Три тысячных
— Какой, на фиг, дух? – отмахнулся я от Витьки.
Этот разговор меня начинал потихоньку доставать. И пугать. Последнее даже больше. Глядя в нездорово горящие глаза друга, мне всё больше хотелось замять эту тему.
— Боевой! – продолжал гнуть свою линию Витёк. – Тот, который возникает, когда видишь глаза врага. Живого, а не виртуального. Когда за поражением стоит настоящая смерть, а не проигрыш в раунде.
Вообще-то, меня трудно вывести из себя. Но Витёк лезет в те вещи, в которых ни фига не сечёт. Уж мне-то, Гвардии лейтенанту 83-го мотострелкового полка не нужно втирать о каком-то там духе. Я с двенадцати лет в армии, на моём счету туева хуча побед (да и поражений – чего уж скрывать) в сражениях разной величины. Так что не задротам-неудачникам с гражданки, непригодным к службе, вещать мне о каком-то там боевом духе, который можно почувствовать лишь в реале.
— Современные военные симуляторы, — потихоньку завожусь я, начиная с ним вводную лекцию по военной версии Вирта, – это вершина инженерной мысли и программистского гения. Коэффициент реалистичности в них приближается к единице и составляет на сегодняшний день ноль целых, девятьсот девяносто семь тысячных. Это в полтора раза больше, чем на лучших гражданских терминалах, и на двадцать процентов больше, чем на тактических полицейских симуляторах.
— Да чего ты мне лекции читаешь? Будь твой коэффициент хоть сто целых, сто пицот миллиардных – это всего лишь си-му-ля-тор! – кричит по слогам Витёк.
— И что? Все войны сегодня идут в Вирте. Это нецелесообразно тратить человеческий ресурс в настоящих войнах! – пытаюсь я достучаться до остатков его логики.
— А если возникнет реальная угроза? Вдруг найдётся какая-то сила, которая не захочет играть в ваши игры?
— Это не игры! К тому же – нет поблизости в космосе никаких врагов, и ты это не хуже меня знаешь. А если вдруг и появятся, — предупреждая следующий довод друга, готовый сорваться с его губ, – с тем же успехом мы возьмём контроль над военной техникой или боевыми дроидами, несущими сейчас службу на границах Галактики. И будем бить врага в реале, управляя армией на расстоянии.
– И как вы будете его бить? Там на кону не стоит твоя жизнь, и ты не станешь сражаться так, как дрался бы, зная, что нет никакого респауна и нового раунда в следующий раз.
— Слушай, ты! — не выдерживаю я. — Ты-то откуда это всё взял?! Ты даже не рядовой, тебя признали непригодным, потому что твои реакция и точность ниже уровня принятия решений! Великий стратег и воин выискался! Откуда ты-то узнал об этом боевом духе – может, ты сражался где-нибудь на войне, о которой никто не знает?
Может, и зря я так с другом. Но ведь это правда. Я, в мои неполные шестнадцать – солдат Республики, а он кто? Обычный школоло, которому максимум светит стать учителем по физре. Вон он, вместо того, чтобы заниматься, чтобы претендовать хоть на сколь-либо завалящую должность в будущем, накачал себе гору ненужных мышц, придурок! Кому это мясо нужно в наш век технологий?
Моя речь Витька, похоже, остудила. Он смотрит на меня уже не так угрожающе. Хотя, его отрешенный взгляд даже больше меня пугал.
— Ну и ладно, товарищ гвардии лейтенант Хромов, — тихо выдавил он сквозь зубы, повернулся и зашагал прочь…
Почему, спустя два года я так хорошо помню этот наш разговор и ссору с другом детства? Да просто потому, что теперь я понимаю, насколько Витька был прав.
Инсекты появились неожиданно, сметя первую линию обороны, как несущийся с горки каток – оловянных солдатиков. Командование срочно активировало боевых дроидов, все альянсы Солнечной системы объединились перед лицом общего врага и готовились дать отпор захватчикам, выстроились в боевые порядки. И тут искусственный интеллект нас предал. То ли инсекты переподчинили его, то ли умные машины решили, что лучшего способа избавиться от человеческой опеки нет, но факт остается фактом – вместо одного врага мы в один момент получили двух. В общем, в течение всего пары недель нас вытеснили из космоса и навязали планетарные бои. И в первом же «живом» сражении я понял то, о чем говорил мне мой друг. Понял, что это – по-настоящему. Те, кто не осознал реалистичности происходящего – давно ушли на корм дроидам. А я вот почему-то сразу поверил, что всё вокруг – не вирт. Именно поэтому и бежал. Да, да – бежал. Драпал, как трусливый кемпер к себе на базу. Потому и выжил.
И вот я с другими выжившими прячусь по подвалам и старым тоннелям метро, где нас добивают химическим и бактериологическим оружием. Прячусь, чтобы изредка выбираться наружу и укладывать при помощи допотопного ручного оружия пару-тройку инсектоидов или боевых роботов.
Тут мы с моим другом Витькой и встретились. И теперь я, в старом экзокостюме с плазмомётом, ничуть не круче моего друга в такой же амуниции. Только мне страшно и тяжело, а ему – нет. Хотя он, как и я, давно не спал в мягкой постели, не ел досыта, не мылся в горячем душе. Да и в не горячем тоже. И у него, как и у меня, гниют дёсны от недостатка витаминов, а тело трясётся в ознобе – результат не лечения ранений без антибиотиков. И мы, с красными от недосыпа и усталости глазами, плюя на демаскировку, сидим у маленького костерка, сложенного из пластиковой обшивки вагонов метро. Вонь и чад от нашего костра жуткие, но так хочется иногда увидеть свет, а не желто-синие блики на экранах тепловизоров. Слов не нужно. Мы сидим и по очереди прикладываемся к фляжке с медицинским спиртом, который где-то наверху достал Витька.
— Так что такое дух? – вдруг решаюсь я его спросить.
Он не использует положение, чтобы уличить меня в прошлых заблуждениях, нет. Витька открыто смотрит в мне в глаза и произносит:
— Это то, что помогает победить в ситуации, когда победить невозможно.
Я немного думаю над его словами – мыслям мешает сконцентрироваться принятый алкоголь. Всё-таки, на голодный желудок такому доходяге, как я, нескольких глотков за глаза хватает, чтобы окосеть.
— А разве так может быть? – наконец, осмысливаю я услышанное.
— Может, — совершенно спокойно отвечает он.
Очень хочется верить. Ведь, если это не так, то нам, людям, больше ничего не светит. Мы как раз в той ситуации, когда победить невозможно. Я хочу его спросить: «И откуда же берётся этот самый боевой дух?», но не успеваю.
— Газы! – кричат где-то вдалеке дозорные.
А это значит, что дроиды с инсектоидами снова вышли на охоту.
Забрало шлема захлопывается, оставшуюся в руке Витькину флягу пихаю себе в нагрудное отделение – потом отдам. И вновь перед лицом вспыхивает синяя сетка тепловизора, в которой мелькают желто-красные пятна тех, кто еще не успел нырнуть под защиту костюмов. Но скоро в поле зрения остается лишь одно теплое пятно – ярким тюльпаном посреди тоннеля трепещет наш с Витьком костерок.
— Будем бить их у входа – там они нас не ждут! – звучит в динамике голос моего друга.
Несмотря на то, что я выше его по званию, в этот раз я выполняю его приказ. У нас давно нет регулярной армии. Группа из двух десятков солдат в одинаковых экзокостюмах выдвигается к ближайшему выходу. Лишь ярлычки целеуказателей помогают определить кто есть кто.
Роботы не заставляют себя ждать. Как только газ разливается по тоннелям, о чем свидетельствуют показания внешних датчиков, через провал сверху к нам жалуют незваные гости. Первых же дроидов мы буквально сносим шквальным огнём. И тут же звучит приказ Витька:
— Наверх, все наверх! Пока они не опомнились! – и сам он уже в головокружительном прыжке выскакивает наружу.
Выходить на поверхность – верное самоубийство. Воздушные аппараты чужаков вкупе с нашей же авиацией, оснащенной интеллектом, щелкают любую наземную цель, как семечки. Но мы, вопреки здравому смыслу, следуем за Витьком. Как оказывается, не одни мы думаем об этой затее, как о сумасбродной. Тут, наверху, день, светит солнце, которое мы теперь почти не видим. И мы отключаем наши «ночники», переходя практически на обычное зрение, используя лишь затемнение экранов, чтобы не ослепнуть с непривычки.
Засевшие у входа в метро силы оказываются не готовы к появлению горстки людей из клубов ядовито-зеленого дыма. Неожиданная атака вносит в ряды врага смятение. Роботы, конечно, не умеют пугаться, но бегство с поля боя солдат-инсектов и перерасчеты тактики для такого непредвиденного случая дают нам тот лимит времени, который мы успешно используем. Плазмомёты и разрывные снаряды выкашивают вражье воинство, в динамиках то и дело раздаются яростные крики моих собратьев по оружию. Но громче всех ору я сам. Мне жутко страшно, до смерти, которая чувствуется на кончиках пальцев и волос, но при этом я еще более зол – на этих тварей, что ввалились в наш дом и заставили нас быть изгоями на родной планете. На жестянок-предателей. На самого себя, который всё это допустил. Я жму на спусковой крючок, пускаю одну за одной гранаты, меняю магазин один за другим, ожидая, что вот-вот сам получу свой заряд. За выстрелами и взрывами не видно ничего вокруг, но мы продолжаем палить, не давая врагу опомниться, перестроиться и перехватить инициативу. Спиной к спине, центр круга – отверстие в земле, откуда все еще клубится ядовитый газ.
Неожиданно всё заканчивается. Нам никто не сопротивляется, не в кого палить –вокруг лишь пыль и дым от горящего пластика. Мне кажется, что прошла целая вечность, как мы выскочили из тоннеля, но мои часы показывают, что прошло полторы минуты. Ни разу до этого, ни в симуляторе, ни в тех редких стычках, что были у нас с врагами, я не испытывал такого состояния. Это те три тысячных коэффициента реалистичности, которые невозможно вставить ни в один симулятор. И что-то мне подсказывает, что это и есть тот самый воинский дух, о котором говорил Витька. А также громкий победный вопль, который мы испускаем все вместе, когда понимаем, ЧТО совершили только что.
На земле трое наших. Еще двое ранены. Но на поверхность из метро выбирается еще несколько групп, привлеченных звуками боя и нашими криками. Я тороплюсь к своему другу, чтобы поделиться с ним радостью и задать интересующий меня вопрос. Но Витек… хотя, какой он теперь Витёк? Он Виктор – победитель! Так вот Виктор опережает меня. Он кивает мне и тыкает стволом в лежащего на земле дроида:
— Как думаешь, если вытряхнуть из этих все ненужное и сделать внутри отсеки для людей – наши программеры смогут настроить систему идентификации?
— Ты хочешь под видом дроида… — улавливая я его мысль.
— Именно! – не даёт договорить Виктор. – Ведь если пробраться в таком костюме в их расположение – это же сколько всего можно натворить прежде, чем они разберутся?
— Да, это стоит попробовать.
— Парни! – обратился мой друг к подоспевшим бойцам. – Тащите этот металлолом вниз! Берите тех, что меньше всего побиты.
Тащить боевых дроидов, даже будучи одетым в экзокостюм – занятие не из легких. Но Витькино предложение – это шанс. Потому, даже когда на горизонте появляются клиноподобные боты инсектов, мы не бросаем этого занятия.
— Отделение, рассредоточиться в развалинах! – командует Виктор.
Мы, кто сражался рядом с ним, безоговорочно подчиняемся, принимая его за старшего.
— Остальные – отдайте нам ваш боезапас и продолжайте тащить дроидов! – продолжает раздавать приказания мой друг и командир.
И остальные также выполняют отданное приказание, хотя по нервным движениям и частым оглядкам бойцов видно, как хочется многим из них бросить это занятие и быстренько рвануть под защиту крепкого свода тоннеля.
Включив ранцевые двигатели, мы убираемся под защиту бетонных развалин на западе, и тут же слышим новый приказ:
— А теперь ножками – на юг! Инсекты вычислят нас по тепловым следам двигателей.
Что же, это толково. И мы, не мешкая, со всех ног бежим к менее примечательным руинам на юге от площади.
Три громадных туши дроидов, наконец, обрушиваются внутрь провала, четвертая скрывается в зеленом дыму, когда с неба в центр площади бьет ярко-голубой луч. Второй – в развалины на западе, куда вели следы наших двигателей.
«Ай да Витька, ай да голова!» — хвалю я его про себя, а сам вжимаюсь в землю и незаметно для себя начинаю беззвучно молиться в ожидании того, что сейчас должно произойти.
Сначала земля встает на дыбы, а потом обрушивается вниз – так, что душа еле за ней поспевает. Несмотря на защиту костюма, организм еле выдерживает удар. Кажется, в одном ухе у меня хлюпает, а сцепленные зубы всё-таки успели где-то клацнуть и теперь из прикушенной щеки в рот сочится кровь.
После обманчивого секундного затишья невидимая волна с гулом и грохотом проносится от эпицентра, уничтожая всё, что не успело убраться с пути. А потом – огонь, море огня. Он гудит о воет, как живой. И внезапно исчезает, будто кто-то щелкнул рубильником. Хотя, может, так оно и есть? Действие инопланетного оружия мы видели не раз, издалека, но его природы никто не знает. После огня все так же резко замерзает, покрываясь инеем. Тем не менее, наши костюмы выдерживают эти перепады температур. Главное – что мы не попали в эпицентр взрыва, там бы уже ничто не спасло. Но как только огненный смерч над головами заканчивается, а на бронестекле возникают морозные узоры, я слышу в динамике голос Виктора:
— По порядковым номерам рассчитайсь!
После переклички мы понимаем, что у нас снова потери. Видимо, кто-то всё же оказался близко к эпицентру. Или костюм разгерметизировался. Теперь нас остается только десятеро.
— Плазмомёты в режим мортир! – четко отдаёт приказы Виктор. — Сейчас они попробуют выбросить десант. Сбивайте боты!
В первый бот попадает сразу три выстрела, чего более чем достаточно. Заряды плазмы, детонирующие в утробе корабля, огненным росчерком разрывают вражеское судно. Мы издаем радостные возгласы, но наш командир нас прерывает:
— Рано, мать вашу, рано! Еще два бота!
Наша преждевременная радость стоит нам высадки десанта. Бот успевает раскрыть шлюзы телепортов – и на земле в считанные секунды оказываются новые отряды дроидов и инсектов.
— Ближний бой! – зло рычит Виктор. – Прорываемся к метро!
Переключаем обратно оружие в режим ближнего боя, торопимся бить по врагам, укутанным в броню, в момент окончания перехода, когда они наиболее уязвимы. Ящеры нас не видят – мы стараемся не двигаться, а температура наших костюмов соответствует температуре окружающей среды. Потому первым делом стараемся выбить дроидов. Но их много, слишком много! Сотни! Еще двое из нас падают, скошенные ответным огнём, с ботов начинают прицельно бить лазерами по нашим позициям. И, когда раскалённые стволы плазмомётов выдают нас даже не очень зорким рептилоидам, Виктор командует:
— В рукопашную!
Мы сближаемся с ними стремительно, молча, с какой-то холодной обречённостью. Кто-то активирует ранцы, кто-то бежит на своих двоих, совершая пятиметровые прыжки. Наверняка, каждому, как и мне, уже ясно – в тоннели нам уже не пробиться. Но и остановить нас просто так не удастся. Откуда-то из глубин сознания возникает фраза: «Это есть наш последний и решительный бой». Да, лучше и не скажешь!
Неожиданно в спину врагам, ощерившихся против нас, открывают огонь. Я не вижу кто, могу лишь догадываться. Наши парни, тащившие дроидов, вылезли из тоннеля.
Добегаем до врагов впятером. Остальные лежат позади. Визжит лезвие ПМ , разрубая ближайшего ко мне робота, потом еще одного, и ещё. Брызгает кровь инсектов и машинное масло дроидов, я чувствую вкус собственной крови после каждого пропущенного удара. Но мне не больно и не страшно. Страх гнездится где-то очень глубоко, забившись в место поспокойнее. А я сражаюсь, словно робот – без эмоций, без мыслей, экономно и расчетливо.
Работы мечу много, но сил изголодавшемуся и недоспавшему организму, ранее пренебрегавшему физическими нагрузками, не хватает. В отличие от Виктора, который сыплет ударами направо и налево. Несмотря на боевой азарт и впрыснутый в кровь адреналин, очень скоро я начинаю задыхаться. По лицу и спине ручьями течет пот. Заливает глаза, затекает в рот. Я, наконец, начинаю чувствовать боль от полученных ран. Мышцы сводит судорогой, даже несмотря на то, что в экзоскелете они работают в очень щадящем режиме. Откинув забрало, чтобы лучше видеть врага, вдыхаю морозный воздух и откуда-то из глубины живота издаю не то рык, не то вопль, не то клич:
— Аргх!
— Суки! – не выдерживает кто-то из моих товарищей. – Всех урою!
И, не сговариваясь, мы все орём, что есть мочи:
— Мочи! Ураааа!
Похоже, поддержавшие нас огнём парни тоже пошли в рукопашную – в ушах слышны десятки голосов. Или это уже мои предобморочные глюки? В сражении наступает перелом. Инсекты бегут, дроидов мы буквально разбираем на запчасти. Но в пылу боя не замечаем, что над головой зависает третий бот. Мы – нет, а мой друг Витька – да. Он, включая ранцевый движок, поднимается в воздух и на крайней скорости летит к боту. Магазины его разряжены, да и одного попадания для бота будет маловато, а поддержать его огнём, когда идет рукопашная, никто не может. И я понимаю, что он задумал. Кромсая врагов вокруг себя, я изредка вскидываю голову, чтобы увидеть, как его экзокостюм становится все краснее от нагревания – он включил систему самоуничтожения реактора.
— Витька!!! – кричу я в микрофон. – Нет!
Наверняка его системы безопасности визжат во все голоса, предупреждая о последствиях. Но он меня слышит.
— Будем жить! – кричит он за мгновение до того, как шлюзы телепортов начинают раскрываться.
— В тоннель! – отдаю я приказание всем, кто остался в живых.
И в этот момент раздается взрыв. Волной дерущихся внизу опрокидывает на землю. А наверху раскрывается огненный шар, который разламывает нависшее над ним брюхо бота. Я вскакиваю на ноги и из последних сил бегу к зеву провала. И понимаю – не успеваю. Рядом кто-то более догадливый, кто додумался включить ранец, подхватывает меня под локоть и буквально швыряет вперёд. Я проваливаюсь в темноту.
— Ну что, командир, очнулся? – слышу я, приходя в себя.
Кто-то светит фонариком в глаза.
— Будет жить, — произносит диагноз другой голос.
Эти слова будто ножом по сердцу. Я вспоминаю бой, гибель Витьки…
— Встать можешь, командир? – в свете фонаря узнаю говорящего – долговязый парень из нашего отделения. Кажется, Толик. Он тоже сражался наверху.
— С… сколько выжило? – произношу я, не сразу овладев голосом.
— Из нашего – только мы, — отвечает он.
Двое из двадцати…
— Вас ждут! – произносит второй. Вот его я точно не знаю.
— Кто? – спрашиваю я.
— Техники и программеры. Хотят узнать, что вы там придумали с дроидами.
— Это не я, это Виктор, — поправляю я его.
— Значит, его Виктором звали? – кивает Толик. – Вот это офицер был, вот это герой!
— Да… — соглашаюсь я. – Только он не был офицером.
— Шутите? – не верит незнакомец. – Наверняка он был лучшим в регулярной армии.
— Да нет же, он даже отбор не прошёл.
— Не может быть… тогда как же?… – не понимает Толик.
— Да есть одна мелочь. Три тысячных, не учтенные нашими учеными. Три тысячных, которые помогают победить в ситуации, где победить невозможно, — отвечаю я.
Они оба смотрят на меня, как на придурка. Наверняка думают, что я головой сильно приложился. Не понимают. Да я и сам таким был года два назад.
– Ну-ка, помогите мне встать, — решаю я их больше не пугать, — мне нужно многое вам рассказать. Кажется, я кое-что понял.
ВО-вторых, третий нарушил самое главное правило пристрелки, а именно — допустимый объем. Работа третьего конкурсанта перекрывает установленные 5к почти вчетверо. Так что тут по-любому выбор из двух оставшихся.