Один седовласый человек сидел на огромном, раскаленном солнцем валуне и встречал закат. Небо разгоралось в красном, языки пламени все ближе и ближе опускались к горизонту, поглощая на своем пути абсолютно все. Пустыню в северной части долины; ущелье, где сидел старик...
    Вот также, будучи еще крепким, молодым человеком он сидел здесь со своим другом и пил бренди. А может это был и скотч...
     История их знакомства будоражила воспоминания — он, окружной шериф в расцвете сил, и долговязый, огромный индеец, ограбивший центральный банк. После их разлуки Джон, так больше и не встречал в своей жизни таких больших людей. И в первую очередь он был человек с большой душой...
     В день их первой встречи шериф столкнулся лицом к лицу со своей смертью. Три, зловещих как ночь, длинных, блестящих на солнце ствола, поджидали его в ущелье. Первая пуля просвистела всего в нескольких сантиметрах...
     Джон долго выманивал преступников из укрытий: перебегал от камня к камню, вверх вниз по каменной гряде — до тех пор пока не получил пулю. Кусок железа пронзил ногу и, казалось, что её кто-то хотел вывернуть. Настолько было больно. Разбойники же подбирались уверено — в их сердцах не было никаких сомнений,  что этот жалкий подстрелыш сможет оказать сопротивление.
     Так оно и было на самом деле, но выручило то, что бандиты повернулись к нему спиной, когда вновь прибывший вступил в ущелье. Джон, в полуобморочном состоянии взял валявшийся недалеко револьвер и взвел курок. Три ровных, филигранных выстрела и бандиты уже лежали. Туда им и дорога...
     "Не знаю, почему я тогда не потерял сознание и смог остановить кровь" — рассказывал Джон, спустя годы, своему сыну, — "Может из-за того что год тогда был голодный... Вот представляешь, золото было, деньги были — а вот еды, простой кукурузной муки, и то, не было. Может из-за этого и выжил — организм приспособился к жестким условиям"
      Шериф поставил сам себе жгут и, опираясь на ружье одного из преступников, спустился с каменной насыпи. Там он присел на огромный валун и отключился.
      Очнулся от того что рядом послышались голоса. Они шли из пещеры, ровно напротив камня, на котором сидел Джон. Диким усилием воли шериф поднялся и вступил в пугающую неизвестностью тьму.
      То, что он увидел в самом сердце пещеры, сначала вогнало его в ступор, но навыки, доведенные до уровня инстинкта, его не подвели.
— Руки! — выдавил сквозь хрипотцу в голосе Джон, — Вы арестованы, мистер!
     Раздался облегченный вздох и развернувшись, огромная тень превратилась в того самого преступника. Индеец, перед ним индеец, здоровый, долговязый...
— Шериф, — начал он ровно, — Посмотри налево, прошу тебя.
     Джон настороженно огляделся. Слева от него, у основания стены, лился яркий свет. В нем, еле различимо, мелькали тени людей — иногда силуэты становились, совсем даже, различимы и шериф видел, как кто-то смеется...
— Что это? — Джон постарался не выдать своего удивления.
— Это, шериф? — индеец легко улыбнулся, — Это окно. Ворота в будущее...
...Что случилось дальше шериф не помнил, настолько он оказался поражен увиденным. Память возвращалась лишь под конец их первой встречи.
— Я вернусь, Джон. Ты не переживай! Я смогу сделать для твоего города очень многое. Ты только представь — сколько еды я смогу вам поставить! Вы забудете, что такое голод...
     И шериф отпустил его, на свой страх и риск. Отпустил и, обессиливший, рухнул.
     Он думал, что индеец больше не вернется и не возвращался в ущелье; проходили недели, месяца, и надежда, которая горела в сердце, уже почти погасла, как...
      В его дверь постучали. Это был маленький мальчик с клочком бумаги в руках.
"Джон, дружище, возьми пару лошадей и запряги их в хорошую повозку. Я жду тебя, на том же месте. Твой друг из будущего"
     И шериф отправился в путь.
     Индеец ждал его, как и обещал в записке. Ждал с огромными тюками набитыми продуктами...
     После, индеец, возвращался каждые три месяца. Все стало, как он говорил — родной город Джона больше не знал что такое голод, люди словно расцвели и теперь гордо смотрели на рассвет, встречая новый день с желанием жить.
     Вот и сейчас, он должен был прийти. Уже скоро.
     Джон сидел на огромном, раскаленном солнцем валуне и встречал закат. Небо разгоралось в красном, языки пламени все ближе и ближе опускались к горизонту, поглощая на своем пути абсолютно все. Пустыню в северной части долины; ущелье, где сидел старик; большого, долговязого индейца.
— Привет, Джон...

Немедля ни секунды Дрю Блэк спешился и повёл взмыленного скакуна под уздцы. Пять ковбоев остались в сёдлах, поигрывая мушкетными ружьями. Они пристально смотрели вслед рейнджеру: искоса поглядывая то на индейцев с луками и копьями, то на трупы у подножия ущелья. Парочка убитых была на счету ковбоев, но ни одного индейца даже не ранили. Вождь на белом жеребце восседал райской птахой на фоне «пернатой» свиты и красноватых выщербленных ветром скал. Расписной эскорт расступился и по мановению предводителя отъехал в сторону.
Разговаривали эмоционально, насколько удалось рассмотреть ковбоям, а через пару минут рейнджер махнул шляпой. Всадники, не рассыпаясь – держа строй, двинулись рысцой к мёртвому ущелью. Как только они приблизились, Дрю нарочито спокойно произнёс: 
— Спасибо тебе ещё раз «Белое Облако», что не оставил в трудную минуту, — обращался он к статному индейцу, склонив голову. Рука в перчатке из козлиной кожи прижала к сердцу, в намеренно-почтительном жесте, коричневую шляпу «стетсон» с высокой тульей. — Без твоей помощи, великий вождь племени «Серый снег», лежать бы нам в злосчастном ущелье на радость бандитам и небесным стервятникам, — закончил он, искоса поглядывая на реакцию ковбоев. Их лица казались отрешёнными  – с племенем «Айова» отношения сложились благостные, поэтому напрягаться ковбоям не стоило.
Вождь горделиво кивнул, не отводя взгляда, лишь ожерелье из зубов дикого койота тихонько брякнуло, задев копьеобразные серьги. Он понимал, что чужаки обязаны ему жизнью, а договор, что скрепили узами крови, бледнолицые не осмелятся нарушить, ведь рейнджер поклялся своими богами. Это непреложный обет.
— Твои люди истинно храбрые войны! Они доказали это в бою, почтенный Дрю. А эти – «демоны»! — вождь указал в сторону трупов, а затем вглубь ущелья. — Извергали гнев божий в моих владениях, да так, что он был слышен у поселений… Белое Облако, — он зловеще стукнул себя по груди кулачищем и поднял распростёртую пятерню вверх. — Никогда не позволит, чтобы зверства вершились на земле наших предков, на земле «Паходжа»! Твои враги уподобили себя богам. Они заслуживают смерти! Мои люди помогут твоим, но и ты сдержи обещание! А теперь, да прибудет с тобою сила. Мои люди покажут, где вертеп зла, и помогут, как я и сказал. Ступай с миром. Да не отвернутся от нас боги! Хао! — он взметнул ладонь, указывая приближённым, что разговор окончен.
***
К вертепу, как назвал пристанище разбойников вождь «Айова», подобрались незаметно и действовали лихо.
Индейцы одномоментно сняли караульных, стрелами в затылок, тут же резвые ковбои подхватили шляпы с ныне покойных и, без всякой суеты, стали разгуливать вокруг впадины. Четверо, во главе с рейнджером, разглядывали стойбище из-за огромного валуна.
Костерок, от которого доносился запах «Похлёбки детей запада», медленно догорал, недалече, останки буйвола, кои добавились к обветренным костям, облепила жадная до плоти мошка. Видимо, стоянка пользовалась спросом у кровавой братии. Даже обтёсанная коновязь, украшенная лошадиным черепом, красовалась средь низких палаток. Обстановка была идиллическая. Трое прогуливались, изредка поглядывая на караульных, двое возились с телегой и четверо болтали около костра.
— Который из них? — спросил Дрю у Билли Зоркого.
— Тот, что у костра, слева. Он. По описанию мальчишки, он… — резюмировал Билли.
— Его живым, — сказал Дрю и жестами распределил позиции…
Четыре выстрела слились в один, затем громыхнула ещё парочка – это лицедеи вышли из образа. Лошади ржали и нелепо метались в стороны, но коновязь добротно сдерживала, как не старались обезумевшие скакуны. Перестрелка вышла скоротечная. Лишь один уцелевший, как и планировалось, инициатор ограбления, остался жив и беспорядочно расходовал боезапас из-за песочного камня. Убить его могли сразу же, но приказ никто не отменял. Ведь именно он – Похотливый Сэм дерзнул покуситься на самое ценное «железную дорогу», а именно – поезд, что доставлял почту. Но на беду Сэма, не вёз железный гигант серебра и злата. Лишь несколько золотых побрякушек, немного банкнот, да железный сейф стали наградой бандитам. Но кто же знал, что в металлическом ящике, кроме документов нет ни единой монеты или облигации.
Минуты две бандит остервенело отстреливался, но ни одного попадания, ни одного подранка. Патроны кончились быстро, да и сам не дурак – понял, что живым будут брать, но понял поздно. Не ощутил себя вовремя дичью, зато возомнил охотником. Вот и поплатился — отбросил револьвер и привстал, заложив руки за голову.   
Ковбои неспешно спустились во впадину и обступили пленника:
— Братцы, вы поглядите на его «чапсы» это же «пистолеты», сама женственность! — залился смехом Сутулый Фрэнк.
— Да у этого гринго, поди, и «лонгджон» с рюшками! — поддакнул Весельчак Джимми, и все залились хохотом. Лишь пленнику было не до смеха. Его взгляд оставался злым и колючим.
— Ладно, хватит! — рявкнул Дрю, и смех мгновенно стих. – Где сейф?!
Похотливый Сэм зло сплюнул и процедил сквозь зубы:
— Взорвали. Только нет там ценностей, одни бумажки почтовые и нечего более.
— Где?! Я тебя спрашиваю! – взревел Дрю. Его глаза наливались кровью, вспомнился запыхавшийся парень, коего привели к рейнджеру горожане. Тот был ободранный, бледный, одну шестую пути он пробежал без лошади, так как загнал её нещадно.
— В костре догорают, — протянул пленник.
Рейнджер бросился к костру, но лишь обугленный край бумаги с надписью «Homestead» уцелел. Дрю смачно припомнил мать бандита, её утехи с братьями, сыновьями и даже попрекнул в скотоложстве отца, да и его пристрастия к мужскому полу — тоже. Отряхнув чапаррахес и сапоги из кожи с высокими голенищами, он распорядился:
— Отпустите его. Пусть убирается ко всем чертям, падаль. На такого тупицу и пули жалко.
Приказ немного тягостно, да с укоризной, но исполнили. А Дрю Блэк смотрел вслед исчезающей фигуре и размышлял: «Айова не пощадят, пойдут по следу — это они умеют. Всех вырежут… Знал бы вождь, какую услугу оказал этот пройдоха краснокожим, расцеловали бы. Ведь право на земли остаётся за индейцами. Подписи по акту придётся собирать снова, а это — время. Отсрочка войны – колонизации... Ну, как сказал «Белое Облако»: “Да не отвернутся от нас боги!”».