Все начинается с пробуждения. Оно заполняет пустоту, рассеивает пульсирующую бездонную тьму вместе с маскирующими ее мутными видениями. Эта история, как и многие другие, тоже началась с пробуждения.
Безжалостный колючий холод ворвался в комнату и вцепился в мои ноги словно разъяренный белый медведь в свою добычу. Ослепительно белоснежные занавески парусом колыхались на ветру, но мне показалось, что это моя душа вылетела из тела и теперь пытается сбежать куда-нибудь потеплее. Пометавшись, как угодившая в паутину муха, она наткнулась, наконец, на ярко-желтый луч солнца, заглянувший в окно, и вместе с ним стремительно отразилась в моих начисто сбросивших сон глазах. Зависнув под потолком, я вдруг ясно увидел себя со стороны, словно живущее собственной жизнью отражение.
Я оторопело мотал головой, в то время как костлявые плечи, торчащие из белой майки, сами собой отплясывали от холода чечетку. Копна соломенных, похожих на прутья веника, волос падала на испуганные зеленые глаза. Поглядев на выступивший на тонких щеках румянец и маленькое круглое личико, я запоздало осознал, что я совсем ребенок. А если точнее, мальчик десяти лет, которого зовут Сашей.
У самого окна, на краю своей кровати, сидел закутавшийся в одеяло точно снеговик Сашин ровесник, сосед и просто самый дорогой и единственный на свете друг Коля. На образованном из одеяла бугорке покоился едва различимый на его фоне альбом, по которому, словно фигурист по льду, скользил из стороны в сторону красный карандаш.
— Коля, ты зачем окно открыл? Застудить нас вздумал? — возмущенно прогудел, по примеру друга закутавшись в одеяло, Саша.
— Чщщщ, — по-библиотечному строгий шепот, стойко приложенный к губам палец и горящие заразительным огнем глаза товарища красноречиво указывали на то, что тут происходят дела гораздо более важные, чем какой-то там мороз.
"Тебе хорошо. Сам-то сидишь в теплой пижаме. А мне что теперь, в ледышку превращаться?" — прочел я Сашины мысли. На холст его подсознания капнуло несколько черных капель, словно кто-то по неосторожности разлил чернильницу. Впрочем, вскоре кляксы подсохли и почти растворились. На их месте образовались две маленькие лужицы, синяя и белая, быстро перемешались и превратились в нежно-голубую пижаму, словно бы сотканную из морской волны в мягком свете солнца. "Хорошо греет заграничная подачка? Чувствуешь заботу в тряпке, которой от тебя хотят откупиться дальние родственнички? Был бы ты им действительно нужен, давно забрали бы тебя из этого дурацкого пансиона".
Я хотел одернуть Сашку, как-то стереть новую черную линию, стрелой пронзившую голубую пижаму. Но в следующее мгновение всеми мыслями мальчиков уже завладел стремительно разгорающийся, вопреки всем ветрам и морозам, алый костер на окне.
Снегирь. Решительно прыгая по заметаемому пушистым снегом подоконнику, отважный малец сосредоточенно клевал разбросанные горсточками семена. Одетый в натянутую по самые глаза черную шапку да накинутую на плечи серую шубку, пришелец из мертвого закоченелого мира за окном, где сугробы медленно, но неизбежно поглощали дороги, деревья и грозили сожрать виднеющиеся вдали дома, казалось, принес весть, что где-то там, за оградой, в темном застывшем лесу еще теплится жизнь. А налитые веселым румянцем щеки и шея, а также лихо выставленное вперед красное брюшко, явно намеренно дразнили лающую на улице зиму и вообще маленьким ярчайшим огоньком противостояли всему безжизненно-белому, бесцветно-стерильному и чистому как свежевымытый мертвец.
Мальчики сгрудились на Колиной кровати и теперь манометром бросали взгляды то на альбом, то на волшебного гостя. Коля рисовал с видом сосредоточенным и собранным — он не витал в облаках, а действовал по четкому плану. Мысли, эмоции и образы он лепил, спрессовывал и обжигал как кирпичи, чтобы затем воздвигнуть на листе прочную непоколебимую конструкцию. Он управлял красным цветом, как управляет профессиональный факир беснующимся пламенем, а серый и черный в его руках вели себя покорнее, чем даже мыши в когтях матерого кота.
На холсте уже изображались три держащихся за руки человека: мужчина, женщина и ребенок между ними. Позади высился большой деревянный дом. Из массивной трубы валил густой дым. В углу пылал большой ярко-красный круг. Саша ожидал, что друг сейчас примется вырисовывать лучи и страшно удивился, когда увидел, что твердая рука вместо этого намечает у круга контуры головы, хвоста и крыльев.
— Почему ты рисуешь снегиря вместо солнца? Да еще на вашей семейной картинке? — тихо спросил Саша. Он знал: это имеет большое значение.
Коля отвечал негромко, сыро, тепло — словно подышал на покрытое изморозью стекло и принялся выводить буквы:
— Потому что этот рисунок особенный. На остальных рисуют родителей, дом, деревья, солнце, чтобы потом убрать подальше и забыть. А я хочу запомнить. Запомнить навсегда все самое важное. Вот мама. Вот папа. Вот наш дом, в котором они сгорели. Я знаю, что нету Рая или другого волшебного места, где люди живут после смерти. Это ничего, я его делаю сам, видишь? А что солнце... Разве оно важно? Я и не помню, как оно тогда выглядело. Зато снегирь... Он ярче, горячее, живее. Я его нарисую и он будет у меня вот здесь, всегда. Даже когда настоящий улетит в пургу и умрет.
— Зачем же ты тогда себя нарисовал? Ведь когда-нибудь тебя обязательно заберут отсюда, ты вырастишь, будешь жить как все.
— Зря ты думаешь о пансионе, как о тюрьме. Тут так спокойно, тут никто не умирал. Я даже не хочу, чтобы меня забирали. У меня ведь есть ты и мне хорошо. Я и тебя обязательно нарисую здесь, только когда-нибудь позже.
Саше стало холодно даже под одеялом, правда он не был уверен, что кольнуло его в сердце первым: коварный мороз или какой-то смутный страх? Тем не менее, в комнате он находится больше не мог, а потому осторожно, чтоб не спугнуть снегиря, надел все самое теплое, нырнул в валенки и уже собрался уйти, как вдруг у двери неожиданно налетел на стопку старых книг и рассыпал ее.
— Ох, черт! Я совсем забыл! Их ведь надо было вернуть в библиотеку, а край истек еще позавчера!
— Ты что?! — Коля даже отвернулся от альбома. — Забыл про Библиотекуря?
— Я сейчас же побегу, может еще не поздно!
Саша выбежал за дверь. Я хотел было броситься за ним, но внезапный порыв ветра подхватил меня и унес прямо в окно. Все померкло в ослепительном свете.
Звонко хлопнула открывшаяся форточка и мало-помалу перед взором начали проступать прямоугольные контуры стеллажей с книгами. Библиотечное царство было скроено из тишины, многолетней пыли и целых дивизий мудрых фолиантов. Тем вычурней и нелепей смотрелся на их фоне вытянутый как шпала тип, неизвестно по какой прихоти судьбы избранный за ними надзирателем. Дылда, цербером высившийся над покорно склоненными головами детишек, величаво принимал из их дрожащих рук стопки книг. Не сказать, впрочем, чтобы он сам был много их старше, однако какая-никакая власть все же налепила на его лицо маску строгости, состоящую из морщин и мешков под глазами.
Подошла очередь Саши.
— А-а, — осклабился дылда. — Это ты, браток. А я ведь ждал тебя гораздо раньше. Что же ты, хочешь, чтобы меня из-за вас, опоздунов, окончательно выпнули из пансиона? И это после всех тех книг, что я тебе выдавал?
— Я честно собирался их принести, — посеревшим голосом выдавил Саша. — Просто эти дни бушевала такая метель, что я боялся нос на улицу высунуть. А потом как-то случайно забыл.
— Метель? Это, значит, твое оправдание, браток? А ты думаешь метель остановит Библиотекуря, когда он придет за тобой? Сомневаюсь. Неужели ты не понимаешь, как все устроено? Ты, браток, думаешь, просто взял на время стопку листов с чернилами, завернутую в кожу? Нет. Ты, браток, забыл вернуть обратно кусочки чьих-то жизней, целые воспоминания, въевшиеся в бумагу. А иногда и того больше — огромные миры! Ты хоть представляешь, как разозлил Библиотекуря? Теперь он придет к тебе ночью и унесет в свое логово, где превратит в старую, всеми забытую книгу. И никто тебя никогда не найдет. Мне тебя даже жаль, браток.
С этими словами дылда поспешил закрыть форточку и меня снова унесло в ослепляющую белизну.
Когда окно в комнате мальчиков снова открылось, я понял, что к ним пожаловал недобрый гость. Его горбатая косматая спина горой высилась между кроватями. Массивная туша, покрытая густой серой шерстью, направилась к книжной полке и принялась обнюхивать и облизывать шершавым языком стоящие там тома. Саша лежал под одеялом ни жив ни мертв. Покашливая и кряхтя, Библиотекурь поймал запах хозяина книг и подскочил к Саше, крича "Так вот ты где, браток!". В следующую секунду, схватив мальчика за руку как куклу, чудище с рыком выпрыгнуло в окно и растворилось в ночи. Я бросился вдогонку и, уже поглощенный морозным вихрем, краем сознания услышал, как разбуженный Коля душераздирающе зовет своего друга.
Вряд ли кто-то знает, сколько лет прошло с тех пор, как Библиотекурь похитил Сашу. Смешанный из ночи и холода водоворот кружил их, бросая то в лес, в страшное логово монстра, то на лед замерзшего моря, то в такие края, где не бывала, кажется, ни одна живая душа. И все время Библиотекурь, этот неумолимый конвоир, не отпускал его руки, таща сквозь белую смерть, туманную мглу и бесконечные сумерки. Солнце не осмеливалось освещать их темный путь и даже снегири не летали над головой. Саша одряхлел, морозные ветра выбили из него все тепло. Кожа задубела, пальцы почернели и больше не гнулись, только ноги безвольно переставлялись, как у заведенной игрушки. Он будто действительно превратился в старую, всеми забытую книгу. Всеми, кроме тянущего его, словно рыбак невод, косматого чудовища. Ревущая вьюга застудила страх, воспоминания и все мысли, кроме одной: они идут навстречу Смерти, и пусть уже поскорее придет конец их пути. Сколько городов без людей миновали они, сколько лесов без зверей, сколько переплыли морей без подводных обитателей? Число их равняется лишь числу снежинок, падающих с неба, склеивающих Сашины веки, медленно накрывающих весь мир искрящимся под луной саваном. В конце-концов и неутомимому Библиотекурю надоело вести за собой едва волочащего ноги мальчишку. Он бросил его в снег и молча растворился в объятиях кричащей пурги. Знать, подошла Сашиной книге последняя страница.
Смерть уж, видно, недалеко. И Саша с готовностью пополз вперед. Через несколько часов или несколько дней, его давно ничего не чувствующие пальцы неожиданно кто-то обжег нежным прикосновением ледяных ладоней. Он с благодарностью вложил руки в радушные объятия избавления, готовый тянуть старуху за ее черные рукава с мольбой о скорейшем конце. Но она не отвечала. Тогда, из последних сил продрав замерзшие веки, Саша рискнул обратить глаза к Смерти. Но руки, что он держал, облегали не черные рукава старухиного балахона. Нежно-голубая пижама, словно сотканная из морской волны в свете когда-то посещавшего небосвод солнца, будто призрак пыталась вырваться из наметенной лютыми ветрами снежной могилы.
"Я же говорил, застудишь нас обоих", — подумал Саша. С помощью чего-то потустороннего, не иначе передавшегося от Библиотекуря, он вытащил из снега скрюченное ледяное изваяние мальчика. "Теперь только бы дом найти. Вон там, кажется, что-то виднеется вдали. Надо будет просто развести костер и согреться. Сейчас. Мы доберемся, обязательно доберемся."
От страшного удара окно дома разлетелось вдребезги и я, ослепленный мигом влетевшим в квартиру вихрем, вскочил с кровати. Бросившись к окну, едва не наступил босой ногой на осколки бутылки. Неужели это она разбилась? Подхваченный ветром, запах алкоголя ударил в ноздри. Окно-то целым-цело, но распахнуто настежь. С дубу я рухнул что-ли, творить такое посреди зимы? Огляделся — никого. Да и кому взбредет в голову залезать через окно в однушку на третьем этаже? Чудеса.
Листы, торчащие из пишущей машинки, грозили разлететься по комнате, как обычно летают мои мысли, когда сажусь писать. Я поспешил было закрыть окно, как вдруг ярко-красный комочек на подоконнике полностью завладел моим вниманием.
Снегирь.
Неожиданный ночной визитер смотрел на меня любопытными глазами, будто пытаясь мне что-то сказать. Или о чем-то напомнить? А ведь я почти никогда не видел снегирей. Разве что в тот раз, когда мы с Колей...
Накатившая волна паники затрясла руки как от удара электричеством. Когда? Где? В пансионе. Коля.. В своей голубой пижаме. Нужно как-то... Поскорее, чтобы не забыть потом, а запомнить навсегда.
Позабыв про окно, бросился к печатной машинке. Как остервенелый стал стучать по клавишам, нервно почесывая бороду. Достал сигарету. Чиркнул зажигалкой, закурил.
Сизый дым волнами полетел на улицу. Я кинул быстрый взгляд на окно.
Снегирь улетел.
