Солёное тесто
Пахло пригоревшей мукой и хлебом, из трубы кособокой пекарни, с крышей покрытой ржавым железом, в небо тянулся белёсый  дымок.  Сновали люди в подраных одеждах, на большинстве просто были серые лохмотья, едва прикрывающие тела. Носилась грязная, покрытая толстым слоем глины, свинья. Ходил гордый петух потряхивая тускло-красным гребешком. Где-то кудахтали куры, рассевшись на облепленном помётом насесте.  Доносился звук удара о наковальню — работал кузнец своим молотом, куя металлические предметы.
Поселение жило бурно, но однообразно, скучно, меланхолично, с физиономиями полными безразличия и апатии ко всему, словно у них в жизни не было никакой цели. Люди существовали слишком обыденно, будто планктон ждущей своей очереди в череде событий.
Но из этой серой рутины выбивалась одна женщина в ярком переднике, синей тоге, да с чёрной косынкой поверх седых, выбивавшихся из хвоста волос. Её кудрявая прядь неаккуратно спадала на морщинистый лоб. И по её обветренным красным щекам катились крупные слёзы.
Эта женщина работала в пекарне, стояла у печи и огромного колченогого стола день на пролёт. Месила костлявыми руками липкое тесто, периодически посыпая доску и скалку желтоватой мукой.
Она готовила превосходные булочки, которые потом раздавала беднякам, и мягкий, пахнущий домом, хлеб. Она плакала и стряпала, но никто не знал причины её бесконечных слёз. А причину она держала в себе, не делясь ни с одним человеком своей глубокой печалью. Она вечерами грустила в тусклом свете оплывшей свечи. Она не хотела теребить горькими воспоминаниями душу. Пыталась забыть прошлое, когда потеряла сына, как огромный страшный сон. Но образ из минувших дней постоянно стоял пред её взором. Он был единственным, кого она по-настоящему любила и лелеяла, пока судьба не разделила их пути...

Но никто не ел её выпечку. А она пекла, старалась, раскатывая тесто скалкой, стряпая великолепные пышные булочки. Люди воротили нос от её хлеба. Бросали косые взоры на лавку пекарни, шептались за спиной, шла недобрая молва. И всё из-за хлеба, который был слишком солёным, потому что тесто замешивалось на слезах.
Он стоял за высоким частоколом забора. В щель между брёвнами проникали приглушённые голоса людей, удары молота, хрюканье грязного порося. Но его взгляд был прикован только к ней. Он стоял полностью погружённый в раздумья и воспоминания. В голове роились мириады мыслей, распирающих голову изнутри, словно большой воздушный шар, всё время дремавший под черепной коробкой, и теперь пытавшийся вырваться наружу.
Хотелось всего и сразу, он желал слишком многого, но из-за юности не мог решиться. Не хватало слов, чтобы передать все терзания души тоской и горем.  Хотя, стоило лишь пройти через огромные ворота поселения, подойти к ней и начать разговор.
Она вспомнит его. Простит за всё.
Казалось, что их пути вновь пересекутся, но из-за их глупости и нерешительности, все их воспоминания канут в небытие, словно сор.
Она хранила память о нём, берегла воспоминания, как зеницу ока. Они для неё были дороже жизни. Ради сына и памяти о нём она готова была умереть.
Он стоял и разглядывал свою маму в щель частокола. Боялся, трусил, стеснялся, не мог подобрать нужных слов, просто не знал, как себя вести. Ведь все думали, что его больше никто не увидит, что он погиб, исчез. А он, как последнее отрепье, прячется за оградой, не решается.
"А вдруг, меня не вспомнит она... вдруг..."  — У него в голове мелькнула грустная мысль.
Но он её смело отсеял. Мама помнит его, верит что он ещё жив, что он вернётся, обнимет её, нежно поцелует в щёку, прижмёт к себе и скажет: — "Мама, я тебя люблю. Ты только не плач".
Он много раз, украдкой, пробовал её выпечку. Она была солёной... солёной от слёз. ЕЁ слёз, которые она проливала из-за него. А он...
Их пути так и не пересеклись, потому что ему не хватило духа и решительности подойти первым, и сказать священное слово "МАМА".

Солёное тесто
    Пахло пригоревшей мукой и хлебом, из трубы кособокой пекарни, с крышей, покрытой ржавым железом, в небо тянулся белёсый  дымок.  Сновали люди в рваных одеждах, на большинстве просто были серые лохмотья, едва прикрывающие тела. Носилась грязная, покрытая толстым слоем глины, свинья. Ходил гордый петух, потряхивая тускло-красным гребешком. Где-то кудахтали куры, рассевшись на облепленном помётом насесте.  Доносился звук удара о наковальню — работал кузнец своим молотом, куя инструменты для повседневного обихода.
    Поселение жило лениво, однообразно, скучно, меланхолично, с физиономиями, полными безразличия и апатии ко всему, словно у них в жизни не было никакой цели. Люди существовали слишком обыденно, будто планктон, ждущий своей роли в череде событий.
    Но из этой серой рутины выделялась одна женщина в ярком переднике, синей тоге, да с чёрной косынкой поверх седых, выбивавшихся из хвоста волос. Её кудрявая прядь неаккуратно спадала на морщинистый лоб. И по её обветренным красным щекам катились крупные слёзы.
    Эта женщина работала в пекарне, стояла у печи и огромного колченогого стола днями на пролёт. Месила костлявыми руками липкое тесто, периодически посыпая доску и скалку рассыпчатой желтоватой мукой, которую сама молола из початков кукурузы.
    Она готовила превосходные булочки, которые потом раздавала беднякам, и мягкий, пахнущий домом, хлеб. Она плакала и стряпала, но никто не знал причины её бесконечных слёз. А причину она держала в себе, не делясь ни с одним человеком своей глубокой печалью. Она вечерами грустила в тусклом свете оплывшей свечи. Она не хотела теребить горькими воспоминаниями душу. Пыталась забыть прошлое, когда потеряла сына, как огромный страшный сон. Но образ минувших дней постоянно стоял пред её взором. Он был единственным, кого она по-настоящему любила и лелеяла, пока судьба не разделила их пути...

    Но никто не ел её выпечку. А она пекла, старалась, раскатывая тесто скалкой, стряпая великолепные пышные булочки. Люди воротили нос от её хлеба. Бросали косые взоры на лавку пекарни, шептались за спиной, шла недобрая молва. И всё из-за хлеба, который был слишком солёным, потому что тесто замешивалось на слезах.
    Он стоял за высоким частоколом забора. В щель между брёвнами проникали приглушённые голоса людей, удары молота, хрюканье грязного порося. Но его взгляд был прикован только к ней. Он стоял полностью погружённый в раздумья и воспоминания. В голове роились мириады мыслей, распирающих голову изнутри, словно большой воздушный шар, всё время дремавший под черепной коробкой, и теперь пытавшийся вырваться наружу.
    Хотелось всего и сразу: славы, любви, счастья... Он желал слишком многого, но из-за юности не мог решиться. Не хватало слов, чтобы передать все терзания души тоской и горем.  Хотя стоило лишь пройти через огромные ворота поселения, подойти к ней и начать разговор.
    Она вспомнит его. Простит за всё.
    Казалось, что их пути вновь пересекутся, но из-за их глупости и нерешительности, все их воспоминания канут в небытие, словно мусор.
    Она хранила память о нём, берегла воспоминания как зеницу ока. Они для неё были дороже жизни. Ради сына и памяти о нём она готова была умереть.
    Он стоял и разглядывал свою маму в щель частокола. Боялся, трусил, стеснялся, не мог подобрать нужных слов, просто не знал, как себя вести. Ведь мама думала, что его больше никогда не увидит, что сын погиб, исчез. А он, как последнее отрепье, прячется за оградой, не решается.
    "А вдруг, меня не вспомнит она... вдруг..."  — У него в голове мелькнула грустная мысль.
    Но он её смело отсеял. Мама помнит его, верит что он ещё жив, что он вернётся, обнимет её, нежно поцелует в щёку, прижмёт к себе и скажет: "Мама, я тебя люблю. Ты только не плачь".
    Он много раз, украдкой, пробовал её выпечку. Она была солёной... солёной от слёз. ЕЁ слёз, которые она проливала из-за него. А он...
    Их пути так и не пересеклись, потому что ему не хватило духа и решительности подойти, и сказать священное слово "МАМА".