерно с той же частотой ты повторяла: «Когда-нибудь эта дрянь тебя погубит!». Забавно, ведь эту привычку я приобрел именно здесь. Возможно, как раз поэтому мысли о здоровом образе жизни не лезли мне в голову, когда я окунулся в воспоминания, глядя на промозглый утренний пасторальный пейзаж.
Странно было расти здесь, в долине, окруженной пышными холмами, бойкими речушками и опоясанной густым туманным лесом. Приземленная рациональность нелегкого сельского быта причудливо сплеталась с неуловимым духом чего-то древнего и волшебного. Оно скрывалось не только в лощинах и оврагах, не только в глубине незыблемого студеного озера, не только в кромешной темноте непроходимой чащобы. Оно по-хозяйски обжило наши подвалы, чердаки и амбары. Иногда казалось, что достаточно заглянуть за угол, протянуть руку, чтобы случайно сорвать тонкую вуаль, отделяющую наш мир от ихнего. Я говорю о тех, кто незримо бродит по дому и гремит посудой; о тех, кто на грани слуха кричит вдалеке; о тех, под чьими грузными шагами вековая пыль, словно потревоженная кобра, клубами взвивается в воздух. Конечно, в твоем родном Дублине есть свои «волшебные» существа: хватает фей, особенно ночных, дуллаханов-лихачей и, конечно же, всяческих вороватых клуриконов. Но тут все немного иначе. Тут ты живешь рука об руку со стародавними поверьями и легендами, при этом крепко стоишь на своей земле, на страже своего дома. Даже если ты сам уже давным-давно стал персонажем семейных сказок и историй, которые перед сном рассказывают маленькому мальчику, а твой выцветший от времени портрет висит на стене, рядом с огромными часами. Уверен, экскурсия, устроенная матушкой, по всем картинам и фотографиям моих пращуров запомнится тебе надолго.     
Я не сразу это осознал, но, вернувшись с тобой в наше семейное гнездышко, я испытал огромное облегчение, словно наконец ступил на твердую землю после нескончаемого дрейфа в открытом океане, из последних сил уцепившись за спасательный круг. Хотя в детстве немного побаивался своего массивного, архаичного, твердокаменного дома. К тому же мне приходилось спать в комнате (а возможно и кровати), в которой умирали члены моей семьи Бог знает скольких поколений. Можешь представить, какие у меня были «безмятежные» ночи. Конечно, я боялся призраков, боялся темноты, в которой они живут. Но знаешь, что сказала мне мама? «Неужели ты думаешь, что люди, на протяжении столетий жившие под одной крышей, переругавшиеся и перемирившиеся больше раз, чем можно сосчитать, по именам знающие всех скелетов в шкафах друг у друга, могут навредить или напугать своего маленького птенчика? Ну, может за исключением прадедушки Абрачама, он был изрядный балагур, мир его праху». После этого я как-то подуспокоился. А вскоре мне пришла в голову замечательная мысль: не хочешь бояться призраков умерших предков – узнай их. Так что я часами стал пропадать у стены с портретами, в нашей обширной библиотеке и, разумеется, на старом семейном кладбище.
Джилрой О’Брайен, умер от дифтерии в возрасте двенадцати лет. Я нашел его черты лица поразительно схожими с моими. Куинлан О’Брайен, почтенным стариком скончался после тяжелой болезни во сне, убаюканный музыкой его любимого скрипичного концерта, лившейся с граммофона. От кого-то я слышал, что подростком он умудрился умыкнуть у пьяного лепрекона целый горшочек настоящего золота. Ноирин О’Брайен, стоящая у истоков нашего рода, погибла на семидесятом году жизни под ударом молнии. По слухам, в тот момент разразилась ужасная гроза, а Ноирин на вершине холма участвовала в каком-то загадочном ритуале. Со временем я узнал все что мог о них и о многих других. В конце концов, страх во мне почти растворился, но его заменили сожаление и печаль оттого, что многие родственники умерли еще до моего рождения и я никогда не смогу увидеться с ними или перекинуться хотя бы парой словечек. Но, так или иначе, я был счастлив, что обрел понимание. И знаешь, дорогая Айне, если десятилетний мальчуган когда-то обрел его, то для самой мудрой девушки на свете это не должно составить много труда. Ведь в сущности, что такое эта парочка сигарет, верно?
В клубах дыма, вихрящегося перед глазами, и предрассветном мареве я далеко не сразу заметил плывущую вдалеке хрупкую женскую фигуру. Гораздо раньше глухим ударом в груди отразился ломкий, как сухая ветка, полный мученической скорби вопль. Единым мгновением вместе с воздухом из меня вышла вся легкая задумчивость, оставив лишь гадкий привкус воспоминания о том, как моя мать кричала на могиле отца. В застывших пальцах тлела недокуренная сигарета. Вскоре окатило второй волной надрывного скребущего стенания и страх, как кукловод, мгновенно овладел моими ногами, заставив лихорадочно бежать в сторону крика.
Я увидел ее на опушке леса. Сердце забилось в два раза чаще. С хмурых небес падают одинокие капли дождя. Разбиваются об одежду и кожу, оставляя мокрые разводы. Тело тонкое и изящное, как стеклянное изваяние. Белое как молоко и бледное как стелющийся по земле туман. Струящееся волнами пышное платье, сотканное из снега. Один взгляд – и холод уже заключил в объятия. Неживые волосы, седее чем у любой старухи, ниспадают на лебединую шею. Лицо закрыто ладонями. Судорожно-плывущее движение едва заметных в высокой траве босых ног. Хотел окликнуть ее, но не успел. Она скрылась в глубине леса и деревья грозно сомкнулись у нее за спиной.
Должен признаться, она пугающе напоминала тебя, Айне. Как если бы твоя черно-белая копия с фотографии вдруг обрела жизнь. Я даже подумал на мгновение, что это ты ищешь меня, а дома случилось какое-то страшное несчастье. Может быть поэтому я пошел вслед за ней. Но по правде, а думал ли я тогда вообще? А может быть мне просто захотелось помочь?
Лес встретил меня как старый знакомый, который не хочет показать, что узнал. Мы не виделись много-много лет. Кора деревьев жалила льдом. Ветви нависали над головой и пугливо качались, словно боясь дотронуться. Это было взаимное чувство. Туман поднимался все выше и выше. Клубящееся небо, наоборот, прильнуло ближе к земле. Мне начало казаться, что я во сне, плотно окутанный периной и одеялом. Но кто позабыл затворить окно?.. Изо рта шел пар. Через пару минут понял, что это новая сигарета. Если поднести ее поближе к вуали, то она сгорит. Я все шел и шел. Мерная печальная музыка разносилась по округе. Понять бы – это плач несчастной или капли дождя разбиваются о листья?
Тропинка, невидимая, но угадываемая под ногами, петляла среди деревьев как путеводная нить в лабиринте. Сигаретный дым смешивался с туманом и расползался в воздухе, принимая гротескные, макабрические формы. Я не мог отделаться от странного ощущения, что само время парит вместе с ними и его тоже можно взять и слепить какую-нибудь фигуру. Вуаль явно стала еще тоньше. Айне… Неожиданно, на меня налетел ветер и дым паутиной осел на лице и плечах. Я попытался отмахнуться, но через мгновение с содроганием почувствовал, что пальцы запутались в длинных белоснежных волосах. Хныкающий, протяжный стон, словно ей причинили сильную боль. Словно я причинил ей боль. Сигарета медленно тлеет в намертво сжатых зубах. Она выплыла у меня из-за спины. Стеклянная фигурка, протянутые в мольбе руки. Красные от слез глаза на фарфоровом лице с застывшей грустной улыбкой. Неживая, неживая гримаса. Я и в себе не чувствовал жизни.
А затем она бросилась мне на грудь и ее затрясло от рыданий. Меня обдало могильным холодом, я не смог устоять на ногах и навзничь провалился в туман. Все еще парализованный объятиями. Все еще без голоса в груди. Она гладила мои руки и ощупывала лицо, как слепая. Дымные тучи проносились над нами словно небеса другого мира. Красные глаза двумя солнцами вспыхнули на их фоне. Рот раскрылся в беззвучном и оглушающем крике: «Три дня! Три дня! Три дня!». С каждой секундой ее лицо старело, превращаясь в маску древней старухи. Но знаешь, Айне, я узнал его. Узнал, потому что множество раз видел дома, на стене, среди других портретов. Она погибла от удара молнии, а соседи считали ее колдуньей. Слезы полились мне на лоб, на щеки. Или это дождевые капли? Горло сдавило спазмом, глаза заволокло дымкой.
Я очнулся на опушке леса. Не знаю, сколько прошло времени, сам ли добрался. Да это и не важно. Как я вскоре осознал со всей полнотой, не так много вещей теперь имело значение. В груди колотило, да и руки тряслись. Чтобы хоть как-то успокоиться, достал сигарету. Теперь то уж что, да и в пачке оставалось еще три штуки.   
Моя дорогая, любимая Айне, я написал это письмо, потому что знаю насколько далеко друг от друга мы сейчас находимся. К тому же, вновь касаться темы моего долговременного вранья гораздо легче на расстоянии. Я рад, что пишу это, хоть у нас и была возможность беспрерывно разговаривать и объясняться в течение многих часов. Все равно этого окажется мало. Письмо же хорошо тем, что его можно хранить и перечитывать снова и снова. Но еще больше доставляет мне радость, что несмотря на все мои ошибки, ты все равно согласилась стать моей женой. Не ищи несправедливости в том, что я оставил тебя одну в этом мире. Я не оставил. Нет трагедии в том, что банши предзнаменовала мне три дня до конца жизни. Я просто подобрался к концу пути, который сам перед собой выкладывал. Кроме того, надеюсь, что как мог объяснил тебе – вуаль между мирами в нашей глубинке невероятно тонка. Порой настолько, что ее можно прожечь сигаретой. Я всегда буду рядом. Быть может, в случайном дуновении ветра, дотронувшемся до твоей щеки. Может быть, новым портретом на стене. Но самое главное – в твоем сердце.

Фиолетовые тучи покрывали небо над заброшенной стройкой. Огромные, свинцовые, до самого горизонта. В любой момент они могли бросить на землю страшной силы дождь. Я пнула одну из игл, валявшихся под ногами. Скоро её сестры совсем заполнят землю этого многострадального мира.
Я стояла на небольшом балкончике, наслаждаясь прохладой, почти как в далёком детстве. Все вокруг было покрыто белесым ковром бетонной крошки.
Я ждала. Мир вокруг, конечно же, прекрасен и удивителен, но так же опасен и непредсказуем. С Лелькой сейчас непонятно что делают, а я стою тут, мну в руках сигареты и жду. Просто жду.
Наконец, позади хрустнуло мятым пластиком, настолько привычным в последнее время. Я развернулась к дверному проему и улыбнулась. А вот и мой принц в мятых джинсах. В мертвенном  зелёном блике фонарика кровь на лице казалась чёрной. Некогда красивые светлые волосы грязной мокрой паклей облепили его голову. Лёли с ним не было. Жора похромал ко мне:
– Крис, я не смог ей помочь!
Я вяло кивнула, услышав охрипший голос. А ведь совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, ко мне в жизнь ворвался статный высокий блондин с популярным на тот момент наркотиком. Не знаю как он меня уговорил, но знаю точно — его сильный бархатный голос очаровал с первых секунд. Жора рассказал о всех лишениях, которые навязали мне родные и, что он считает правильным помочь избавиться от многолетнего заточения. И мы сбежали. Сбежали из города, от знакомых, родных…
Я поцеловала Жору в губы и погладила по щеке:
– Главное, ты спася.
– Я знаю, – прошептал он в ухо. – А еще я знаю про вас с Олей.
На секунду в глазах его мелькнула ярость, но потом она сменилась почти искренним состраданием:
– Но мне жаль, правда. Я никогда не воспринимал это всерьез…
Я отстранилась от него и повернулась к неспокойному небу. Там, вдали, еле угадывалась завеса дождя.
Хруст шагов по шприцам неприятно резанул по ушам. Его руки коснулись меня, я приосанилась, когда она прижал меня к себе. Почему он вернулся один, меня не волновало. Меня сейчас вообще, мало что волновало. Только фиолетовые тучи и пейзаж развалин. Интересно, а если бы я не пошла за ним тогда, увидела бы когда-нибудь эту картину?
– Крис, я люблю тебя, – прохрипел он за спиной.
– Знаю. И поэтому ты решил не подставляться спасая её, а просто вызвал ментов, – сказала я.
– С чего ты взяла? – спросил он, но натолкнулся на мой взгляд.
– Мой милый Жора, – промурлыкала я и провела пальцем по ране на лице. Мой принц даже не шелохнулся. – А ты никогда не задавался вопросом, почему меня так строго ограничивали?
– Потому что, переживали за тебя, – неуверенно ответил он.
– Поверь, переживают они теперь.
– Я не понимаю… – произнёс Жора.
Заставить упасть взрослого парня, довольно сложно. Хотя, если он наркоман… Надо подойти сбоку, дождаться, когда он потянется к тебе и просто отступить в сторону, открывая ему путь к пропасти.
Жора запоздало попытался ухватить меня за куртку, но я сделала шаг назад. Его полный боли крик вызвал у меня лишь улыбку. Сколько игл впилось в незащищённое тело, я не видела, но их было очень много, я знаю.
– Ты! – взревел он.
– Мой папаша знал про наклонности своей любимой дочурки! – выкрикнула я. Зловещий звон и стена дождя стремительно приближались. – Он поймал меня за этим, когда мне было всего одиннадцать!
– Крис! Ты – подлая тварь! Да, я сдал Олю, чтобы быть с тобой, но я и спас её от тех людей, которые делали с ней  неясно что!
— Да, но прежде ты привел её к этим людям за дозой! —  я медленно подняла камень, не сводя с него глаз.
Сейчас… еще немного…
Можно было и сразу добить его, но я не хотела лишить себя нескольких минут боли на его лице. Внизу глухо ухнуло и прохрипело ломаным мусором.  Принц замертво упал на спину.
Я выдохнула и пошла к выходу. Впереди было много дел: предстояло еще как-то вытаскивать Лельку. Ведь самое главное – я люблю её!