Оборачиваюсь на сквозняк от открытой двери. … Двое на пороге, ровно братья – оба в тельниках застиранных да ждинсАх, вылинявших до состояния порток. Тот, что повыше – в стоптанных сандалиях, тот, что покруглее – в резанных дембельских кирзачах. А главное – в улыбках, чистых и искренних да в ореоле незамутненного сияния глаз своих, так что и фонарик ночью не нужон... И высокий так вежливо руку к серцу прикладыват и клонится в пояс, дескать: – «Этому дому, хозяину и хозяюшке доверяю!", а второй нежданец скалица всё и рукой просто радостно машет.
«Здравствуй, деда! – грят, – ... ты с нами исчо в восимьсят шестом познакомился... – грят, – ... помнишь? Кады зеленым исчо был! – грят, – ... как ты? – спрашивають, – ... кто ты ноныча? И кто с тобой рядом на лавке сидит, на нас глазами-блюдцами таращицца?»
И музЫка такая сразу в природе образовалась...
Онемел я от радости нежданной... А Старшой быстро нащщет алаверды сообразил – тоже, значит, «поясной» в ответ и граблёй своЁй машет над головой, чисто Дыртаньян заправский. «Не знаю, – молвит, – как вас звать-величать, но завсегда в дом просим!"
Сконфузились гости... «Иван!» – отвечат тот, кто больше покраснел, «Данила…» – бает тот, у кого от смушшоной улыбки ажно ямочки на щеках проявились. И у меня голос прорезалси: – "Дык, ёлы-палы! – радостно и интересуюся: – Ветрами какими в края наши дикие?» «А нам чо… – Данила мне в ответ, – зАугол сваво дому зашли по делам неотложным, назад не возращаючись вкруги пошли… смотрим – крылечко новое, ненашенское… два ведра с водой стоят на нем, к удаче – по разу на брата, да голоса чьи-то внутри раздаюца – что за кандибобер такой? Заглянуть решили..." Тут Старшой про «временнЫе аномалии» бормотать было начал, но одумалси – и в пОдпол. Квас ташшит – да на стол, и стрелой к холодильнику – гостепреимство, проявлят, знацца...
MOOD: чуток попозжа
... Свечерело потихоньку. Сидим на завалинке. Иван – мне – дескать: – «Молодца, дед! Придумал же такое – настояшшу бражку – да «квасом» обозвать!» Прикладываю палец к губам, типа: – «Тс-с-с!!! Слух вить у Миксанихи… нарвёсси нараз, все закрома под корень в выгребную яму уйдут..." Данила, дымя самокруткой из запасов маво табачку, в заплечном своем, на землю со спины спущенном, роеца осторожно – искрой чтоб добро не подпалить… – радостно: – «А вот и вам плезиры за хлеб-квас!» – и достает полосато-сине-белое...
Мать моя… никак – тельняшки?!
Старшой одну схватил, «пасиб» пискнул, и сразу в сторожку ускакал – перед Миксанихой хвастать. Слышу – плеск воды в корытце с посудой прекратился, залопотала милая что-то по-своему.
"Спасибо – грю, – братцы… уважили старика!" "Дык тебе дед, вроде самое оно споднее, – смеюцца, – пОперек от сквозняков прикрывать да от радикулиту загораживацца!" ...
С закрытыми глазами тянусь рукой к бутылке с брагой, коей в обязалове должной быть на стоящем рядом табурете. Надо срочно освежиться (...в горле — пустыня Гоби! ) Не обнаружив искомого, приоткрываю глаз, с горечью понимаю — пусто. Ворчу сипло: — Ну, и что за бунт на корабле?
Миксаниха, услышав бурчание, лопочет что-то тихо, но неодобрительно. Впрочем, быстро меняет гнев на милость, но при этом всё равно делает по своему — краем глаза вижу, как кипятком с чайника (ох, и долго она дожидалась моего пробуждения! — окно возле кухонного стола запотело от пара из носика, да так, что отдельные капли конденсата уже проложили извилистые дорожки-русла до самого подоконника...) заливает мою походную кружку, и сторожка постепенно наполняется вяжущим привкусом мяты, терпким оттенком чабреца, слегка горьким, смолянистым ароматом хвои (...ога, Лесниковы сборы в ход пошли, такой коктейль вряд ли забыть можно...)
Накрыв кружку салфеткой, моя милая, смешно-сосредоточенно сдвинув брови, тщательно отмеряет кофе и сахар в турку, при этом что шепчет про себя, видимо, вспоминая пропорцию и порядок (почти никогда не подпускаю её к этому священнодействию, исключения редки — ну, вроде сегодняшнего случая). Улыбнувшись (точнее, раздвинув запекшиеся губы в ухмылке), хриплю: — Четыре на четыре, слоями...
Не оборачиваясь, машет рукой успокаивающе: мол, помню, знаю. Наконец водружает медный конус на плиту. Осторожно, ухватив через свисающий уголок вышитого платка алюминиевую ручку походной моей кружки, стараясь не расплескать, семенит ко мне.
Так, придется вылезать из под одеяла и садиться — в горизонтальном положении пить несподручно, а Миксаниха не отстанет, пока не добьётся своего, уже проверенно. Скрипит дверь, на пороге появляется Старшой с вёдрами. Одно сразу выливает в кадку на входе, другое тащит к умывальнику. Поставив возле стены и накрыв крышкой, решительно направляется в нашу сторону.
Мелкими глоточками отхлёбываю отвар (благодать-то какая! — попускает постепенно, словно на свет заново рождаюсь с каждой каплей!), кивком указываю Старшому на плиту. Узрев турку, он неохотно, но меняет траекторию — всё-тки кофе в Зоне, ну, пусть и не на вес золота, но ценой будет поболя иных артефактов...
MOOD: слова и молчание...
...Стоим со Старшим на крылечке. Хорошо! Кофеек попиваем. Хо-ро-шо!! Закурил сам, да и Старшого угостил, ибо курение его сие ужо есть тайна полишинеля. ХО-РО-ШО!!! Старшой из кармана балахона достал фляжку с коньячком (молодец, сообразил, меня Миксаниха к шкафчику вовек б не подпустила!) и мне в кофеек накапал. ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!!
Выпустив почти идеальное колечко дыма (когда только, засранец, успел научиться?), Старшой требовательно косится на меня снизу вверх: — Ну что, Дед? Теперь рассказывай, что случилось. Пытаюсь свалять дурака: — А что может случиться? Быв в рейде, потом радияцию снимав... Старшой выжидающе молчит. — Ну ладно, ладно... перебрал! С кем не бывает? Старшой затягивается — и продолжает молчать. Не выдерживаю: — Ну что ты от меня хочешь услышать? Почему сбежал с похода? Почему хожу в копеечные рейды, хабара с которых только на посидеть в Баре хватает? С остервенением тушу бычок в банке. — Страшно мне! Понимаешь — СТРАШНО! Вот и вся причина... Вот ты мне ответь, зачем ТЫ собрался к Монолиту?
Старшой опять молчит, но теперь задумчиво. Переводит взгляд на сарай (как же много оттенков в молчании! всегда это меня поражало... и ведь всё понятно...). — Ясно... Я мог бы и не спрашивать. Ты ведь уже и своей ручной мыши её имя дал... Тогда ответь мне, Старшой... А что именно ты хочешь попросить? И будет ли ЕЙ от этого лучше? Да, я с тобой согласен — Болотный Доктор не бог, и не в его воле было ТАК кроить её судьбу. А ТЫ СЕЙЧАС не то же самое хочешь сделать? Пойми, она другой уже человек, прежней Ксюхи нет и не будет! Старшой вздыхает, но в позе его вдруг проявляется какая-то набыченность. — Ладно, — вздыхаю и я. — Верю, что просить будешь не к своей выгоде... Вот только что из этого выйдет? И ЧТО именно ты попросишь, когда и если дойдешь — тот еще вопрос...
Закуриваю вновь. — Вот поэтому я и боюсь. Предположим, дойдём — и, предположим, даже все... Но ведь дойдем совершенно иные, чем вышли! Я боюсь, что когда моя голенькая душа будет стоять перед Исполнителем, в ней будет совсем не то, о чём я думаю сейчас, стоя на крылечке с кофе, коньячком и табачком... Ты пойми, Монолит — он ведь от Лукавого. И дань он собирает страшную — он тебя ломает, сокровенное твоё крушит. Ты всё готов отдать, что б только до него добраться. И отдаёшь. Вместе с человечностью.
Старшой изумлённо смотрит на меня: — Дед, погоди... так ты что, уже ходил, если так рассказываешь? Молча протягиваю ему кружку и киваю на флягу. Старшой, немного поколебавшись, плескает на пару глотков.
Выпиваю залпом, затягиваюсь. — Было такое. Почти сразу после первых слухов. Зона тогда ещё как младенец была — любопытная, жадная ко всему новому... Но уже с норовом. С Лесником пошли. Правда, он тогда хоть и лесничил здесь испокон, но ещё Лесником не звался, просто — Толян. Да и меня Дедом никто тогда не кликал. Не буду хвастать — и прошли мы с ним удачно, и до цели оставалось рукой подать... но повезло, Бог отвёл. Как-нибудь расскажу потом. Затягиваюсь еще раз. — И вот как-то получилось так... нашли мы себя в этом походе. Он своё дело, лесное, решил вспомнить, а я на Завалинке здесь окопался. Уюта к старости захотелось. Повторяю задумчиво: — Нашли себя... в походе... а может, это мысль?
Ободряюще хлопаю Старшого по плечу. — Давай-ка, дуй к Витальке за ПДА! Будет про документы базлать, скажи, чтоб он справки с печатями себе в это... между колючек засунул. Прогуляюсь я с вами... ну, до Лесника точно дойдём, всё равно по пути, а дальше будем посмотреть....
— Дед, а мы чего ща ждём? — Старшой поглубже кутается в ватник, стараясь полностью спрятаться от тумана, сырости, ночи... Смешной, забавный, занудный... но такой человечный монстр. Даже представить себе не могу, что знаком с ним всего ничего. Кажется иногда — знаю его всю жизнь. Свою ли, стариковскую, его ли — вечнобродяжью...
— Дед, ты чего молчишь? Вот нахрена мы сюда попёрлись? Тебе чего дома не сиделось?
*Еще одна интересная в нём черта — неожиданно возникшее, пусть и скудное, ограниченное рамками Зоны, но всё-тки сибаритство... Ну, может не совсем сибаритство... но вот есть у него тяга к комфорту (коий, впрочем, несмотря на извечную свою лень, он организовывает сам). Опять, наверно, неясно выразился. Просто как-то не могу понять — из его рассказов знаю, что раньше, ну, до известных событий, он, как и его сородичи из подземелий, вполне нормально жил в аскезе, считал это в порядке вещей и, вроде, ни к чему такому не стремился. Сейчас же наравне с Миксанихой благоустраивает мою "развалинку" (угу, не поверите, словечко из его лексикона !), первый (ха! — и единственный! — мысленно укоряю сам себя ) её помощник по наведению порядка... дошел уже до того, что бурчит, когда я сапоги плохо отряхиваю на улице... Ну, ладно, фанатиком чистоты, положим, его Доктор сделал... а вот откуда такая тяга к домашности? Может, я его заразил — всё больше и больше и в себе эту тенденцию чувствую?.. Или это таки он меня заразил — тягой к человеческой жизни? Своим появлением мутант меня вновь заставил вспомнить, что я человек? Невесёлые, ох, невесёлые же думки сегодня лезут в голову...*
— Дед, ты что, уснул? Может, покурим? — Старшой замерз, заскучал и явно недоумевает, что заставило меня ночью прийти на этот холм. Встряхиваю головой, отгоняя странные мысли: — А почему б и не покурить? Ты только из-за валуна с сигаретой не высовывайся, мало ли что... Зона всё-тки... Старшой обиженно сопит — дескать, не учи ученного. Запоздало вспоминаю его боевое прошлое и виновато улыбаюсь, даром что во тьме — у Старшого зрение хищника, он ночью замечательно всё видит.
Осторожно, укрывшись моим плащом, закуриваем. Так же осторожно прячем огоньки в рукава и некоторое время молча травимся дымом. Наконец Старшой тушит бычок о подошву и прячет в карман — правильно, нечего палить место стоянки. — Ну, посидели, дальше чего? — Старшой всё никак не может понять, зачем я в ночь решил выбраться из дома. Нет, если бы я пошел в Бар, тогда всё понятно (точнее непонятно — и дома бражки полно, и нечего шляться без дела по Зоне, и ночь на дворе — но хотя бы объяснимо).
Проделав те же манипуляции с окурком, встаю и заворожено осматриваюсь. — Не знаю... Просто захотелось почувствовать вкус Зоны. Странная она в последнее время стала. Что-то в ней новое появилось. Старшой удивленно смотрит на меня, ожидая продолжения. Пытаюсь пояснить, что чувствую: — Такое ощущение, что она тоже чему-то у нас учится (в голове мелькает лёгкое дежавю — «совсем недавно думал подобное... о Старшом...»), что-то берёт от нас...
MOOD: сквозь утреннюю дымку
... — Я не знаю, откуда взялась Зона — ученые намудрили, из космоса прилетела... Или действительно образовался на нашем шарике новый вид жизни. Эдакое дитя ноосферы, ребёнок нашего больного разума...
— Ну, да, ребенок... Представь: дитя, проснувшееся в страшном лесу. Испуганное. Не знающее, что ему делать и куда идти. Единственная надежда — вдруг кто мимо пройдёт, вдруг кто поможет? И есть у него волшебная палочка, млять, цветик-семицветик... И изначально ведь доброе дитя, готово откликнуться на слово ласковое, на протянутую руку — заглянуть в самую суть встречного и помочь исполнить потаённое его... только вот встречные ему всё не те попадаются — ущербные да больные — иначе бы не было всё так страшно, как сейчас.
... Раскуриваю самокрутку. Продолжаю. ... — Ведь случилось что-то... напугал кто... обманул... И теперь дитя смотрит на нас с подозрением и настороженностью. Я только одно знаю точно — теперь оно боится нас точно так же, как и мы боимся. Оно нас не понимает точно так же, как и мы не можем понять. И оно точно так же изучает нас, как мы пытаемся изучить... Помнишь, я говорил тебе, что мне страшно идти к Монолиту? Мне не только за себя страшно — мне и за дитя это страшно! Каким оно станет, когда я сольюсь с ним в ментальном единстве? Что оно увидит во мне и как это аукнется?
... — Я не знаю, кто дошел первый и чего он хотел, но вряд ли доброе... оно откликнулось, махнуло своей палочкой и выпустило наружу свои кошмары — вас... толь заставив ученых создать ваших предков, толь меняя то, что пытались создать ученные...
... —Я не знаю, что оно увидело в душах у Шухова и Семецкого, только оно не стало добрее. Подшутило над ними. Зло, как только дети могут шутить над котятами... И попыталось спрятаться от нас... оторвало лепесток — и выставило для защиты своих стойких оловянных солдатиков — отряды «монолита»...
... —Я не знаю, как бы всё повернулось, если б первым пришел Доктор. Поздно, поздно поцеловал он дитя своим альтруизмом... оно не перестало бояться нас. Не захотело, не смогло поверить. Отказалось от дара, не оставило себе, опасаясь подвоха и обмана... И вдруг вы пошли на контакт. Будто в некоторых из вас вселилась частичка той человечности, которую так щедро протянул Док. Я ведь помню, раньше просто невозможно было представить, что кто-то общается с мутантом. Хм, Старшой, извини, но надеюсь, понял ты мыслю...
Старшой выпускает клуб дыма и машет рукой: — Да ладно, проехали... нормально...
... — А потом Меченный добрался, и оно высосало его душу... Не знаю, что было в ней намешано, но оно отозвалась тем, что вы вдруг будто съели яблоко — и появились у вас и добродетели, и пороки...
... Старшой виновато смотрит на сигарету и согласно кивает...
Енот удивленно переглядывается с Дикобразом. Виталька воинственно топорщит иголки: — Понятненько... Хоруса с травой больше к Деду не подпускать?
Классика жанра, Дед! Перечитал уже пару раз. Такие сентенции выдаешь — красота. Даже сам сейчас задумался о "смысле Зоны". Спасибо за все суждения, хоть и в литературной форме.
С закрытыми глазами тянусь рукой к бутылке с брагой, коей в обязалове должной быть на стоящем рядом табурете. Надо срочно освежиться (...в горле — пустыня Гоби!)
?
Ну дык! Естче бы! С натуры веть писамши, з жизненага опыту сваво...
Отрывочек из рассказика старенького...(было время)
КУКУШКА
Первый костёр сложили прямо у ограды заповедника. Не было сил даже разогреть тушёнку, да и не хотелось есть, организм требовал жидкости. Ерёмин бросил в котелок заварку, затем достал из-за пазухи небольшой мешочек. — Травки всякие, — пояснил он , — И усталость снимают и жажду хорошо утоляют. Над котелком распространился чудесный аромат луговых трав, постепенно вытесняя из ноздрей вонь Янтарного озера. — Знакомые места, люблю я их, жаль лес совсем умер, раньше то тут такие дебри были, а какая охота была! – старик мечтательно откинулся к стене, прихлебнул из кружки. — Какая охота, дед? – заржал Киз, — на снорков что-ли? — На снорков – это позже, сначала волка выводили, потом фрицев отстреливали, снорки – много позже… — Ерёмин пошевелил угли. — Дед, тебе сколько годков то? Каких, нах, фрицев? – Дятел с ужасом посмотрел на старика, ища признаки безумия в его облике, но тот был абсолютно спокоен. — Да я и сам не помню, — Ерёмин зашевелил губами пытаясь сосчитать, — Вот на этом самом месте, я перестал считать свои года. Батарея наша стояла здесь в сорок первом, отрезали нас фашисты от своих, всех ребят положили, помню, один я, как дурак, с пистолетом против пулемётчиков «воевал», а там авиация решила, что пора бы нашу батарею с землёй сравнять. Побёг я, было к лесу, петлял зайцем, и слышу только свистит за мной что-то, догоняет… А потом мир взорвался и в ту же секунду я почувствовал как моё тело превратилось в пепел и меня не стало… Сознание вернулось ко мне шелестом травы, стрекотанием кузнечика и отчётливым «ку-ку», птица продолжала свою работу. «Два» — подумал я, «ку-ку» — «три» и прорвались запахи лесной поляны. На десятом «ку-ку» я смог открыть глаза, но видеть стал к шестидесяти. «Ку-ку, ку-ку» продолжала моя спасительница, под этот живой метроном я собирал себя во едино и каждая вновь обретённая клетка моего тела приветствовала своего хозяина страшной болью, зато я вспомнил, что умею плакать и смеяться. Где то к двухсотому «ку-ку» я обратил счастливые и мокрые от слёз глаза к вершинам деревьев: «Кукушка, кукушка — сколько мне жить осталось?», прохрипел я чужим голосом. «Ку-ку» — деловито ответила птица и замолчала, теперь уже навсегда… — А что дальше? – спустя некоторое время спросил Дятел, возвращаясь в реальность из того прифронтового леса. — А что дальше, дальше были партизаны, оккупация, бои и голод, немецкий плен и сталинские лагеря. Затем бесконечные переезды из одного «медвежьего угла» в другой, так как время шло и у людей возникали вопросы, почему « этот мужик» не меняется. Я отпустил бороду и шабашил по дальним лесоповалам, мыл золотой песок, поднимал целину и строил БАМ, везде, где требовались рабочие руки и минимум документов я находил себе приют. Хоть не надолго, на два – три года, но это место становилось моим домом. И так всю жизнь – временное жильё, временная работа, временные женщины. Жизнь взаймы… — Вот, чёрт, просто не вериться! Как учебник истории прочитал! – Дятел оглянулся на Киза, будто ища подтверждение рассказа Ерёмина в глазах товарища. Тот молчал задумчиво, сопоставляя факты в цепочку. — Э, нет, парень! – отвечал дед, — Про таких бродяг как я учебники не пишут. Моя судьба была до-живать свой век бобылём, тихо спиваясь в убогой старушечей деревеньке «на десять дворов — одна корова» и быть отпетым местными бабками на заросшем сорняками кладбище. А я вот – тут, в очередной раз играю в прятки со смертью. — И давно ты тут, Зону топчешь? – Злюка ковырнул тушёнку на хлеб, вытер нож об штаны и засунул его за голенище берца. – Говорят в баре, что чуть ли не с самого Второго большого выброса? Ерёмин ухмыльнулся в бороду. Неторопливо налил из котелка кипятка в кружку, достал заветный мешочек и щедро сыпанул туда ароматных листьев. — Со второго, говорят?.. А с первого не хочешь? Ликвидатор я, с мая 1986 г. и по сей момент это место считаю своим домом и переезд не планирую, если только на тот свет. Я к тому времени сильно от жизни устал, шутка ли, всё вокруг меняется, а я прежний, как Ленин в мавзолее. Ну и начал судьбу искушать, со смертью заигрывать, да только эта сука костлявая капитально на меня забила. Дружка моего тогдашнего, Ромку Кравченко, царствие ему небесное, призвали в Черно-быль, а я бороду сбрил и с ним, в добровольцы записался. Очень захотел снова в этих местах оказаться и кукушку услышать… Получил дружок мой от ротного противогаз и лопату, от Начштаба благодарность, от Зоны –лучевую болезнь, а от правительства медаль посмертно и пенсию детишкам… А я к «самосёлам» подался, вот почитай и знаю я её, то бишь Зону, с самого её рождения. – Дед Ерёмин шумно отхлебнул из кружки и улыбнулся хитро. – А секретов своих она мне так и не открыла, потянешь за ниточку, идёшь по ней, думаешь – вот он конец загадки, хвать нет – опять узелок и новая ниточка, а до кукушки моей ох, как далеко, если приметам верить, так и «докукукаю» до двухсот, пока есть это место на карте мира или пока мир не рухнет.
*По совету Чеширского Енота* [из личной переписки]
Для Алисы, Ника, Ренса. И всем, всем, всем...
"Постоянно вспоминаю — Гребень в своё время рассказывал, про то, как СашБаш писал песни... Ведь чуть ли не математику применял — стрелочки, цифры по бумаге — искал созвучия, долго и муторно. А ведь послушав песни, ни за что не скажешь! Так и я всё пытаюсь какой-то свой камертон отыскать. И опять нахожу ободок сниффтера..."
В СССР, как известно, секса не было, тем не менее новые члены общества откуда-то появлялись. В чём именно заключалась разгадка демографического чуда, он не знал, но подозревал, что в этом вопросе не последнюю скрипку играли партийные съезды. Наверное, именно отсутствие межполовых физических упражнений являлось причиной, по которой его советские предки столь яро принимались за упражнения агрикультурные, зачастую отрываясь ради культивирования картофеля от парты, станка, турника, трибуны и больничной койки. Адриано Челентано колол в сарае дрова. Советские граждане рассудили, что размахивать лопатой ничем не хуже, чем топором. Ему вспомнилось ещё одно хобби древних: поднимать целину. Не нужно иметь быть структуальным лингвистом, дабы, глядя на это словосочетание, понять, что несчастные не проникали в самую суть вопроса: всем ведь известно, что целину надо не поднимать, что весьма проблематично, а ломать. Простой советский человек величался в чуть менее далёкие времена ярко и лаконично: "совок". Здесь нельзя было не усмотреть аллюзию на всё тот же священный набор "картофель + лопата", купавшийся во времена красной эры в лучах внимания. Дошедшие до наших дней материалы учат нас, что советская ментальность представляет собой нечто, идущее вразрез с понятиями всего остального прогрессивного человечества. Столь антагонистический архетип никак не мог бы зародиться в ходе естественного процесса эволюции. Прогулявшись в нирвану, он познал суть отгадки: картофель был лишь прикрытием. На деле советские граждане, переняв секрет ремесла у гномов, усердно выкапывали новых членов общества. Ритуальным красным совком.
— Хороший раздельчик! — Сказал человечек — Давно не отписывал в нём! Решился на утро — хоть темень, как в вечер — Ну что, мужики, БУРИМНЁМ?
********* Буримнём... Мнём бури, выколачивая из них зерна молний, пахнущие свежезаваренным озоном. Терпеливо пашем каждый свою делянку, высаживаем, поливаем слезами пополам с водкой. Глядишь — и проклюнулось что-то — и вот же радость! — смотрите — ПОЛУЧИЛОСЬ!!! А получился: всего лишь отголосок, слабое подобие раската стихии. Но и за это спасибо Вечному Сеятелю. Не мы ведь сеем на самом деле — ОН. А мы всего лишь в подсобниках. Поденщики пажитей ЕГО. Неумелые, ленивые. Но вот какие есть. Очень хочется верить — не худшие из Его работников.
Renson А что, вполне. Возможно, добавить немного конкретики о работе (тренажерка, критика, получение допусков и зависимость меду рецензиями и выкладкой своих новых рассказов...).