4 ГЛАВА.
Все время, пока колонна ползла по Чарикару, Корнеев меланхолично жевал какие-то загадочные рыбные консервы в томатном соусе. Подкрепившись, он вышвырнул банку в окно и пробормотал, ни к кому не обращаясь:
-Приеду в Союз — на консервы даже не гляну. Как же за эти два года надоели всякие рыбные, свиные, говяжьи и куриные гробики! К дьяволу сгущенное молоко! К дьяволу все, что надо открывать консервным ножом! Только свежие продукты смогут вернуть мне теперь душевное равновесие!
Егоров одобряюще хмыкнул и протянул Кириллу фляжку:
-Запейте, товарищ старший лейтенант, а то до самого Хайратона во рту вкус рыбы останется.
-Спасибо,— Кирилл отхлебнул пару раз,— Этот отвар из верблюжьей колючки просто прелесть! Честное слово, лучше «фанты» и даже «Буратино». Только бы от частого употребления горбы на спине не появились...

На горизонте показался Джебальский пост. Он был почти полностью укрыт плотной завесой пыли, поднятой перемешавшимися колоннами.
Кирилл вылез из машины и пошел к зданию поста. По всему было видно, что выпускать колонны никто не собирается. Где-то далеко впереди что-то бухало.
Корнеев остановился у комендантского бэтэра, на котором полулежал молоденький офицер. Отгоняя мух, офицер деловито кромсал штыком истекающую соком дыню на более-менее ровные дольки и кидал их то себе в рот, то в раскрытый люк водителя.
-Здорово, земляк,— Кирилл залез на броню. Вместо ответа офицер протянул ему здоровенный кусок дыни,— Спасибо,— Корнеев отмахнулся от наседающих мух,— Ты не знаешь, почему нас держат?
-Да духи трассу перейти хотят,— нехотя, в какой-то сладкой истоме, ответил офицер,— Видно, большая банда, уже полчаса мордуют заставу... Так что кури, братан, пока не позовут. Еще дыню хочешь?
-А ну ее,— Кирилл спрыгнул на землю,— Спасибо за информацию.
-Большое русское «плиз», как выражаются наши вероятные противники где-нибудь в Алабаме,— ответил офицер, не меняя своей позы. В это время из люка бэтэра показалась замасленная рука со шлемофоном:
-Товарищ лейтенант — связь!
Офицер, не торопясь, вытер руки сначала о броню башни, потом о штаны и взял шлемофон, а Корнеев побрел между урчащими машинами к видневшемуся у поста Бояркину.

Стас ругался с каким-то прапорщиком. Тот — в бронежилете, увешанный оружием как елка игрушками, равнодушно слушал проклятия в свой адрес и время от времени вставлял – «не положено».
-Какие цепи?! Какие цепи?!— надрывался здорово заведенный Бояркин, размахивая перед носом прапорщика папкой с документацией,— Я через этот перевал столько ходок уже сделал, сколько ты компоту не выпил!..
-Не положено,— стоял на своем бравый прапорщик.
-Ты хоть раз на Саланге был в это время? 3аучил дурацкую инструкцию и уперся как баран! Там же сейчас трасса лучше, чем Москва-Одесса!
-Не положено,— откровенно резвился страж порядка.
-Плевать я хотел на твои «положено, не положено»!— орал Бояркин,— Задержишь колонну...
—Что случилось?— Корнеев понял, что пора разряжать обстановку, по всему видать, что прапорщика криком не возьмешь,— В чем проблема?— он выразительно посмотрел на Стаса — успокойся, мол.
-Нет цепей противоскольжения,— мстительно доложил прапорщик, расплываясь в непроизвольной улыбке,— Без них колонна не выйдет.
-Товарищ старший лейтенант!— в голосе Корнеева зазвенел металл,— Почему техника вышла в рейс без цепей?!
-Да вот...
-Мал-чать! Марш к машинам!— Корнеев был само негодование.
Успокоившийся Бояркин из-за машины наблюдал, как Корнеев что-то втолковывал прапорщику, потом покровительственно похлопал его по плечу и величественно пошел к машинам.
Они посмотрели друг на друга, потом захохотали.
-Ты что ему сказал?— выдавил из себя Стас.
-Ничего особенного. Объявил благодарность за бдительность и заботу о безопасности колонн, потом довел ему приказ командующего об использовании цепей только в зимнее время и посоветовал лучше знать руководящие документы.
-Такой приказ и вправду есть?
-А черт его знает,— пожал плечами Кирилл и посерьезнел,— Стас, смотри — наливники вытягиваются. Пора и нам в путь.
Через несколько минут машины покинули сковородку джебальского поста и устремились на север.

Дорога, повторяя изгибы бурной реки, наконец-то углубилась в горы. Далеко позади остались и поля, и стада. Машины стремительно неслись по превосходной трассе, с каждым метром забиравшейся все выше и выше. Вот позади остался Уланг. Похолодало.
Дорога карабкалась вверх, к перевалу. Колонна, поминутно тормозя, жалась к отвесной скале, пропуская встречные бэтэры комендантской бригады.
Вокруг царило унылое однообразие: справа — серо-бурые камни, уходящие куда-то к небу отвесной стеной, слева — пропасть. На ее дне остовы сгоревших машин выглядели маленькими горстками рыжего металла. Не раз и не два за год здесь срываются с крутого откоса машины и, теряя колеса и борты, расплющиваются о валуны на дне...
Да, подумал Кирилл, если бы не это обстоятельство, здешний участок дороги можно было бы считать самым безопасным. На его памяти тут никогда не обстреливали. Почему? Трудно сказать. Скорее всего, просто невыгодные позиции для духов — негде спрятаться. Горы просматриваются до самых вершин, один выстрел — и зенитки искромсают камни в песок вместе со стрелявшим.
-Смотрите, товарищ старший лейтенант!— водитель ткнул пальцем куда-то влево.
В этом месте дорога делала поворот почти назад, поднимаясь по пробитому в скалах карнизу. Кирилл увидел, как на противоположной стороне ущелья медленно, словно в кино, катилась вниз по крутому склону зеленая букашка. Вот ее подбросило на камнях, перевернуло в воздухе. Сделав полный оборот, автомобиль снова встал на колеса, но лишь только для того, чтобы перевернуться через кабину и, вспыхнув, развалиться. Еще один...
-Наш?— сквозь зубы выдавил Корнеев.
-Далеко, не вижу,— глухо отозвался Егоров.
-На дорогу лучше смотри, а то рядом ляжем.
-Заснул, наверное, бедолага,— Егоров со всхлипом вздохнул,— Молодой, видать, умотался...
-Насмерть,— докончил фразу Кирилл. Он впервые видел вот такую гибель. Глупую, бессмысленную. Впрочем, любая смерть бессмысленна и глупа. Даже от старости.
Через пятнадцать минут они поравнялись с местом падения. Здесь уже суетились солдаты — водители из колонны, которой руководил усатый капитан — Володя Кожевников, однокашник Корнеева по военному училищу. Он тоже был здесь, негромко отдавая команды поднимавшимся из ущелья солдатам.
-Останови,— кинул Корнеев Егорову и, еще на ходу, выпрыгнул из машины, подошел к Кожевникову,— Как же это, Вовка?
Кожевников раздраженно пожал плечами.
-Извини, братан, не до тебя. Сам пока ничего не знаю. Езжай, не загораживай дорогу. Будешь в Хумрях ночевать — заходи. А пока — поезжай.
Кирилл понимающе кивнул и полез в машину. Своих они догнали уже перед самыми галереями.

Саланг уже покрылся снегом, здесь началась зима. Машины ползли по галереям, с трудом одолевая каждый метр. Только дизелям под силу этот нелегкий путь, карбюраторные же обычно проходят перевал на буксире. Даже бэтэры — универсальные боевые машины — и те захлебываются от недостатка кислорода. А люди? Как всегда, люди выдерживают все. И не просто выдерживают — живут на этой высоте!..

Перед въездом в тоннель солдат-регулировщик выдал Егорову респиратор — в трехкилометровом рукаве, соединяющем север и центр Афганистана, с вентиляцией дела обстояли неважно. Корнеев от маски отказался:
-Это моя последняя ходка,— сказал он регулировщику,— Хочу напоследок побольше ощутить.
Солдат пожал плечами, дескать, ваше дело. Машина въехала в тоннель.
Дышать и вправду было нечем. Черный, закопченный тоннель был под завязку наполнен гарью. Фары с трудом пробивали сплошную завесу, нащупывая путь.
Корнеев с неописуемой радостью разглядел далеко впереди неясный свет. Пятно света медленно приближалось, и, наконец, машина вырвалась из тоннеля.
-Останови, Егоров, дай надышаться,— жадно хватая воздух ртом, попросил Корнеев. Чистый, морозный горный воздух обжигал легкие, пьянил его. Отдышавшись, Кирилл вдруг забеспокоился:
-Слушай, Егоров, а зенитчик-то у нас на кузове есть? Что-то я от самого Баграма про него и не вспоминал. Надо глянуть...
Он вылез из кабины и забрался на кузов. Под потрепанным пологом сидел, закутавшись в бушлат, рядовой Тоибаев — один из лучших зенитчиков части.
-Тоибаев!— радостно воскликнул Кирилл,— как ты тут — живой?
-Таварыш камандыр,— заулыбался Тоибаев,— все харашо, вада есть, кансерв есть, патрон есть. Плохо толька — холодна! Давай вниз ехать, таварыш камандыр! Внизу харашо — лето!
-Едем, родной, едем!— заверил его Корнеев и перелез в кабину,— Все в норме, Егоров! Гони в лето — Тоибаев приказал!

5 ГЛАВА.
От головокружительного спуска заложило в ушах. «Как на самолете»— подумал Бояркин, невольно поглядывая на Прокопчука. Тот вел машину и впрямь как самолет, сосредоточенно, не без некоторой рисовки.
Тепло, вопреки всем законам физики, шло снизу, от подножий гор, пока еще серых и мрачных.
Спуск на северную сторону перевала означал, что половина дороги до Пули-Хумри сделана. Теперь главное — выдержать темп, не растянуться по трассе. Духи здесь странные — одиночную машину могут и пропустить, а вот хвост колонны... Черти их разберут.
-Останови-ка,— Бояркин взял автомат и открыл дверцу. Снаружи стояла жара. Он вышел, обошел машину вокруг... Сзади уже подкатывали немного отставшие Камазы.
-Товарищ старший лейтенант!— от хвоста колонны шел Сахадзе,— 3а мной Агафонов идет — коптит так, что я своего заднего борта не вижу. И тянет еле-еле. Из-за него...
-Давай сюда Агафонова,— прервал его Бояркин.
Через минуту перед офицером стоял тощий солдат в донельзя застиранной хебешке. Стоял, не глядя в глаза, ковырял носком ботинка окраину асфальта, на вопросы отвечал нехотя.
-Откуда я знаю, что с движком,— давил он из себя слово за словом,— Я же не рентген...
-До Хумрей дотянешь, или здесь цеплять?
-Цепляйте,— равнодушно пожал плечами солдат. Бояркин почувствовал, как нарастает раздражение.
-Все,— он повернулся к подошедшему Корнееву,— трогаемся. Этот,— и он ткнул пальцем в Агафонова,— пойдет перед тобой. Будет ползти как шпион по нейтралке — цепляй его на ТК. С богом! В Хумрях проведем «разбор полетов».
-Ты только не сильно гони,— попросил Корнеев,— хотя бы до Хинжана назад поглядывай.
-Лады,— буркнул Стас и полез в кабину. Через пару минут колонна уже мчалась по трассе.

Километров за десять до Хинжана Камаз Агафонова встал.
Собственно, Корнеев уже ждал этого, но надеялся, что они хоть как-нибудь доползут до кишлака, а там, под прикрытием советского блокпоста, а если повезет, то и целого гарнизона «трубачей», зацепят сломавшийся Камаз без опасения быть обстрелянными.
Они подкатили к успевшему задрать кабину Агафонову и встали чуть впереди. Тут же тормознул и Сахадзе. Колонна, не снижая скорости, исчезла в пыльном мареве.

Возились с заглохшим Камазом долго. Водитель то растерянно кидался в кабину за совершенно ненужным ключом, то суетился, мешая цеплявшим буксир. Корнеев стоял рядом и молчал. Да и что было говорить, когда непонятна ни причина поломки, ни странная суетливость Агафонова. «На месте разберемся,— подумал Кирилл,— осталось немного, как-нибудь дотащим этот гроб на колесах».
-Да у него всего один клык, и тот на двух болтах,— недоуменно протянул Сахадзе,— Ты что, родной, в колонну собирался на этом драндулете, или на свалку? Да я тебе за это...
-Са-хад-зе,— кротко произнес Корнеев,— Зачем душу рвешь? Время и колонна уходят. Берите проволоку и цепляйте ЭТО за бампер.
-За бампер! Ха!— вспылил Сахадзе,— Да я этот бампер после первого же поворота оторву! Он же у него для вида...
-Кончай митинг, генацвале, сейчас не комсомольское собрание, сам понимаешь.
Бормоча проклятия, ребята полезли в кузова за кусками проволоки. Агафонов, сидя на корточках, бесцельно постукивал ключом по железному буксиру — треугольнику. Звон раздражал Корнеева, но он сдержался.
-Не проверяй, Агафонов, он и вправду железный,— почти ласково сказал он и тут же обратился к зенитчику, с интересом наблюдавшему эту сцену,— Тоибаев, если я еще раз увижу тебя на земле, а не у пушки — считай, что по приезду до следующей колонны твое место — на нарах гауптвахты. Быстро в кузов и — наблюдать!
Тоибаев, обиженно сопя, полез на свое место.
Минут через десять все было готово. Корнеев дал проехать Сахадзе с Агафоновым на прицепе и тронул Егорова за плечо — вперед.

Но ехали недолго. Километров через пять, уткнувшись в искореженную мачту линии электропередач, стоял Камаз Левченко. Гробовая тишина не сулила ничего хорошего.
Корнеев, на ходу крикнув Тоибаеву, рванувшемуся было от зенитки – «наблюдать!», задыхаясь от предчувствия, побежал к машине. Правая дверца открыта, но Левченко нигде не видно. В кабине после удара о мачту со спальника свалился матрац, загромоздив все пространство.
-Левченко,— хрипло прошептал Кирилл,— Левченко, Сережа...!
Из-под матраца торчали неподвижные, МЕРТВЫЕ ботинки... Подбежавший Егоров ухватился было за матрац, но опомнившийся офицер остановил его:
-Не трогать!— глухо добавил,— Могли заминировать.
Что-то со звоном ударило в борт машины. В ответ торопливо зачастила Зэушка.
-Всем укрыться,— механически приказал Корнеев, не двигаясь с места
-Это ты, сука!— как бешенный заорал на Агафонова Сахадзе,— Из-за тебя Серегу потеряли! Мразь...!
-По местам!— повелительно, с металлом в голосе крикнул Кирилл, и солдаты, приходя в себя от шока, повиновались.
Стреляли метров с восьмисот из-за невысокого дувала, в три автомата. Тоибаев, не жалея боеприпасов, молотил по этому дувалу, поднимая клубы пыли. По всем сторонам от дороги валялись срезанные плотным огнем листья винограда, попавшие под пули.
Стрельба стихла также внезапно, как и началась. Тоибаев для проверки дал еще пару очередей вглубь зеленки — без ответа.
Солдаты, не успевшие сделать ни одного выстрела, начали подниматься с земли, отряхиваться. Корнеев поймал себя на том, что всю перестрелку простоял истуканом, держась за дверцу левченковского Камаза. «Идиот,— мысленно обругал он себя,— что, тебя в училище мишенью учили работать? Сломался, брат, нервишки ни к черту. Надо напиться…»
-Храбрый вы, товарищ старший лейтенант,— с легкой завистью в голосе отметил подошедший Сахадзе,— Ничего не боитесь.
-Годы длительной тренировки, генацвале,— ошалев от такой неожиданной оценки своих действий, Корнеев даже не улыбнулся. Впрочем, веселиться и так было не с чего. Четыре машины, две из которых годятся разве что на прицепы, покойник, да пятеро живых, хотя Агафонова живым стоило считать только условно. У него было такое выражение лица, словно он только что похоронил всю семью и остался один на белом свете. Его можно смело пускать на минное поле — подорвется и не удивится, воспримет как должное...
-Ребята,— вздохнув, начал Корнеев,— обстановка не из приятных. Колонна ушла. В любую минуту нас могут опять обстрелять. Левченко трогать нельзя — кабину могли заминировать. Кто знает, сколько у НИХ было времени? Давайте работать.
Егоров зацепил Уралом расстрелянный Камаз сзади и осторожно вытащил на дорогу.

Все время, пока закрепляли подъемный механизм, Корнеев стоял рядом с искореженной кабиной и нервно жевал сигарету. Конечно, лучше бы сейчас сидеть в Урале и не видеть всего этого, но... Если взрыв?! Дело чести — быть там, где опасно. Да еще спиной к зеленке. Да еще забыв автомат в кабине... Вот черт!
И тут Кирилл прямо кожей почувствовал, что ему в спину глядят. Это ощущение передать невозможно. Просто начинаешь нервничать, ловишь себя на том, что не можешь найти место, оглядываешься то и дело, сбиваешься с мысли...
В приоткрытой форточке поднятого Камаза на мгновение, как в зеркале, отразилась зеленка. И, хотя Кирилл не увидел ничего настораживающего, он почему-то уверился окончательно — за ними внимательно наблюдают.
-Внимание,— не повышая голоса, произнес он,— как только я крикну «огонь», все на землю и — бить по ближайшим кустам на той стороне дороги. А пока — работать как ни в чем не бывало...
Он, как только мог небрежно, положил руки на пояс, левой рукой расстегнул кобуру на животе (мелькнула шальная мысль — знали немцы как пистолет удобнее таскать, а мы его вечно на задницу загоняем.) Ну, теперь осталось только снять предохранитель. «Афганский вариант»— патрон в патроннике — подвести не должен. Солдаты продолжали работать, даже Тоибаев вылез из-за зенитки. «Молодец,— одобрил Кирилл,— его наверняка на мушке держат в первую очередь».
-Ну,— сквозь зубы процедил он,— дай бог, чтобы я ошибся. Огонь!
Извернувшись в прыжке, Кирилл выхватил пистолет и до падения успел дважды выстрелить в сторону зеленки. Из кустов послышался сдавленный крик, тут же заглушённый бешеной стрельбой. Продолжая нажимать на спусковой крючок, Корнеев перекатился под Урал. Только укрывшись за колесом, он перевел дыхание и тут же кинулся к кабине за автоматом.
Однако стрельба уже стихла. Душманы, видимо не ожидавшие такого отпора, растворились в винограднике...
-Ну, командир!— лицо Сахадзе сияло в восторге,— Прямо как Миклован! На звук! Каскадер!
-Ага,— устало подтвердил Корнеев,— Чай, третий год афганскую пыль трамбую. Все, мужики, восторги на потом. Сматываемся, пока они не очухались.
Через мгновение взревели двигатели, и машины, стремительно набирая скорость, помчались на север, таща за собой своих беспомощных собратьев.

6 ГЛАВА.
-Ну, вот, наконец-то и Пули-Хумри,— вздохнул Кирилл, увидев тянущийся вдоль дороги забор из колючей проволоки.

Котловина, зажатая невысокими горами, курилась плотной завесой пыли. Это непрерывно тасовались машины сразу нескольких колонн, разбираясь по местам традиционных стоянок. Да, для кого-то дорога уже закончилась. Счастливчики, удачно добравшись до своей базы, целых два дня будут спать на свежих простынях с деревянным потолком над головой, ходить строем в столовую и смотреть надоевшие, кое-как склеенные фильмы в сверкающем металлическим покрытием клубе. Почтальон выдаст им письма, в которых нет войны, а есть только дом, странные заботы родителей и друзей, пожелания здоровья и счастья. Они будут курить свои «Донские» у пожарного водоема, старательно избегая в разговорах слов «колонна», «зеленка», «трасса» и многих других, касающихся непосредственной работы. А потом они опять сядут в кабины своих «коробочек», «шаланд», «крокодилов», «наташек», «зажигалок», чтобы доставить самые разнообразные грузы во все концы страны.
Для других Пули-Хумри — перевалочная точка. Отсюда колонны уходят в Хайратон и Кундуз, успев, кто переночевать, а кто и изрядно загореть, ожидая очередной проводки.

Кирилл увидел, как Сахадзе, остановившись у самого склона горы, начал отцеплять агафоновский Камаз. Все. Половина пути до Хайратона сделана. От беспорядочно сгрудившихся машин к Уралу шел Бояркин.
-Тормози, Андрюха,— Корнеев вспомнил про машину Левченко, зацепленную на ТК, скрипнул зубами,— Снимай Серегу. Будем вытаскивать.
Подошедший Стас не спросил ничего. Пока опускали подъемный механизм, он задумчиво гладил раскаленное солнцем железо кабины Камаза, осторожно касаясь пальцами пулевых отверстий.
-Он в кабине,— закуривая, произнес Кирилл,— завалило тряпками... Боюсь, заминировали, суки...
Стас нажал кнопку замка и потянул дверцу на себя.
-Всем отойти подальше,— приказал он глухим голосом, недобро посматривая на столпившихся солдат.
-Разрешите мне,— сунулся было Прокопчук, но Бояркин рявкнул:
-Я что сказал?!
Народ отступил шага на три.
-Стас,— Кирилл вздохнул,— не лезь. Надо саперов вызвать.
-Сам справлюсь,— зло отрезал Бояркин и осторожно полез в кабину.
Через минуту на землю свалился матрац, за ним — одеяло с подушкой и комок окровавленных простыней, бронежилет. Вскоре выпал и сам Стас. Держа правую руку на весу, он крикнул «ложись» и, не дожидаясь выполнения команды, с силой швырнул какой-то предмет в отдаленную канаву.
Рвануло здорово, поднявшиеся клубы пыли почти полностью скрыли технику.
—«Лимонка»?— спросил Корнеев, протягивая Бояркину окурок.
-Она, родимая,— жадно затягиваясь, ответил Стас,— за ремень засунули... Потянули бы парня из кабины — обеспечили  работой хирурга, реанимацию и морг.
-А так — только морг,— вслух подумал Корнеев.
Тем временем солдаты уже положили на землю тело Левченко и теперь стояли в молчании.
-Крови маловато...,— неизвестно к чему пробормотал Бояркин,— Кирюха, отвези Левченко в местный госпиталь,— и, не дожидаясь ответа, заорал на столпившихся солдат,— Что встали как бараны? Ложите его на Зэушку и — марш по машинам! Эт-то что — техника на стоянке? Эт-то же свалка! А ну, быстро свои колымаги — по линеечке...!

Сдав погибшего дежурному врачу, сообщив все необходимые данные, Корнеев заторопился на стоянку. Он слишком хорошо знал Бояркина, чтобы быть уверенным, что «воспитание» по его методам закончится без скандала.
Так оно и вышло. Машины уже были выровнены как по струнке, перед ними стоял строй в полной экипировке, а перед строем махал кулаками багровый от гнева Бояркин. Не было сомнений, что мишенью для его ругательств являлся Агафонов. «Еще расстрелять прикажет»,— подумал Корнеев, на ходу выскакивая из машины.
-Ты подонок, Агафонов!— кричал Бояркин,— Из-за тебя — ты понял?— погиб Левченко! Я все сделаю, чтобы ты его домой отвез! Посмотри в глаза его матери! Расстрелять тебя мало!
Агафонов стоял бледный, весь его вид говорил о том, что он сейчас не здесь, а там — у изуродованной мачты электропередачи...

Поужинали наспех, в молчании.

Уже почти стемнело, когда Стас позвал Корнеева:
-Пошли, будем совещаться.
Они сели в кабину Урала, закурили. Стас закашлялся.
-Заменюсь — брошу курить к чертовой матери, надоело легкие выплевывать.
-Брось сейчас,— предложил Кирилл.
-Ага,— хмыкнул Бояркин, откашлявшись,— от такой жизни скорей дышать бросишь, чем курить… Ладно, все это лирика. Ты знаешь, что Агафонов свою тачку загубил насмерть?
-Догадываюсь.
—Что делать будем? 0н ведь ее запорол специально. Просто чудо, что она столько прошла.…  Пить хочешь?
-А что у тебя?
Стас открыл портфель, покопался.
-Вот, Боржоми. Только теплая.
Кирилл потрогал бутылку:
-Это ж кипяток! Нет, спасибо. Никакого желания глотать раскаленный шампунь с хлоркой пополам. Лучше оставь на утро, за ночь хоть остынет. А как этот придурок объясняет поломку?
-Не хотел, говорит, в колонну идти. Плохое, говорит, предчувствие было. Думал, что из парка не выйдет, ан вот что получилось.
-Да, дела...,— Корнеев задумался,— Придется его на местную «губу» определять до нашего возвращения, а обе машины поручить коллегам из здешнего автобата.
-Это ж две машины бросать,— скривился Бояркин,— меня комбат и так по приезду замордует...
-А что с левченковской машиной?
-Так, ерунда,— мрачно отозвался, помолчав немного, Стас,— Три дырки в радиаторе, прокол на правом переднем скате, да битые стекла...
Он вдруг повеселел,— Ну, Корней, и голова у тебя! Да мы за ночь из двух одну тачку скомпонуем!— он опять резко поскучнел,— Рулить только некому. Вот черт!
-Посадим Агафонова,— предложил Кирилл. Стас аж подскочил:
-Кого?! Ты что, смеешься? Да он уже в тюрьму должен собираться...!
-Не ори, успокойся. Дадим ему последний шанс на реабилитацию. Возьмется — значит, совесть еще есть. Ну а нет,— Кирилл вздохнул,— сам сяду за руль. А его — на «губу» к чертовой матери, да еще объяснить коменданту — за что...
-Ладно, уговорил,— тяжело засопел Бояркин,— Значит так — завтра никуда не едем, собираем машину. Вторую отдаем на сохранение в автобат. С утра — я звоню на базу, выгребаю все, что можно, а ты здесь народ гоняешь, чтобы завтрак и все такое. Потом — я на ремонте, ты — газеты и насчет бани с вертолетчиками договорись. В любом случае послезавтра — в путь. Идет?
-Лучше не скажешь, ваше сиятельство,— церемонно развел руками Кирилл,— А теперь — вали отсюда, я спать ложиться буду.

7 ГЛАВА.
Проснулся Корнеев от криков, перемежавшихся равномерными ударами по железу. Он полежал немного, ориентируясь, как любил говорить, в пространстве и на местности, потом толкнул ногой чуть приоткрытую дверцу Урала.
-Проспал все на свете,— он вздохнул,— Стас уже ремонтом занимается, а я... Нехорошо. Пора и в дела окунуться.
Он вылез из машины, сделал пару слишком уж вольных упражнений, набрал воздуха и крикнул:
-Егоров!
Никто не отозвался.
-Егоров! Андрюха!— упражнялся в крике Корнеев, но водитель не появлялся,— Опять куда-то забурился,— сделал он вывод и насторожился — на кузове кто-то вполголоса распевал то ли узбекскую, то ли таджикскую песню. Кирилл подошел к борту:
-Тоибаев! Шавкат!— никакого эффекта. Корнеев поднял с земли гильзу и по-баскетбольному  закинул ее в щель между стойкой и пологом навеса для зенитчика. Песня оборвалась, из-под полога показалось возмущенное лицо Тоибаева.
-А, таварыш камандыр! — увидев Корнеева, он тут же сменил гнев на милость,— Что нада? 3ачем мусор бросал? Я тут чисто убирал, как дом... Зря бросал, таварыш камандыр...
-Иди-ка сюда, гордость контингента,— деланно нахмурился Корнеев, а когда Тоибаев перегнулся через борт, цепко ухватил его за ухо. Тот тоненько заверещал, хитро косясь на офицера и продолжая улыбаться.
-Песни поешь? Так-так,— укоризненно произнес Кирилл,— А пушка твоя, небось, изнутри пылью забита? А? Ленты кто снаряжать будет? Или теперь модно одиночными стрелять?
-Таварыш камандыр! Вай-вай!— обиженно завопил зенитчик,— Отпусти ухо, третий раз за утро разберу пушку! Тэбе пакажу, какой чистый! Лицо такой после баня нэ бывает!
-Точно?— как бы сомневаясь, переспросил Корнеев, отпуская Тоибаева.
-Хочешь — стрельну?
-Я тебе «стрельну» сейчас по спине чем-нибудь,— пообещал Корнеев,— Егоров где?
-Как «где»?— совсем натурально изумился Тоибаев,— Машину делает. Таварыш камандыр спит крепко — ничего не знает,— ехидно добавил зенитчик и поспешно нырнул под полог, откуда тут же донеслась прерванная песня.
Корнеев хмыкнул, постоял немного в задумчивости, потом побрел в сторону, откуда доносился грохот железа и урчание двигателей.
Бояркин, весь в масле, курил, привалившись спиной к колесу Камаза.
-Здоров ты спать, Корней,— вместо приветствия пробурчал он,—  Мы тут уже чудеса творим, а ты еще и не умывался.
-Ладно,— отмахнулся Кирилл,— знаешь же мои способности, так чего не разбудил с зорькой?
Бояркин помолчал.
-Агафонова видел?
-Нет еще... А что?
-Да «фонарь» ему засветили, будь здоров...
—Чудненько,— Кирилл досадливо поморщился.
-Вот и я говорю — чудненько,— Стас закашлялся,— Разберись – кто, зачем, когда и чем.
-Ты что, сам не знаешь?
-Знаю,— Бояркин обреченно махнул рукой,— За что, кто, когда — все знаю... Я с утра на базу дозвонился.
-И что?— Корнеев напрягся.
-Как что? Привет семье. Спасибо нам с тобой за Левченко, ждут нас не дождутся обратно на разборки... Ты партийный – «строгача» влепят, я комсомолец — могут и выпнуть…  А тут еще и Агафонов со своим украшением... синяк и за неделю не сойдет... Приедем — новая вводная — неуставные взаимоотношения в колонне...
-Сахадзе?
-А кто ж еще! Горячая кровь... Петух кавказский! Займись этим, Кирилл. Собери бумажки, чтобы все было по уму. Да про баню не забудь.

...Корнеев медленно направился к полевой кухне, у которой понуро сидел Агафонов. Увидев офицера, тот вскочил, вытянулся. Так и есть, вокруг левого глаза огромнейший синяк, еще и бровь разбита.
Офицер сел:
-Ну, рассказывай, как такое «богатство» заработал?
-Дрова рубил,  товарищ старший лейтенант,— заученно ответил Агафонов,— Топор отскочил…
-Ай-яй-яй!— укоризненно покачал головой Корнеев,— Дрова что — резиновые попались?
-Случайно,— опустил голову Агафонов.
-Ну, ясное дело! Ты, стало быть, топором по полену, а он — бац! — прямо в глаз... Романтично. Ты фантастику писать не пробовал, а? Агафонов? Должно здорово получаться. Ладно, хватит вкручивать, не дитя.
-Товарищ старший лейтенант,— дрогнувшим голосом произнес солдат,— За дело мне досталось... Мало еще!
-А вот это другой разговор. Только мне от этого не легче. Лист бумаги с ручкой найдешь? Пиши все, как было, да без резиновых дров.
-Может, не надо?— тихо попросил Агафонов,— За дело же, товарищ старший лейтенант, нет тут виноватых, сам я...
-Мне лучше знать — что надо, что не надо,— Корнеев поднялся,— Пиши все, как было, а там посмотрим, что с вами делать. Где Сахадзе?
-Машину моет. Вон он — с ведром  идет.
-Вижу.… Давай, в общем,  пиши. После обеда отдашь. Да поменьше фантазии — меня интересует голая правда. Я не собираюсь твой опус в газету отправлять, он ни у кого, кроме разве что прокурора, интереса не вызовет.

Сахадзе ожесточенно тер лобовое стекло. Кирилл с минуту наблюдал за его деятельностью, потом тихо произнес:
-Генацвале, подойди-ка…
Солдат тяжело вздохнул, сунул тряпку в ведро и вытянулся перед офицером. Они некоторое время смотрели друг другу в глаза, потом Сахадзе не выдержал, отвел взгляд.
-Не удержался,— задумчиво произнес  Корнеев, как бы подводя итог безмолвной беседы,— Опять горячая кровь, да?
-Так точно,— потупился Сахадзе.
-Врезать бы тебе разок,— мечтательно протянул Кирилл,— по-отечески, любя. Чтобы глаза на полчасика закатились. Жаль, нельзя, не метод воспитания. Ты, дорогой, так и просишься на скамью подсудимых,— негромко продолжал он, прикурив,— Уже третий раз кулаки распускаешь. Пора тебя с машины снимать, а то всю колонну измордуешь. Тоже мне, борец за справедливость — товарищ Сахадзе…
Голос Сахадзе дрогнул:
-Товарищ старший лейтенант! Честное слово, случайно это! Я ему говорю, а он молчит, ну я и не выдержал...
-Слушай сюда, борец за справедливость,— жестко, словно приказ, отрубил Корнеев,— сейчас ты мне свои объяснения изложишь на бумаге, а до конца рейса с Агафонова пылинки сдувать будешь, понял?
-Понял,— сглотнул слюну солдат.
-И моли всех богов, чтобы синяк у него до возвращения сошел. Иначе беседовать тебе с прокурором на не очень отвлеченные темы.
Корнеев помолчал немного, повернулся и бросил через плечо:
-Объяснительную принесешь после обеда. И смотри – писать только правду... Э-хе-хе, пришла беда — отворяй ворота,— уже на ходу, сам себе горестно пробормотал Кирилл...

Около пяти вечера все вопросы были уже решены: левченковский Камаз заурчал, Агафонов — все еще бледный как полотно — до смерти надоел Бояркину, раз десять прибегая упрашивать поверить ему. Вертолетчики по старой дружбе натопили баню, а Корнеев приволок из автобата толстенную пачку полусвежих газет. «Макулатура» — как выразился Стас — была тут же разобрана солдатами, да и сам он уединился с «Правдой» в Камазе.
Корнеев от нечего делать пересчитал коробки с сухпайками и уже собирался снять пробу с ужина, как вдруг услышал хохот. Смеялся Бояркин, катаясь по кабине и колотя кулаками по «баранке» и собственным коленям.
—Что это с тобой?— заинтригованный Кирилл залез в кабину.
Давясь от смеха, Стас протянул ему газету, ткнул пальцем в статью на предпоследней странице, шумно вздохнул и опять захохотал.
Кирилл пробежал статью глазами – ничего особенного, обычный журналистский треп про Афганистан: местные чудо-богатыри из афганской армии в очередной раз разгромили два десятка банд под Кандагаром. Тем временем наши солдаты ехали следом и раздавали налево и направо продовольствие и керосин под восторженные крики местных дехкан, поголовно нищих и голодных, но страстно влюбленных в кабульское правительство и наших ребят...
Слова «шурави» — советский и «ташакор» — спасибо повторялись в статье так часто и высокопарно, что выглядели просто нелепо.
-Ну, и что смешного?— Кирилл пожал плечами,— Этот бред появляется слишком стабильно, чтобы до сих пор приходить от него в такой телячий восторг...
-Да нет, просто прочитал о «снабжении продовольствием» и вспомнил прапорщика Есина,— выдавил из себя Стас и, не в силах сдержаться, захохотал опять. Кирилл тоже хмыкнул, вспоминая эту историю...

...Прапорщик Есин, здоровый детина лет тридцати пяти, после прибытия по замене почти полгода отходил в колонне у Бояркина начальником технического замыкания. Себе на уме, он крутил потихоньку какие-то свои делишки, но не попадался. И кто его знает, сколько бы он катался еще, если бы не случай — однажды его «коробочка» приползла из рейса на двух пробитых покрышках. Несчастный прапорщик так громко и долго возмущался коварством душманов, усыпавших трассу гвоздями, что даже зампотех, не выходивший из своего кабинета никуда кроме столовой, заподозрил неладное. Как раз перед выездом почти на все машины выдали новенькие запаски, о чем Есин, конечно, знал. Только он не догадывался, что начальник автослужбы перед выдачей переписал все номера покрышек.
Зампотех лично облазил всю колонну и удовлетворенно вздохнул — запаски с машины техзамыкания не было нигде. В дело включился замполит части, в нудной беседе с водителем выяснивший, что запаска была продана на трассе лично прапорщиком Есиным за довольно круглую сумму. За молчание водителю были обещаны электронные часы с музыкой.
Соответственно, состоялась «пресс-конференция» новоявленного коробейника на суде чести прапорщиков. Быстро уловив, что его предали со всеми потрохами, Есин не стал отпираться, а в своем падении обвинил прессу. Он-де начитался газет, в которых советские воины активно делятся всем, чем попало, с местным населением и решил, что это и есть главный долг каждого воина-интернационалиста. Поэтому, увидев печального дехканина у дороги, он, в каком-то возвышенном состоянии, остановил машину и стал предлагать тому свою помощь. В «фонд афгано-советской дружбы» ушли несколько банок говяжьего жира, ящик сгущенного молока, ну, и это проклятое колесо. А откуда в машине взялись «афошки» — так это происки международного империализма…
Ярого поборника самовольного снабжения местных жителей за скорое и скромное вознаграждение в афганской валюте в кратчайшие сроки отправили на «гражданку», а его речь до сих пор частенько цитировалась офицерами при прочтении так называемых «афганских» репортажей...

-И все равно,— пожал плечами Корнеев,— не вижу повода  для идиотского смеха. Люди должны ведь хоть как-нибудь зарабатывать на хлеб с маслом. Вот и пишут..., да и видно из  Москвы получше. Хватит ржать как пьяная лошадь.
Бояркин отдышался и помрачнел.
-Да, ты прав,— буркнул он, доставая пачку сигарет,— В нашем положении смех — дорога к сумасшедшему дому. Курить будешь?
За ветровыми стеклами со спринтерской скоростью сгущалась ночь. Стас и Кирилл молча курили, думая каждый о своем.
-Кирюха,— первым проронил Стас,— почему бойцы так к тебе относятся?
-Как?— не понял Кирилл.
-Ну, вот так как-то... Секретами своими делятся, планами на жизнь, поплакаться приходят...
-Н-не знаю,— Кирилл задумался,— наверное, это от характера моего мягкого... Я всю жизнь в исповедниках хожу — и в школе, и в училище, да и сейчас... Характер такой. А что?
-Так... Вот ко мне только по делам идут. Кто запчасти просит, кто совет по ремонту. И никто, никогда просто так... даже Прокопчук!
Корнеев улыбнулся:
-Да ты ведь злой, Стас. Как собака цепная. В технике волокешь, а с людьми...— он развел руками,— Ты чистый технарь. Люди для тебя — придаток к рулевой колонке. Ты их делишь на водителей и прочих...
-Врешь, Корней,— голос Бояркина зазвенел,— Да, я — псих, знаю. Наорать могу, обозвать... Даже ударить, не без этого. Но людей люблю! Я без людей — ноль...
-Вот ты и любишь их всех сразу, абстрактно. А на каждого в отдельности твоей любви уже не хватает. Ты, Стас, технарь,— задумчиво повторил Кирилл,— инженер по технике, а должен быть, прошу прощения за пошлый штамп, инженером человеческих душ. Мы ведь — военная интеллигенция...
-Интеллигенция,— медленно, почти по слогам выдавил из себя Бояркин,— ненавижу это слово...
-Почему?
-Офицер — вне классового деления. Это, может быть, единственная профессия, которая никуда не относится. Как можно равнять, скажем, поэта, историка, философа, артиста и офицера — не понимаю!
-Так что, в армии интеллигенции вообще нет?— заинтересованно спросил Корнеев.
-Почему? Есть. Преподаватели в академиях и училищах, ученые... А вообще-то интеллигент — это состояние души. Это воспитание и от образования не зависит. Можно быть интеллигентным работягой, а можно и профессором — хамом... Вот ты – интеллигент. А я, хоть и образование такое же и условия жизни ничем не отличаются — хам...
Корнеев захохотал:
-Трогательная самокритика, ничего не скажешь! Ну, братан, ты и загнул! Новый философский подход к классовому делению общества! А как же прослойка?
-Нет никакой прослойки. Любой профессор,  артист, писатель — если приносит пользу — рабочий, если нет...
-Крестьянин,— подхватил Кирилл.
-А, заткнись,— отмахнулся Стас,— общество надо делить на две категории — полезных и иждивенцев. Кто работает — в первом.
-Ну, а армия куда попадает?  Мы ведь в мирное время — нахлебники, — настаивал Кирилл.
-Вот я и говорю, что военный — это внеклассовое образование, пока еще необходимое для того, чтобы работяги могли спокойно включать станки, придумывать новые машины и стихи, писать книги и диссертации.
-Тебе сколько лет, философ?— после некоторого молчания спросил Корнеев.
-Двадцать пять в декабре стукнет.
-А по философии что в училище было?
-Железный, законный трояк,— Бояркин вздохнул, выбросил окурок в открытую форточку,— Теперь можешь меня бичевать, интеллигент.
-Желания нет,— Корнеев потянулся в кресле, с наслаждением зевнул,— Ты лучше скажи, отчего это вдруг в твою техническую голову полез весь этот бред о нашем месте в обществе?
-Послушал бы ты комбата по телефону, не такое сболтнул.
Они замолчали. Ночь черной стеной вплотную обступила их ненадежное убежище.
Внезапно Бояркин насторожился.
-Кто здесь?— он открыл дверцу, щелкнул зажигалкой.
-Я это, Егоров,— ответили из темноты.
-Подслушиваешь?— грозно спросил Стас, тут же обретая свое обычное состояние.
-Ага,— простодушно ответил Егоров,— я в карауле...
-Головасто службу несешь. С таким отношением нас махом на сувениры порежут,— укоризненно заметил Корнеев.
-Не, я сменился,— Егоров был само спокойствие,— Пришел узнать, во сколько завтра трогаемся, слышу — говорите, ну и не стал мешать.
Бояркин вздохнул:
-Ну, и что ты думаешь?
-О чем?
-О разговоре, черт побери!
-Серегу Левченко жалко,— помолчав, ответил Егоров,— Хороший парень был, стоящий...
-Иди спать,— мягко сказал Корнеев,— Проспать не дадут, не бойся.
Егоров молча повернулся и растворился в кромешной тьме. Снова воцарилась тишина.
-Спиртику бы сейчас,— вздохнул Кирилл,— граммов четыреста, вместо наркоза. Охота уснуть и проснуться, когда на экране появятся слова «конец фильма» и что-нибудь горделивое о шосткинском объединении... Иногда мне кажется, что все это — кошмарный сон — помесь бреда с боевиком. А иногда боюсь, что к мирной жизни уже не привыкну...
-Расскажи лучше как «духа» на слух уложил, скромняга.
-На какой слух?! Наугад! Чистая случайность!
Они снова замолчали.
-Кирилл!
—Что?
-Как ты думаешь, мы здесь нужны?
-Не знаю... Не очень, пожалуй.
-А я думаю, что мы зря ввязались,— пробормотал Бояркин,— Просто мы с тобой люди маленькие, да и связаны по рукам и ногам присягой.
-Не ломай голову, старик, наше мнение никого не интересует... Ладно, пора баиньки,— наконец завозился с дверцей Корнеев,— Если верить моему «Ориенту», то местное время — одиннадцать. Продолжим нашу беседу в Хайратоне, лады?

РЕДАКЦИЯ РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ № __
Рецензия на рукопись К. С. «Как посмотреть…»
1. Определение жанра:  псевдобоевик

2. Краткое содержание:
Сергея Сидорова, грузчика, увольняют с работы. На следующий день он выполняет поручение знакомого, охранника Митрофанова, и несет его сестре сумку с картошкой. Проходя по лесопарку, он видит автомобиль. Сидящий там кавказец чувствует себя очень плохо. Он просит помочь и отдает Сидорову барсетку. Сидоров должен отвезти ее некоему Саркису. Деньги, которые там находятся, Сидоров может взять себе. Кавказец утверждает, что за ним погоня. И правда Сидоров видит два подъехавших джипа с людьми бандитского вида.  Убегая с барсеткой, Сидоров встречает трех мужчин и женщину у машины.  Два наркокурьера Сандро и Михай схватили девушку Катю, но тут подоспел Полищук из группы наружного наблюдения наркоконтроля. Сидоров вступается за девушку. Тут появляется таинственный иностранец, а также группа Григорьева из службы безопасности некоей организации. Сидоров убегает с девушкой Катей и мешком героина. Они приходят к сестре Митрофанова. Тут появляется сам Митрофанов и требует героин у Сидорова, достав пистолет. Сидоров и Катя снова убегают. В квартире появляется группа Григорьева и бросается в погоню. У выхода из подъезда они встречаются с тремя людьми из наркоконтроля во главе с Полищуком. Полищук проводит допрос сестры Митрофанова. На самом деле захватить груз Митрофанову поручил его дядя. Тем временем Катя (сотрудник наркоконтроля, как выясняется) и Сидоров выбираются на крышу дома. Спустившись, они вновь переплывают протоку и приходят к кирпичному заводу недалеко от дома Сидорова. Там они решили спрятать героин. Вскоре там собираются последовательно почти все персонажи. Выясняется, что таинственный иностранец представлял некий Орден Хранителей и гонялся за удивительным артефактом, который дошел до современности от эпохи, когда существовала еще дочеловеческая цивилизация. В финале выяснилось, что артефакт-медальон находится у Кати и Сергея.   

Примечание: пересказать сюжет можно только условно, он невероятно запутан.

3. Мнение рецензента:
Если можно было бы провести конкурс по номинации «самый запутанный сюжет», то этот текст безусловно имел все шансы стать призером. Он разделен на главы с подглавками: «взгляд изнутри», «взгляд навстречу», «взгляд вскользь», «взгляд вдогонку», «взгляд снаружи», «взгляд исподлобья» и т. д. В каждой из них автономно  и поочередно действуют те или иные персонажи романа, количество которых находится за гранью разумного. Временами создается впечатление, что Автор написал пародию на боевик (некоторые страницы живо напоминают миниатюры Хармса), но и эта идея не получает своего подтверждения – далее события излагаются с нарочитой серьезностью. Стоит процитировать самого Автора: «С каждой следующей минутой Сандро все яснее понимал, что вообще ничего не понимает». Такое же чувство возникает у читателя. Рваные фрагменты фабулы несоединимы, как паззлы из нескольких разных наборов.
Роман невозможно доработать. Он не рекомендуется к публикации.

4. Целевая аудитория: непонятна
5. Коммерческая ценность:  крайне низкая
6. Наличие на рынке аналогов:  невероятно
7. Оценка: 2
8. Общие впечатления: Роман не рекомендуется к печати.