По бороде стекал горький спирт. Душу рвало на части, а тело сжалось в одну целую мышцу, готовую в любой момент нанести разящий удар. О да, ему нравилось это! Сдохнуть в окровавленном бархате – вот чего все достойны!
— Извиняйте, сюда нельзя! – сказал слуга, случайно встретившийся ему по пути в дворянские апартаменты. Он не понимал кто перед ним, батрак!
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!!
— Ты…
Не успел досказать жалкий свою догадку. В свете фонаря блеснула сталь и вонзилась в горло слуги.
Да! Прямо в горло! Сдохни!
— Вы знаете, сударь, а мне нравится эта вещица. Она олицетворяет мою религию…
Татьяна! Это её голос! Девушка стояла в одних тапочках и захлебываясь рассказывала о своем веровании в бога. Напротив неё жалкий пьянчуга, фамилии которого просто так не вспомнить, стягивал с себя трусы и на ходу прицеливался в розовый цветочек, пышно распустившийся перед ним под божью молву.
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!!
Пьянчуга уронил свой станок и пустился наутек. Но уйти со сцены в эту ночь острых ножей никому не суждено.
Да! Сдохни, пьянь!
— Бог, он такой необъятный… — продолжала, как ни в чем не бывало Татьяна, зазывая посмотреть на цветочек.
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!! – прорычал наш герой, но девушка его не слышала.
Часть вторая.
Они плавали нагишом в речушке, освещаемые полной луной. Улыбка на её лице сводила бородача с ума. Она влекла его, звала взять девушку в объятия, но он не мог. Не мог бросить дело.
— Бог даровал нам жизнь, о какой он великодушный… — причитала все также Татьяна.
Дружище, ну где ты?! Отзовись, я пришел за тобой…
— Он словно гладит меня по голове…
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!!
Есть! Чувствую!
Бородач нырнул в омут, затянутый щучьей травой. Сквозь толщу мутной воды он узрел два блестящих огонька.
Глаза! Я нашел его!
Глава третья.
— Герасим??? – выкрикнула барыня, натягивая на себя одеяло, — Ты как здесь?!
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!!
— Ты пришел все-таки поговорить о том странном парне, читавшем на моем дне рождении стихи?
— У-ту-ру-ру!!! – гневно замычал бородач.
— Герасим, но я тебе клянусь, у меня с ним ничего не было!!! – барыня гнула свою линию, чем еще больше заводила своего бывшего дворника. Ей и в голову не приходила, зачем тот вернулся из деревни.
Дура! Да параллельно мне на того хлопца! И на тебя как на пустое место!
Но вот объяснить тупой хозяйке этого не получалось. Она продолжала что-то вопить и гнать про свои «грязные» делишки.
— Ну да, сознаюсь, один раз. Но больше не было! И про Мефодиевну тебе наврали! Не было у нас ничего, и быть не могло, мы же женщины…
Герасим осмотрел комнату в поисках «твердого» аргумента. На глаза ему попались перо и лист бумаги. Он словно оголтелый подбежал к ним и взял в руки. На бумаге были выведены строки про крепкий и разящий, розовый, стоящий. Старая потаскуха! Наверняка поэмы своим любовникам пишет.
Бородач нагнулся над столом и стал напряженно вспоминать те слова, которые его когда научили писать.
« Госпожа, собака приказать вода. Почем?! Я любить лохматый кобель, Вы ответить мне за приказать!»
Барыня взяла в руки лист, который протянул ей Герасим и начала читать.
— Милый мой, ну кто тебя так учил писать… Эх, давай, снимай одежду и ложись рядом. Будем учить тебя грамоте.
Бородач устало покачал головой. От этой тупоголовой ничего не добиться.
— У-ту-ру-ру. М-м-м, — устало просипел он.
В свете свечей блеснула сталь…
Глава четвертая.
Герасим держал Татьяну за руку, и они шли по лужайке, к лесу. Татьяна продолжала говорить о боге, пытаясь снять с себя «пелену обмана». Бородач, бывший дворник, с сегодняшнего дня убийца и просто Герасим прижимал к груди мохнатое чучело. Му-му, его собака.
— Бог, он нас так любит…
— У-ту-ру-ру! М-м-м!!!

— Это аппендицит, — хмурясь, сказал Кускофф.
Глава клана «Красные Быки» — Алекс Буллдай поморщился от мощного баса мясника.
— Пошел вон! – сквозь боль в правом боку хрипло крикнул шестидесятилетний мафиози.
   Двухметровый здоровяк отпрянул от кровати и почесал затылок.
   Пятиэтажный коттедж на окраине Сан-Франциско замер от крика хозяина. Прислуга спряталась в своих каморках, а члены семьи неожиданно нашли важные занятия в двенадцатом часу ночи. Охранники у двери спальни усиленно притворялись статуями.
Мясник потеребил полы своего пиджака и вновь подал голос:
— Я раньше корабельным доком был…
— Слышь, ты, только подойди ко мне со своими разделочными ножами, я тебя Чаку скормлю! – перебил Буллдай, приподнимаясь с постели. Резкая боль тут же вернула его на место.
   Кускофф опасливо покосился на дверь, словно ожидая, что злобный ротвейлер, услышав свое имя, ворвется в покои и вцепится зубами в горло обидчика.
— У меня есть хирургический набор…
— Пошел вон! – опять перебил здоровяка Буллдай.
   Когда за мясником закрылась дверь, мафиози посмотрел на безмолвную фигуру у окна и спросил:
— Что думаешь, Айван?
— Хреновы наши дела, – спокойно ответил невысокий мужчина лет тридцати. – В больницу ложиться – верная смерть, конкуренты позаботятся. А если  мы позвоним в частную клинику, макаронники будут в курсе. Они не преминут воспользоваться случаем убрать вас. Пускай даже ценой гибели самого киллера.
Буллдай тоскливо застонал и со злостью ударил кулаком по спинке кровати.
— У нас же были свои подмазанные врачи! – воскликнул мафиози.
— Так уже, почитай, как два года нет их, – ответил Айван Ич.
— А может корешки какие есть? Ты же знаешь, с деньгами не проблема! – Отчаянно спросил Алекс.
   Айван уже собирался покачать головой но, вдруг, воскликнул:
— Есть! Есть у меня один школьный друг! Должен работать здесь, в Сан-Франциско, хирургом. Его зовут Джона… Джона…
Айван нахмурился и почесал подбородок.
   Алекс замер в ожидании, боясь шевельнуться. Даже злосчастный аппендикс, казалось, перестал болеть.
— Ну? – не выдержав, прервал тишину старик.
— Я… я забыл, – тихо ответил мужчина.
— Идиот! – яростно закричал Буллдай. – А ну, живо, вспоминай!
— У него еще фамилия такая… собачья! – прищелкивая пальцами, сказал Ич, – буквально на днях о нем вспоминал.
Алекс уже взял себя в руки и успокоился:
— Так, дуй к Питу…
— Повару? – удивился Айван.
— Да! Садитесь за комп и ищите его по всем больницам города.
   Коттедж превратился в растревоженный улей: Все, прознав про собачью фамилию, бегали в комнатенку повара и наперебой перечисляли варианты.
— Собакин? Псов? Поводков?
— Нет.
— Клыкин, Загривов, Выгулов, Лапин?...
— Нет.
   Айван и, вмиг побледневший от страха, Питер напряженно вглядывались в экран компьютера, силясь найти Джону с собачьей фамилией.
— Может Шерстинин?
— Нет! – Рявкнул Айван на горничную. Девушка пискнула и вмиг исчезла за дверью.
Через час, потерявший терпение Буллдай приказал охранникам скрутить Айвана и отвести его в подвал.
— Айван, мне кажется, что ты немного лукавишь, – сидя в кресле-каталке сказал мафиози. Его любимый именной «Десерт Игл» лежал на коленях.
Айван, прикованный цепями к стене, с ужасом посмотрел на шефа.
— Клянусь пресвятой Девой…
— Ты мне зубы не заговаривай! Как фамилия твоего друга? – с натугой спросил Алекс.        Старческая рука уверенно обхватила рукоять пистолета.
— Я не помню! – сдерживая рыдания, ответил Ич.
— Я тебе сейчас мозги вышибу, скотина! – брызгая слюной заорал Буллдай.
Айван обмочился глядя в черное жерло пистолета.
— М-мои мозги вне головы не помогут, – заикаясь произнес Ич.
   Охранники, увидев адресованный им кивок Буллдая, молча подошли к Айвану.
— Ты знаешь Боба и Фреда, – проникновенно начал говорить Алекс, — они очень хорошие ребята, я бы даже сказал славные. Но! Ты так же знаешь, что происходит с человеком в нашем горячо любимом подвале со звуконепроницаемыми стенами. Мы же не хотим тревожить нашего общего друга Кускоффа, чтоб он приходил сюда и занимался грязной работой. Ему же возни здесь будет часа на три: сначала придется распилить твое изуродованное пытками тело на куски, потом отделить мясо перемолоть в фарш, раздробить кости и смыть все это в сточную канаву. Может, что-нибудь Чаку перепадет. И при этом, я очень не хочу твоей смерти.
Ич был ни жив ни мертв. В голове со скоростью света проносились всевозможные комбинации долбанных собачьих фамилий, но ничего не отзывалось в предательской памяти.
   Один из громил-охранников без замаха ударил Айвана по лицу. Голова несчастного дернулась.
— По голове не надо, – тихо сказал пленник, сплевывая кровь.
— А почему? – чуть обиженно спросил Боб.
— Потому что я и так не могу вспомнить, а вы последнее вышибете.
— Резонно, – сказал бледный Алекс. – По голове не бить, но зуб вырвите.
— Какой? – спросил Фред, примеряясь к клешням.
— Твою мать, я что, дантист? Вырвите правый премоляр.
   Айван, после слов шефа, тихо завыл.
Буллдай, загибаясь от боли, укатил на коляске из темного, душного подвала.
   В четыре часа утра, одуревший от боли Алекс, на свой страх и риск, позвал Кускоффа.
Мясник, к его чести, уже успел заранее подготовиться и в бильярдной на пятом этаже, была оборудована почти операционная.
   В шесть часов Буллдай очнулся от наркоза и первым делом провел рукой по правому боку. Бинты скрывали послеоперационный шов. Кускофф отчитался об успешно проведенной аппендоктомии и, спустившись вниз, вышел на крыльцо.
   На ступенях сидел Айван. Его покрытое ссадинами и синяками полуобнаженное тело дрожало от ночной прохлады. Лицо выражало полную отрешенность. Мужчина что-то беззвучно шептал, временами осторожно касаясь языком места где раньше был зуб.
Кускофф присел рядом и, закурив, стал наблюдать за сонным ротвейлером. Здоровенная псина села на газон и начала отчаянно чесать за ухом.
— О, Чак опять блох нахватался, – вслух заметил мясник.
Айван резко дернулся и оторопело посмотрел на пса.
— Господи! Блохман! Гребаный Блохман!
Вскочив, как ужаленный, Айван кинулся в дом. Через минуту недоумевающий Кускофф услышал разъяренную ругань шефа.